Стефан, надув щеки, с шумом выдохнул и провел ладонями по волосам.
— Они сказали, что, конечно, нужно обследование, но предполагают, что, скорее всего, это менингит.
Ребекка поджала губы, и Стефан увидел, как на ее глазах заблестели слезы. Внутри у него все сжалось, и он даже в какой-то момент растерялся: он совершенно не привык видеть ее такой. Но сейчас она была подавлена и абсолютно растеряна.
— Стефан, это я виновата. Я не доглядела…
— Бекка… — произнес Сальваторе.
— У менингита ведь есть какие-то ранние симптомы… Ребенок головку не так держит или еще что-то… Но я клянусь, с Никки все было хорошо! Она не болела… Я не знаю, как все произошло — буквально за один день…
Девушка провела ладонями по лицу, пытаясь успокоиться, но это не подействовало. Она нервно всхлипывала, дергала плечами и больно кусала губы. Стефан сделал шаг к ней и, обняв сестру за плечи, прижал к себе.
— Ш-ш-ш, Бекка, прекрати. Слышишь? Во-первых, диагноз еще не подтвержден. А во-вторых — здесь нет твой вины, понимаешь?
Стефан взял лицо Ребекки в ладони и аккуратно, с нежностью утер ее слезы большими пальцами.
— Таких тёть, как ты, надо поискать. Ты для Никки делаешь все, и я всегда буду благодарен тебе за это, потому что так спокойно, как тогда, когда она с тобой, я чувствую себя, только когда она со мной. Ты заменила ей мать. И ты не должна себя винить. Невозможно отследить, когда вирус попадает в организм.
— Стефан, она же такая маленькая!.. — всхлипывая, подняв взгляд на парня, пролепетала Ребекка. — Врач сказал, что ей нужно будет сделать пункцию, а пункция — это же толстенная игла прямо в позвоночник…
Стефан вновь обнял Ребекку и погладил ее по волосам. Умом он понимал, что никто из них действительно не виноват в том, что произошло, но в глубине души он испытывал те же самые чувства, что и она. Он корил себя за то, что этим утром его не было рядом с дочерью, что ей было больно, а он даже не мог хотя бы погладить ее по голове, поцеловать. Просто показать ей — только начинающей познавать этот мир, еще толком не понимающей, что с ней происходит, — что не нужно бояться. Потому, что папа будет с ней. Глупо и бессмысленно винить себя в том, на что невозможно повлиять, но когда от тебя зависит кто-то беззащитный, в душе остается только одно — желание сделать все для того, чтобы оградить его ото всего плохого, что его может ждать в этом мире, чего бы тебе этого ни стоило. Потому, что у этой крохи нет никого, кроме тебя. И когда в твоей жизни появляется этот кто-то, каждый раз его боль ты начинаешь воспринимать как собственную — только в разы сильнее. Приходит осознание: вряд ли можно выдумать кого-то роднее и дороже.
— Эти процедуры обычно проводят под местным наркозом, Никки ничего не будет чувствовать, — объяснил Стефан.
Ребекка уткнулась ему в плечо, а он легонько погладил сестру по спине.
— Ш-ш-ш… Ребекка, — Стефан немного отстранился от нее и посмотрел ей в глаза. — Это хорошая больница, Никки здесь обязательно помогут. Все будет хорошо.
Он говорил это, но сам чувствовал, как внутри будто бы все дрожит. Говорить можно было все что угодно, но было очень страшно. Но Стефан, как бы это ни было трудно сейчас сделать, постарался собрать волю в кулак: он понимал, что несет ответственность за Никки и должен не только по максимуму сохранять хладнокровие, чтобы адекватно оценить ситуацию после разговора с врачом, но и помочь Ребекке.
— Может быть, тебе принести воды?
Девушка мотнула головой.
— Тогда сейчас мы успокаиваемся и ждем врача. Договорились?
Ребекка, поджав губы, кивнула.
Постепенно Ребекка начала успокаиваться, но, когда к ним подошел врач, Стефан заметил, что она вновь начала дрожать, и приобнял ее за плечи.
