Я не выдержала и перебила Ефима:

– То есть после перемещения ты пополз в горы – там же твоя деревня, да? В горах с бурной рекой?

– Да, так и есть…

– Представляешь – а ведь Алексей был во время перемещения почти возле тебя – он рассказывал, что упал на землю сквозь деревья, а потом тоже какое-то время валялся и пошел к морю, к селению его Айоланты.

– Какой Айоланты?

– Ну – к селению греков.

– Да, оно было у моря… А ты, я смотрю – многое знаешь о моем мире, да?

– Это все из рассказов Алексея. Если он захочет, то сам тебе все расскажет. Тем более – если ты, оказывается – ему тоже жизнь спас.

– Посмотрим… Так вот – когда мы с Милой встретили тебя и Алексея – ну помнишь, зимой? Тогда я его не узнал – во-первых, много лет прошло, и хотя он, как и я – не очень-то состарились… Тебе тоже ведь Учитель насчет времени все это рассказывал? Но все-таки память за эти годы притупилась, тем более – столько событий здесь произошло, совсем другая жизнь… Ну и во-вторых – алексайос, если помнишь – зарос тогда волосами так, что даже глаза не очень-то видно было… Да и не ожидал я его здесь встретить… Первое, что меня смутило – как он приволок нам кабана. Я вам, как охотник, скажу – выследить, убить и еще и освежевать кабана за такое короткое время – это мало кому под силу… А потом уже, когда мы пришли на праздник и я увидел его – с завязанными волосами, помытого и в обычной одежде – тогда я его узнал и, конечно же – был очень удивлен. Потому и предложил ему пожить в моем домике, потому и горю к нему такой симпатией, которую наверняка вы все заметили…

За время долгого рассказа Ефима мы успели и позавтракать – Мила достала хлеб, мясо и укроп – и мы все это дело дружно уплетали.

– Так вот, Таня, с чего мы вообще начинали – я тебе вот что скажу: да чтоб алексайос, греческий дьявол, да не спас сына с пустяковым ранением мягких тканей ноги из реки – да ни за что не поверю!

Я благодарно улыбнулась Ефиму:

– Спасибо, ты так убедительно говоришь! А Домка?

– Ну, не знаю – это смотря куда там пуля попала… И как он в водопад упал, не стукнулся ли о камни на дне… Ничего тебе сказать не могу… А вообще – собаки очень живучи, слышала такую поговорку «заживет, как на собаке»?

– Да слышала, конечно… Ой, ребята – что же я наделала… Это же я их сюда привела!

Мила переспросила:

– Но ты ведь не говорила им, как сюда попасть, верно?

– Нет, конечно… Но все равно ведь как-то узнали…

– Постой, а что там этот твой зеленоглазый хахаль говорил, когда… – Мила осеклась, стрельнув глазами на Ефима – наверное, не хотела расстраивать его рассказами о Сашкиных приставаниях – он сказал, чтобы сюда попасть – «всего-то и нужно было, что прижать перепуганную писклю…» Вроде бы так. И как это понимать?

Меня осенило:

– Лариса… И под описание «перепуганной пискли» подходит, да и кроме нее и Виктора никто больше не знал, как сюда попасть…

– Да, получается – это она…

Я уже заметно успокоилась – общение с этими спокойными и рассудительными ребятами явно шло мне на пользу.

Вдруг тишину утреннего леса разорвал взрыв. Потом – еще два. И далекая автоматная очередь. Ефим вскочил на ноги.

– Что же делать? Наверное, мне нужно туда – может, я смогу чем-то помочь? Но и вас оставлять как-то боязно… Может – в деревню отведешь ее, Мила?

– Ефим, в деревню идти не стоит – перебила я его – они знают, где она, они видели ее от водопада и собирались туда наведаться. Мне кажется – здесь безопаснее.

– Хорошо, сидите здесь. Без крайней нужды из домика не выходите – так вы незаметнее. Я побежал! До встречи, жизнь моя! – он порывисто обнял и поцеловал Милу. Та всхлипнула:

– До скорой встречи, любимый!

– Ефим, пожалуйста – будь осторожен! Автомат может строчить без остановки – разве что дождаться, когда патроны закончатся… Береги себя!

– Хорошо, разберусь – и Ефим тихой тенью исчез между деревьев.

