Он звонил ей по вечерам, но Кэролайн, глотая слезы, умоляла забыть ее номер и все, что между ними было. Он приезжал к ней домой, но она ни разу не пустила его на порог, хотя сердце рвалось на куски от боли и отчаяния. Он писал ей письма… А она до сих пор хранила их, хотя была уже давно влюблена в другого мужчину.

Любил ли когда-нибудь Клаус? Он любил Кэролайн до сих пор. Ту смешную белокурую девчонку, которую увидел тогда, на церемонии вручения грантов. Ту, которая так заливисто смеялась по утрам, когда предпринимала очередную попытку поднять его с постели. Ту, чья улыбка оживляла его, подобно ласковому солнцу. Ту, которую он потерял навсегда. Наверное, это звучит очень глупо, но Клаус действительно не знал, почему он так и не смог хранить ей верность. Ему было интересно пробовать что-то новое, ему нужен был адреналин, нужно было преступить что-то запретное. Для него отношения с Камилл были не больше, чем игрой, просто способом отвлечься. Он хотел верить, что Кэролайн не принесет столько боли его слабость. Он привык жить так, и, быть может, в этом была не только его вина: он слишком рано почувствовал вкус свободы и понял, что такое вседозволенность, а однажды попробовав, остановиться уже не смог.

Клаусу казалось, что по его венам проходит ток каждый раз, когда он видел Кэролайн со Стефаном. Он не противился этой боли, наоборот, хотел, чтобы она поглотила его целиком. Потому что эта же встреча для него была и как глоток свежего воздуха. Однажды взглянув на эту девушку, отвести свой взгляд он уже не мог.

— Все так же любуешься закатами над Гудзоном? — услышав знакомый насмешливый голос, выйдя на террасу, залитую ярко-оранжевым светом, Кэролайн вздрогнула.

Обернувшись, девушка увидела перед собой Клауса, который сделал пару шагов в ее сторону.

— Осенью это большая редкость, — ответила она, — поэтому эти краски посреди серой сырости еще более ценны.

Она была такой же: тонкой чувствующей окружающий мир, максимально открытой ему. Только взрослой.

— В осени тоже есть свое очарование, — заметил Ник.

— Ты же знаешь, я больше люблю лето, — с какой-то усталостью вздохнула Кэролайн.

Они молча стояли так с полминуты, глядя куда-то вдаль.

— Ты совсем не изменилась.

По губам Кэролайн скользнула улыбка.

— Может быть, это и к лучшему.

— Как ты? — прошептал Клаус, и Кэролайн по его глазами поняла, что этот вопрос был главным, который он так хотел ей задать.

— Все хорошо, — девушка вновь посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Какой же родной для него была улыбка и как часто с тех пор он видел ее во снах…

— Ты, наверное, не поверишь, но я наконец-то научилась играть в шахматы, — усмехнулась она.

— В шахматы? — мягко рассмеявшись, переспросил Клаус, и Форбс кивнула. — Ну вот, а говорила, что в жизни к ним не притронешься.

— Когда все выходные идет проливной дождь, не только за шахматы возьмешься.

Кэролайн помолчала немного, а затем, не потому, что так предписывали правила приличия, а потому, что сама хотела узнать это, спросила:

— Как твои дела?

Она уже не любила этого человека — она знала это совершенно точно. Но он по-прежнему был ей дорог.

— Неплохо, — Клаус пожал плечами. — Потихоньку вывожу компанию отца из кризиса. Цены на нефть рухнули, — в ОПЕК творится непонятно что. Сейчас, к счастью, все пошло на стабилизацию.

— У тебя все получится, — сказала Кэролайн, едва коснувшись ладонью его предплечья.

Уголки губ Майклсона изогнулись в полуулыбке, и он отвел взгляд в сторону.

— У тебя замечательная семья, — вдруг проговорила Кэролайн. — Береги ее. Это твоя опора.

Клаус перевел взгляд на девушку и, поджав губы, кивнул.

— Хоуп растет не по дням, а по часам… Так интересно наблюдать за ней, — признался он, и Кэролайн впервые за время их разговора увидела блеск в его глазах. — Ты всегда хотела семью… — едва слышно произнес он, вновь посмотрев Кэролайн в глаза.

— И я ее обрела, — кивнула она. — У меня есть любимый мужчина… И замечательная дочь.

