Грейсон несколько секунд смотрел на Деймона с недоумением и каким-то испугом в глазах, не в силах сказать что-либо.

— Ну что, доволен обалденной историей? — с усмешкой спросил Деймон.

— Что ты несешь…

— Я пытаюсь открыть тебе глаза на правду. Да только ты настолько непроходимый болван, что это делать уже бесполезно.

— Ты вообще нормальный? — не веря своим ушам, воскликнул старший Сальваторе. — Если ты пьян, то иди проспись.

Деймон на протяжении нескольких секунд молчал, чувствуя себя каким-то загнанным зверем. Наверное, именно в этот момент пришло осознание: сейчас он совершенно один. Он уже давно не верил в крепость кровных уз и не считал отца и мать самыми близкими людьми, но, наверное, где-то в глубине его души, — и он, наверное, сам это не осознавал, — жила надежда, что реакция Грейсона будет другой. Может быть, это и был тот самый зов крови, какая-то космическая связь между отцом и сыном, которую нельзя объяснить и описать и которая все равно была сильнее выяснения отношений и всех споров, казавшихся по сравнению с ней такими бессмысленными и пустыми. Деймон по-прежнему хотел верить, что в этом чертовом мире найдется хоть капля справедливости.

— Тебе правда легче в очередной раз принять сторону Стефана, чем единственный раз… Один чертов раз… Поверить своему сыну, а не ему, и копнуть глубже?

Голос Деймона стал тише и впервые за время их разговора дрогнул. Деймон смотрел Грейсону в глаза, до конца не веря в происходящее, и пытался найти в его взгляде хоть что-то, что показало бы ему, что он его услышал. Или, по крайней мере, хочет услышать. Но все было тщетно.

— Да, черт побери! — выкрикнул Грейсон. — Да, мне легче поверить ему, потому что я знаю, что сделал ты, и не вижу этому оправдания. Если ты думаешь, что я поверю в эти фантастические истории, то я советую тебе прекратить пить. Может быть, тогда в твоей абсолютно тупой башке появится хоть капля мозгов, а лучше — совести! И если ты ждешь, что я приму твою сторону, то ты тщетно на это рассчитываешь.

В какую-то секунду Деймону показалось, будто внутри что-то надломилось. Сердце пропустило несколько ударов, а затем забилось снова с бешеной скоростью и какой-то странной болью.

— Я знаю Стефана, Деймон, — с уверенностью произнес Грейсон. — И знаю тебя. И, поверь мне, не в твоих интересах, чтобы я вас как-то сравнивал, потому что сравнение будет явно не в твою пользу.

— Тогда какого черта тебя вообще интересует моя жизнь? — с дерзким вызовом и усмешкой спросил Деймон. — Даже если Елена ушла от него ко мне, не похер ли тебе? К нему она, поверь, не вернется, хоть ты тут весь на желчь изойди. А я, да, такой мерзавец, трахаюсь с женой брата. И как ты это изменишь?

В этот момент чаша терпения Грейсона переполнилась. Стоявший до этой секунды вполоборота к Деймону, он резко развернулся, замахнулся и кулаком ударил его в лицо. Все произошло настолько быстро, что Деймон, обладавший, в принципе, неплохой реакцией и координацией, только успел отшатнуться назад. Острая боль тотчас же пронзила голову, и сначала он не понял, как все случилось. Он инстинктивно с силой оттолкнул от себя отца и закрыл ладонями лицо, а, посмотрев на них, увидел на них алую кровь, которая стекала по левой стороне лица и закрывала обозрение. Судя по всему, была рассечена бровь.

— Мне жаль, что я вырастил такого ублюдка, — произнес Грейсон, вытирая с рук его кровь. — Ты мерзок и жалок, Деймон.

Он какое-то время молчал, а затем, посмотрев Деймону в глаза, не дрогнув, с полной уверенностью в голосе произнес, четко отчеканивая каждое слово:

— Я скорее назову сыном Стефана, чем тебя.

В этот момент входная дверь открылась, и в дом зашла Изабелла, по всей видимости, вернувшаяся с работы. Она не успела ничего сказать: едва увидев Деймона с окровавленным лицом, она охнула и метнулась к нему.

— Господи! — воскликнула она. — Что здесь произошло?

Изабелла взяла в ладони лицо сына, который даже не взглянул на нее, а с ненавистью и презрением смотрел в упор на Грейсона.

— Что вы тут устроили? Деймон... Грейсон...

— Спроси у своего любимого сына, — выплюнул Грейсон. — Я тебе скажу только одно: ноги больше этого выродка в моем доме не будет!

— Что ты такое говоришь?

Изабелла вновь повернулась к Деймону.

— Деймон, ответь наконец!

Деймон положил свои ладони на руки матери и отстранился.

— Спасибо, папа, — ядовитой усмешкой выделив последнее слово, проговорил он и, вытирая кровь с лица, быстрыми шагами направился к выходу.

====== Глава 41 ======

Деймон сам не помнил, как добрался до дома: он не видел никого и ничего вокруг, и даже боль от рассечения уже почти не ощущалась. Он словно бы был оглушен — схожие чувства обычно испытываешь, когда тебя накрывает волна и ты с головой уходишь под воду. Деймон даже не мог понять, какое чувство в нем сильнее — злость на Стефана за то, что нашел слабое место и, наплевав на все принципы, ударил именно туда, и на Грейсона, который упорно отказывался хотя бы попытаться увидеть что-то кроме того, что он считает правдой, или невероятная обида и в глубине души даже какая-то — может быть, не совсем осознанная — ревность оттого, что отец в который раз предпочел встать на сторону племянника, а не сына. Так было всегда — кажется, Грейсон и правда считал Стефана своим вторым сыном. Он гордился его успехами, как своими собственными, не раз называл его «надеждой семьи» и постоянно противопоставлял племянника Деймону. Вспыльчивый, эгоистичный, самонадеянный, совершенно неуправляемый и всегда казавшийся Грейсону жутко безответственным Деймон, намного больше, чем работу, любивший шумные вечеринки и девушек, действительно был совершенно не похож на спокойного, с самого детства рассудительного, трудолюбивого и слывшего добряком Стефана, которого старший брат часто в шутку называл занудой. Сначала Деймона это раздражало и вызывало в нем нестерпимое желание действовать вразрез со взглядами и привычками Грейсона, чтобы достучаться до него и показать, что таким, как Стефан, он все равно никогда не станет. Однако время шло, Деймон взрослел и все больше отдалялся от родителей и в особенности — от отца, и постепенно детская обида отпускала его. Но не потому, что он смог простить слабость Грейсона — со временем ему просто стало безразлично его мнение. Однако сейчас, когда ситуация была гораздо серьезнее, чем негласное соперничество за уважение Грейсона, и от нее начала зависеть чья-то жизнь, эта обида вернулась и ударила с троекратной силой тем мощнейшим потоком эмоций, которые очень трудно даже просто описать словами и противостоять которым не было сил. Быть может, Грейсона можно было оправдать: по сути, он сам стал заложником сложившейся ситуации, поддавшись и поверив в игру Стефана, как когда-то поверила Елена. Как когда-то верил в нее и сам Деймон. Однако почему-то делать это сейчас совершенно не хотелось.

За то время, что Деймон добирался до дома и обрабатывал рассеченную бровь, самые сильные эмоции пошли на спад, но легче от этого не становилось. Он думал, что это лишь красивые метафоры из каких-нибудь романов девятнадцатого века, но грудь настолько сильно стягивало от какой-то необъяснимой тоски и отчаяния, что, казалось, становилось даже тяжелее дышать. Деймон хотел остаться дома, но теперь он знал единственный способ справиться с этим гнетущим чувством. Он чувствовал: ему нужно в Вест-Вилледж. Хотя бы полчаса, но просто побыть рядом с той, которая за прошедшие полтора месяца сумела вернуть в его сердце гармонию. Наверное, эта девушка сейчас была единственной на свете, которая могла хоть как-то помочь ему.

— Деймон?..

Увидев Деймона на пороге дома в десятом часу вечера, Елена испугалась. Они попрощались на мажорной ноте, но сейчас на его лице не было ни намека на улыбку, он выглядел очень сосредоточенным и, было видно, старался скрыть свои эмоции.

— Что случилось? — спросила Елена, впустив его в дом и увидев, что его бровь заклеена медицинским пластырем. — Почему у тебя?..