***

Мы с Милой остались в домике одни. От вынужденного безделья и переживания за всех таких родных людей хотелось выть. Мы пытались держать себя в руках – одна бы я, наверное, уже стала бы мерять шагами комнату или крушить все, что ни попадя. Неожиданно снаружи донесся тихий звук:

– Танька!

И еще тише – другой голос:

– Таня!

Мы с Милой переглянулись и вдвоем бросились на улицу, еле разминувшись в дверях.

На улице звуки доносились намного отчетливей:

– Танька!

– Таня!

Мила с округлившимися глазами повернулась ко мне:

– Да это же голос учителя!

– А и вправду! Побежали!

И мы побежали на звук. Бежали мы недолго – облегчало наш бег то, что Мила знала все тропы и вела меня по ним. Иногда мы опять слышали крики, при приближении явно узнавался голос Сашки и старика. Когда мы уже подошли ближе, Мила взяла меня за руку и притормозила – мы пошли очень аккуратно, стараясь не шуметь и не трещать веточками. Наконец мы подошли совсем близко, она сдернула меня вниз и мы укрылись за какими-то кустами. Перед нами, на опушке леса – стоял Сашка и, упираясь своим стволом в бок старику, во все горло орал:

– ТАААНЬКА! Блин – я уже охрипну скоро. Зови давай! – и ткнул старика дулом в бок. Тот низким зычным голосом прокричал:

– ТАААНЯААА!

Старик горбился и опирался двумя руками на узловатую огромную палку. Глаза его были потухшими, старческими – он совсем не был похож на себя… Что же с ним могло случится?

За Сашкой виднелся рябой здоровяк – на его плече кровоточила небрежная повязка из его же футболки, но он держался – наверное, помнил, что тяжелораненых Сашка бросает, как того лысеющего типа ночью.

Неожиданно за нашими спинами раздался шорох, и, прежде чем мы успели обернуться – кто-то одновременно закрыл нам ладонями рот – и мне и Миле.

– Тш-ш-ш… тише, девоньки, это я.

Вслед за руками выдвинулся Ефим. Увидев – кто это, Мила раскраснелась и заулыбалась, но хоть не закричала от радости – и то хорошо.

– Ефим, ты не знаешь – что за хрень здесь происходит?! – я наконец-то пришла в себя.

– Не совсем понимаю… Видимо – старик что-то задумал… Думаю, тебе стоит выйти к ним…

Мила обернулась к нему с шипением:

– Ты что? Зачем мы тогда ее ночью спасали?

– Ну, во-первых – мы спасали не только ее, а и тебя, во-вторых – старик наверняка что-то задумал – ты же знаешь, что просто так он бы не кричал и не звал ее… Ну и в-третьих… я думаю – они не причинят Тане вреда – а, Тань? Ты как думаешь?

Я вспомнила, как вчера Сашка говорил Олегу: «Не боись – не трону, она мне и самому нужна» – и кивнула головой. Мила тяжело вздохнула:

– Ну, может вы и правы… С богом!

Я вылезла из-за куста и, уже не скрываясь, пошла к поляне.

Первым меня заметил Сашка – грязный, осунувшийся, в какой-то копоти – на перепачканном лице только горящие зеленые глаза.

– О, ты смотри – сработало! Сработало, старый пень! Ну здравствуй, зазноба моя! Видишь – от меня не убежишь!

Старик смотрел на меня прежним, живым взглядом и чуть заметно улыбался в усы. И вдруг я поняла его игру – увидела, как натужно он тянет лопатки к земле, что пальцы, держащие палку – расслаблены, то есть он на нее не переносит вес, а держит для вида. Что ж – значит, все не так уж и плохо – он действительно что-то задумал… Наверное, хочет усыпить бдительность… Постараюсь не испортить ему игру… Я приосанилась, насколько это было возможным при моем животе – и нагло посмотрела Сашке в глаза:

– Да я и не убегала… Видишь – сама же выхожу.

Я сухо кивнула старику:

– Здрасте!

Потом подошла поближе к Сашке:

– Ну, здравствуй, дорогой! – и звонко чмокнула его в щеку. Осознание того, что Олег жив, и Домка, возможно, тоже – снизили уровень моей злости на Сашку почти до нуля… Не чужие же все-таки люди, да… Сашка от моего поведения совсем ошалел: