Ребекка слушала мужа, и внутри все сжималось от обиды и отчаяния. Она сделала несколько вдохов, чтобы успокоиться, потому что знала одно: он не должен услышать, как дрожит ее голос.

— Я даю тебе абсолютную свободу, Марсель, — спустя несколько секунд ледяным тоном произнесла она. — Сегодня ночью ты можешь идти куда угодно и с кем угодно. Надеюсь, ты отлично проведешь время. Удачи.

С этими словами Ребекка нажала на кнопку «отбой» и отложила трубку. Вопреки ее надеждам, ничего не изменилось. Как и три года назад, Марсель оставался жутким собственником и эгоистом, которого волновало только собственное благополучие. И сейчас Ребекка особенно остро ощутила, как устала от этих отношений. Отдавать всю себя и не получать взамен даже самого малого, что было ей нужно, — понимания. Марсель давно принимал отношение Ребекки к нему как должное и словно бы не видел, что ей становится все сложнее жить в том ритме, который предлагал ей он. А может быть, просто не хотел видеть. Постоянные тусовки, клубы и алкоголь, — то, что так любил Марсель, — были не для нее. Ребекка мечтала о семье. О настоящей семье, которая состояла бы не из двух человек. Она мечтала о доме, в котором был бы слышен детский смех. Со временем Ребекка смирилась с тем, что своих детей она иметь не сможет, потому что понимала: даже если она возьмет ребенка, то сможет полюбить его, как родного. Исполнение мечты казалось очень близким, но даже самые робкие надежды рушил Марсель, который не хотел ничего слышать даже о появлении родных детей. Что бы он сказал о приемных, было страшно представить. «В этом доме детей не будет никогда», — жестко повторял он всякий раз, когда Ребекка постепенно, осторожно подводила его к этой теме и в глубине души надеялась, что, может быть, в этот раз ответ будет другим. Он не желал даже думать о том, как больно ей этим делает. Время шло, и сердце начинало болеть все сильнее, когда Ребекка, бывало, возвращаясь с работы, проходила мимо детских площадок и видела игравших в песочнице малышей, или когда подруги рассказывали о своих детях. Возможно, любовь к Марселю могла бы притупить эти ощущения, но за три года в ней не осталось, кажется, ничего из того, что она когда-то чувствовала к этому человеку. Сейчас она понимала, что это была не любовь и даже не симпатия. Лишь отчаянная попытка спастись от воспоминаний о том, кто забрал ее покой, наверное, навсегда.

Единственной отдушиной для Ребекки была Никки, общение с которой Стефан никогда не ограничивал. Он нисколько не преувеличивал, когда говорил, что она заменила его дочери мать — это было действительно так. Ребекка помогала ей сделать первые шаги, слышала ее первые слова, приезжала по первому звонку Стефана, когда Никки заболевала. И рядом с этим маленьким человечком она чувствовала подлинное, безграничное и такое светлое счастье, забывая, кажется, обо всем.

А теперь каждое утро начиналось с одного и того же — скандалов. И громкие слова Марселя о том, что он хочет проводить с женой больше времени и поэтому так негативно относится к ее общению со Стефаном и Никки, на самом деле не имели никакого значения: он просто не хотел мириться с тем, что кому-то Ребекка уделяет внимания больше. Марсель привык быть единственным и менять что-либо был совершенно не намерен. Но еще больнее было осознавать, что это происходит не потому, что он ее любит. Так он лишь тешил свое самолюбие и выражал внутреннее «я», пытаясь показать свое превосходство и власть. Все чаще Ребекка жалела о том, что так поторопилась с замужеством и доверилась Марселю, и, чувствуя, что по вечерам просто не хочет возвращаться домой, понимала: она зашла в тупик.

Ребекка уложила Никки в кроватку, а спустя минут десять в больницу приехал Стефан.

— Как она? — негромко спросил он, поцеловав сестру в щеку и кивнув в сторону дочери.

— Я ее буквально недавно уложила, — сказала Ребекка. — Никки сегодня капризничала намного меньше.

— Бекс, я перед тобой в таком долгу… Честно, я не знаю, как могу отблагодарить.