Услышав последнюю фразу, Клаус почувствовал, как сердце пропустило пару ударов. Конечно, он понял, что речь идет о Никки. И в этот момент в голосе Кэролайн прозвучала такая теплота, такая искренняя нежность, что невыносимая боль, которая стягивала сердце весь этот вечер словно тысячами железных цепей, вдруг отступила. Он смотрел Кэролайн в глаза и видел, как они лучились. И в этом он находил свое успокоение, пусть даже причиной этого был уже не он.

— Будь счастлива, — попросил Клаус, тронув Кэролайн за плечо, и она едва заметно кивнула: она могла ему это обещать.

Кэролайн еще долго не могла привести сердцебиение в норму. Ей казалось, что в особняке слишком душно, к тому же, от громкой музыки вскоре сильно начала болеть голова, и она отправилась в ванную комнату, чтобы немного побрызгать холодной водой хотя бы на шею. Увидев, куда она ушла, брат Хейли, Джексон, который весь вечер наблюдал за Кэролайн, практически незаметно исчез из гостиной и отправился вслед за ней.

Едва Кэролайн включила воду, она услышала характерный щелчок замка, раздавшийся в воздухе. Увидев перед собой Джексона, зашедшего в ванную, несмотря на то, что там была Кэролайн, она вздрогнула.

— Разве дверь не была заперта? — пробормотала она, отключив воду и вытерев руки полотенцем.

— Нет, — пожал плечами Джексон.

— Я уже ухожу, — пролепетала Форбс, у которой отчего-то внутри все свело от страха. — Если тебе нужна ванная…

Джексон вдруг сделал шаг в ее сторону и преградил собой дорогу. Сердце замерло.

— Ну куда же ты спешишь? — склонив голову набок, спросил он. — Разве я такой страшный?

— Джексон…

— А вот ты мне понравилась, — парень гадко ухмыльнулся и подался вперед, и в этот момент Кэролайн обдало запахом виски.

Джексон резким движением навалился на девушку и прижал ее своим весом поясницей к каменной раковине.

— Отпусти меня!!! — закричала Кэролайн, попытавшись оттолкнуть его, но Джексон закрыл ей рот ладонью.

— Заткнись, — прорычал, в тусклом свете сверкнув на нее горевшими злобой карими глазами. — Будешь брыкаться — тебе же будет хуже.

От страха у Кэролайн перехватило дыхание, и в какой-то момент ей показалось, что она начала задыхаться. Она жадно хватала воздух, плохо поступавший в легкие, пыталась разжать ладонь Джексона, но у нее ничего не получилось.

— Да что ж ты такая несговорчивая, а? Тебе какая разница, перед кем ноги раздвигать — перед этим дружком-соплежуем Клауса или передо мной?

Кэролайн попыталась ударить Джексона коленом в пах, но это же мгновение он чуть не сбил ее с ног, одним движением притянув к себе и заткнув рот поцелуем, прикусив ей губу. Кэролайн вскрикнула от боли. Она извивалась, едва он на мгновение освобождал ей руки, царапала его предплечья, пытаясь избавиться от его объятий, ногой била по его голени, но все было тщетно: Джексон был профессиональным боксером, и, для него, привыкшего к боли на ринге, эти удары не значили ровным счетом ничего. Воздух в легких очень быстро кончался, но когда Джексон все-таки дал ей возможность вздохнуть, отстранившись, она крикнула что есть мочи:

— Помогите!!!

— Давай, кричи, — усмехнулся он. — Музыка играет настолько громко, что тебя вряд ли кто-то услышит.

Одной рукой держа Кэролайн, другой Джексон попытался стянуть с нее платье.

Стефан несколько раз будто бы слышал чьи-то крики, но сначала он списывал это шум в зале и думал, что ему это показалось, потому что остальные гости этого не слышали. Однако в последний раз он отчетливо услышал лишь одно слово: «помогите» — и почувствовал что-то неладное. Не чуя под собой ног, не обратив внимание на вопрос Клауса «Куда ты?», побежал на доносившиеся со второго этажа звуки. Открыв дверь ванной, он увидел, как Джексон крепко держал Кэролайн и пытался расстегнуть ремень своих брюк.

— Стефан! — не в силах больше сдержать слезы, выкрикнула Кэролайн.

Стефан бросился к Джексону и, в два счета преодолев расстояние, разделявшее их, со всей силы толкнул его в правое плечо. Джексон не успел скоординироваться и отпрянул.