— Я вижу, что вы очень волнуетесь сейчас, и прекрасно вас понимаю, это абсолютно нормально для родителей, — сказал лечащий врач Никки, мужчина в годах, чьи волосы были уже полностью седыми. Стефан редко обращал большое внимание на внешность человека при знакомстве, но сейчас он поймал себя на мысли, что у мистера Стоуна — именно так звали доктора — очень добрые глаза. И это на удивление успокаивало. — Да, у девочки под подозрением вирусный менингит, на это указывают многие симптомы, о которых я вам уже говорил. Но точно можно будет говорить о чем-то только после обследования. Даже если диагноз подтвердится, не нужно наводить панику: все это поправимо, медицина сейчас располагает широким спектром средств для лечения этого заболевания. Мы уже вкололи необходимые препараты для понижения внутричерепного давления, Никки уже стало легче. Сейчас ее готовят к проведению люмбальной пункции, результаты будут готовы к вечеру, и уже в зависимости от них мы будем выстраивать тактику лечения дальше.
— Доктор, ей ведь не будет больно? — с надеждой дрожащим голосом спросила Ребекка.
— Совершенно нет. Обычно достаточно местного наркоза. Но так как девочка будет в сознании, ее нужно будет удерживать в правильном положении: маленькие дети в таком возрасте еще не могут сами пробыть в одной позе даже несколько минут. Сейчас Никки может быть напугана незнакомой обстановкой, поэтому я думаю, что будет лучше, если это сделает кто-то из вас, — предположил врач. — Это займет буквально несколько минут. После ее переведут в палату, и одному из вас можно будет остаться с Никки.
Разговор с Стоуном продолжался еще около пятнадцати минут, а затем Стефан отправился вместе с ним к дочери. Стефан никогда не боялся больниц и врачей, но на те несколько минут, что ей проводили пункцию, его сердце словно замерло. Он старался не отводить взгляд от ее глаз — не только для того, чтобы успокоить малышку, но и для того, чтобы не видеть, что с ней делают. Он понимал, что она ничего не чувствует, но у него, взрослого мужчины, сердце сжималось всякий раз, когда он представлял, как проходит эта процедура. Увидев папу, Никки, кажется, перестала бояться и, внимательно слушая, как он с ней разговаривает, почти не двигалась. Судя по всему, врачам удалось снять у нее болевой синдром, потому что она уже не плакала. Она заплакала только тогда, когда все закончилось, испугавшись, что Стефан уйдет.
— Папа, — почти одними губами, но достаточно четко произнесла Никки, всхлипывая от слез, когда Стефан остался с ней в палате.
Услышав это, Сальваторе почувствовал, как по коже у него побежали мурашки.
— Папа здесь, все хорошо, — шепнул ей он, погладив по голове.
Он просто сидел рядом с ней несколько минут, что-то тихо шептал и не отпускал ее руку, и постепенно Никки начинала успокаиваться.
— Папа, боит, — захныкала девочка, показав на заклеенную пластырем руку — по всей видимости, она болела от иглы капельницы.
— Зайчонок, потерпи чуть-чуть, — попросил Стефан.
Он аккуратно погладил малышку по руке.
— Тебе дадут лекарство, и перестанет. Хорошо? Ты же помнишь, что такое лекарство?
Никки на мгновение отвлеклась и внимательно посмотрела на Стефана.
— Помнишь, как ты говорила? Ле-ка…
— …-Фа, закончила малышка.
Стефан улыбнулся.
— А как будет полностью?
Никки задумалась и застеснялась, и Стефан решил ей немного помочь.
— Ле…
— Фа… Фа-фа, — протараторила девочка, и Стефан рассмеялся.
— Лефафа? — переспросил он.
— Фа-фа-фа!
— А в прошлый раз ты называла это «лекафа».
Никки, вспомнив это слово, широко улыбнулась.
— Лекафа! — с восторгом повторила она.
— Да, пусть пока будет «лекафа».
Стефан аккуратно убрал у Никки со лба прядь волос и погладил ее по щеке. Он наблюдал за дочерью, у которой пушистые ресницы еще были мокрыми от слез, но которая уже даже, кажется, и не помнила о том, что пять минут назад плакала, и сейчас улыбалась, и чувствовал, как внутри все расцветает. Он быстрее всех мог вернуть ей улыбку и заставить смеяться, сразу понять, как она себя чувствует и что хочет сказать. А Никки, несмотря на свой совсем юный возраст, очень тонко чувствовала его настроение. Видя, что он чем-то расстроен, она просто забиралась к нему на колени и обнимала его. А если Стефан улыбался, она понимала, что в этот момент из него можно вить веревки, и могла покапризничать, добиваясь чего-то своего. Стефан не знал, как объяснить эту удивительную связь, но очень боялся ее потерять.