— Ш-ш-ш, — девушка прижала указательный палец к губам. — Забыли. Никки, в конце концов, не только твоя дочь, но и моя племянница. А разве я не могу на правах тети провести пару часов с этим медвежонком? — улыбнулась она, и по губам Стефана тоже скользнула улыбка.

— Это лучший вариант, который можно придумать.

Он помолчал немного, а затем предложил:

— Может быть, тебя отвезти домой? Ты устала, наверное.

— Спасибо, Стеф, не надо, — Ребекка мотнула головой. — Я сегодня на своей машине.

Она замолчала, а через несколько секунд задумчиво добавила:

— Да и, наверное, я сейчас не поеду домой.

Стефан все понял по глазам Ребекки.

— Опять с Марселем поругались? — спросил он.

— Знаешь, Стеф, — проговорила блондинка и посмотрела куда-то вдаль, — когда у тебя спустя три года семейной жизни появляется вопрос о том, зачем ты вообще связал свою жизнь с этим человеком, наверное, это что-то серьезнее ссоры.

Стефан легонько коснулся ее плеча.

— Что случилось?

Стефан не сводил взгляд с Ребекки, чувствуя, что ей нужно выговориться. В свое время он долго отговаривал ее от замужества, но тогда она не захотела его даже слушать. Стефан догадывался о том, почему Ребекка так торопилась, но до последнего не хотел верить, что все настолько серьезно.

— Мне еще никогда так сильно не хотелось подать в суд документы на развод и уехать из этого чертова Нью-Йорка…

На мгновение между ними воцарилась тишина.

— Думаешь, уже ничего не изменится? — несмело произнес Стефан.

Ребекка усмехнулась.

— Легче сдвинуть с места какой-нибудь Гранд Каньон, чем заставить Марселя думать о ком-то, кроме себя. Да и зачем? Ни ему, ни мне это все равно не принесет никакого счастья. Знаешь, если бы я развелась, я бы сейчас не задумываясь взяла малыша из детского дома. Может быть, даже младше Никки…

— Бекс, ты же так долго мечтала об этом, — проговорил парень. — Почему бы не исполнить мечту, если ты уверена, что поступаешь правильно?

— Мне хочется подарить этому ребенку полноценную семью. С любящими мамой и папой, а не одной мамой, пропадающей на работе.

Что ответить на это, Стефан не знал, и отвел глаза: он понимал, что Ребекка права. Как бы человек ни любил своего ребенка, он никогда не сможет заменить ему обоих родителей. Он знал об этом не понаслышке.

— Сейчас я понимаю, сколько же времени на самом деле потратила впустую, — с тоской в голосе сказала она.

— Не стоит думать о прошлом, — посоветовал Стефан. — Мы все совершаем ошибки, но… Это же можно исправить.

— Стеф, ты бы знал, как я хочу это исправить… — едва слышно прошептала Ребекка. — Ты сказал, что это мечта… Наверное, это уже что-то большее, чем просто мечта. Знаешь, я в последнее время часто задумываюсь… Ведь пройдет какое-то время, и ты снова женишься. На Кэролайн или на другой девушке… Никки постепенно привыкнет к ней и будет называть ее мамой. Это абсолютно нормально. Я уже не буду проводить с ней столько времени…

Ребекка посмотрела на спящую Никки и почувствовала, как внутри что-то больно кольнуло.

— Привози ее ко мне хотя бы иногда, ладно?

Ребекка взглянула на брата и в этот момент своим полным надежды взглядом сама напомнила ему маленького ребенка.

— Эй, — Стефан улыбнулся и обнял девушку за плечи. — Неужели я тебя так достал, что ты решила меня в срочном порядке женить?

— Честно? Я очень хочу, чтобы ты снова был счастлив. А без любви это невозможно.

Стефан внимательно посмотрел Ребекке в глаза.

— Даже если я женюсь, я никогда не лишу Никки самых близких ей людей. Знаешь, — Стефан отвел взгляд, — можно безумно любить и быть счастливым в браке… Но даже самая сильная любовь может однажды просто исчезнуть. Такое случается. А кровные узы — это навсегда. Я и сам знаю, что пройдет время, и я женюсь — я не могу и не хочу быть один. Но, честно, мне сложно представить человека, который стал бы мне роднее ближе, чем ты и Никки. Это уже нечто совершенно иное. И я не разрушу это.