Елена и Деймон выезжают из Лос-Анджелеса в четверг утром, чтобы к воскресенью уже оказаться в Нью-Йорке. В этот раз они останавливаются разве что на заправках и в придорожных мотелях, чтобы провести там ночь, а затем снова отправиться в путь, но даже такая дорога не кажется скучной. Они по-прежнему разговаривают обо всем на свете, смеются, и в такие моменты тоска отпускает. В какой-то момент Деймон находит в бардачке несколько дисков с музыкой, и они с Еленой решают опробовать их все. Электро, инструментал, рэп, поп, самые популярные композиции последнего десятилетия, музыка двухтысячных, навевающая ностальгию, ретро восьмидесятых и девяностых — на дисках оказываются записаны песни, кажется, абсолютно на любой вкус и настроение. Однако у Елены начинают бежать мурашки, когда из динамиков она вдруг слышит первые аккорды своей любимой песни — Love To Hate You группы «Erasure». А когда Деймон делает громкость больше и начинает подпевать, ей кажется, что она попадает в какую-то нирвану — в голове не остается никаких мыслей — только любимый мотив, музыка и слова песни, которые она давно знает наизусть. Деймон, видя ее реакцию, улыбается и вскоре Елена, забыв о стеснении, начинает петь вместе с ним. Они по-разному понимают и воспринимают эту музыку, но все равно находятся на одной волне и получают настоящий кайф ото всего происходящего. Окна в машине открыты, ветер, дующий в них, становится сильнее за счет большой скорости хода, а в окнах проносятся виды Гранд Каньона, и кажется, что кровь вот-вот вскипит.
Чем ближе они подвигаются к Нью-Йорку, тем холоднее становится на улице и тем меньше солнца возможно увидеть днем. Приближение осени здесь ощущается гораздо сильнее, чем на Западном побережье, но Елена за свои годы жизни в этих местах уже привыкла к такой погоде. Деймону все чаще начинают звонить из офиса, и он уже с энтузиазмом переключается в «рабочий» режим — раздает указания, отвечает на вопросы, с кем-то яростно спорит. Они приезжают в Вест-Вилледж в воскресенье вечером, и поначалу Елене даже становится непривычно от видов тихого безмятежного городка: за это время она уже успела привыкнуть к шуму грохочущих баров и огням небоскребов. Дома Деймон задерживается от силы на час, лишь попив чаю и, попрощавшись с Еленой, снова отправляется в путь, чтобы вернуться в Нью-Йорк, пока не стемнеет. В эту ночь она еще долго не может заснуть: дома кажется слишком тихо и пусто. Она невольно вспоминает о Деймоне и сама пугается своих мыслей о нем. Это странно и, может быть, неправильно, и Елена пытается убедить себя в том, что это — просто следствие ее эмоциональности и впечатлительности, а еще — проведенного вместе отпуска. Однако бороться с самой собой оказывается трудно.
Наверное, впервые за долгое время Деймон был не рад возвращению домой. Всего за каких-то полтора месяца он так отвык от пустоты дома и холостяцкой жизни в целом, что теперь возвращение к этому сводило скулы будто бы кислотой. Как бороться с этим, он пока не знал, но его спасением стала работа. Каждый день — новые люди, важные встречи, решения, от которых зависит слишком многое, — все это увлекло его, как сильнейший водоворот, и он не ожидал каких-то глобальных изменений в своей жизни в ближайшее время. Однако за него все решил один звонок.
В понедельник вечером, когда уже Деймон собирался домой, на его мобильнике раздался сигнал входящего вызова, и, взглянув на экран, он немало удивился: на нем высветился телефонный номер Грейсона. Отец никогда не звонил ему, не интересовался его жизнью, не спрашивал о планах и последних новостях. Деймон привык к этому. Именно поэтому звонок Сальваторе-старшего сильно его насторожил, и это подтвердилось его холодным тоном, которым он попросил заехать к нему после работы. Деймон не понимал, что произошло, но просьбу отца решил выполнить.
Когда Деймон появился на пороге родительского дома, Грейсон даже не поздоровался с ним, а лишь едва заметно кивнул и сказал ледяным тоном: «Проходи».
— Грейсон, что-то случилось? — терзаясь нехорошими предчувствиями, спросил Деймон, когда зашел вслед за отцом в просторную гостиную.
Грейсон на протяжении какого-то времени молчал, и в поразительной тишине, царившей в помещении, в которой раздавалось только негромкое постукивание каблуков туфель Грейсона и скрип половиц, казалось, можно услышать стук собственного сердца. Наконец, мужчина повернулся к сыну и с ядовитой усмешкой с плохо скрываемым отвращением спросил:
— «Что случилось»? А ты сам не хочешь рассказать?
— О чем?
Грейсон плотно сжал губы и в упор посмотрел на сына, однако на лице у Деймона не дрогнул ни один мускул. Он не боялся.
— Ну, наверное, о том, каково это — спать с женой брата.
В этот момент Деймону показалось, будто бы в здании, в котором он находился, прогремел мощнейший взрыв, и осколки от разбитых стекол вонзились ему в кожу. На несколько секунд он словно бы оказался под этими завалами мощных сводов и ничего не слышан, был будто бы оторван от внешнего мира. Но вопреки всему, осознание реальности вернулось очень быстро. Все прошедшие полтора месяца в этот момент промелькнули перед Деймоном, как одна картинка, и в сознании был только один вопрос: «кто?»
— Грейсон… — произнес Деймон, но тот не дал ему договорить.
— Ты совсем обезумел? — с яростью крикнул мужчина, в тусклом свете сверкнув голубыми глазами, наполненными злобой и презрением. — Стефан ищет Елену по всему городу, сбиваясь с ног, поднимает на уши всю полицию, а она с тобой развлекается? Ты понимаешь, что ты творишь?
— Что вообще за чертовщина? Я…
Наверное, впервые в жизни в разговоре с Грейсоном Деймон действительно не знал, что сказать и как действовать дальше. Но скулы сводило от омерзения, когда он рассказывал, как Стефан якобы волнуется и ищет Елену.
— Что ты скажешь? Что ничего не было, и в Лос-Анджелесе по ночным клубам с ней ходил не ты? Что на улице средь бела дня с чужой женой целовался тоже не ты?
Деймон ничего не говорил, а лишь стоял, стиснув зубы, и тяжело дышал. Скулы сводило от чувства омерзения и понимания: за ними кто-то следил.
— Я знал, что ты на многое способен, Деймон, — сказал Грейсон. — Но это… Ты понимаешь, как ты опозорился? Хоть что-то есть у тебя в голове или нет?
— Перестань орать, — с ненавистью выплюнул Деймон, чувствуя, как злоба закипает в нем в самом. Но сейчас он даже не понимал, что его разозлило больше: то, что каким-то образом Грейсон, а значит, и Стефан узнали о том, что Елена живет у него, или то, что, как это бывало обычно, отец стал защищать не родного сына, а племянника.
— Перестать орать? Да я тебя сейчас собственными руками придушить готов! — прорычал отец. — Ладно, допустим, тебе плевать на отношения с братом и на него самого, я этому уже не удивляюсь, — он развел руками и перевел дыхание, — но ты у дочери мать отнял, ты хоть это понимаешь? У тебя осталось хоть что-то святое? Или у тебя в мозгах одна Кэтрин?
Последняя фраза Грейсона стали последней каплей. В ушах шумела кровь, и если несколько секунд назад Деймон не знал, как сделать следующий шаг, то сейчас эмоции все решили за него. Он не мог предугадать, как отец отреагирует на его слова, но почему-то именно в этот момент нестерпимо захотелось как-то выплеснуть все то, что копилось на душе в течение этих месяцев и сейчас, когда Грейсон всеми силами защищал Стефана, даже не зная правды, превратилось в сильнейший взрыв, который рвал сердце на части от омерзения.
— Мать у Никки отнял не я, а Стефан, — рявкнул Деймон. — Ты можешь хоть один чертов раз посмотреть дальше своего носа? Ты сейчас защищаешь Стефана, тебе жаль его, жаль Никки… Но при этом ты не знаешь и половины истории, которую заварил твой любимый племянничек.
— Ах вот как заговорил, — выдохнул Грейсон. — Ну, давай, расскажи, что такого сделал Стефан, что Елена стала искать спасение от него в твоей койке.
— Расскажу, — с сарказмом ответил сын. — Он избивал ее до полуобморочного состояния, заперев дома с двумя охранниками и никуда не выпуская. Она по ночам по несколько раз просыпалась от кошмаров, потому что ей снился Стефан и то, какие зверства он учинял дома. По его приказу один из его охранников грохнул ее дядю — вот что, млять, не мне, а тебе понять надо. А ты знаешь, почему Елена потеряла ребенка? Я расскажу тебе и об этом, — тяжело дыша, произнес Деймон. — Стефан спустил ее с лестницы. Просто потому, что ему что-то не понравилось в ее поведении.
