Ибо то, что происходило на самом деле я не мог развидеть.
Тикали часы на стене. Доминик постукивала длинным ногтем по столу. В наушниках Луи приглушенно звучало что-то из Radiohead. Я обводил пальцем горлышко винной бутылки.
Мы сидели на диване и даже, кажется, забывали моргать.
— Получается, Скорпиус отошел в мир иной? — сделав глоток, спросил я.
— Получается так, — рассеяно подтвердил Луи.
Я глубоко вздохнул.
И надо бы скорбеть, спрашивать себя: «Как же так?», силиться скрывать слезы, но я не мог выдавить и нотку элементарной жалости. Узнав новость с порога квартиры на Шафтсбери-авеню от бледной Доминик, под глазами которой залегли синяки, я пробормотал лишь: «О Боже мой», и то, скорей из вежливости, нежели от горя.
Наверное, я чудовище. Но как я мог объяснить, что внезапная смерть моего друга казалась мне чем-то настолько естественным, что я не удостоил это событие даже всхлипом?
Доминик наконец поднялась с дивана, и, не говоря ни слова, поднялась на второй этаж, оставив нас с Луи вдвоем.
Затянулась неловкая пауза, которую я скрасил тем, что протянул кузену бутылку.
— Ну, с овдовением твоей сестры, — пожал плечами я.
— Ты пришел хоронить Малфоя пьяным, — заметил Луи, все же взяв бутылку. — Ты в курсе, что будешь пошатываться у гроба?
— Ну?
— Ты пьян, Альбус. Очень пьян.
— А ты мразь, Луи. Редкостная мразь, — напомнил я. — А я завтра буду трезвым.
Луи сделал глоток и протянул мне бутылку.
— Ну, ладно я не горюю особо, — произнес оборотень. — У меня свои причины. Но ты, Альбус… он же твой друг.
Я кивнул.
— Ты сегодня хоронишь друга. При этом ты только пьешь, и даже не пытаешься изображать скорбь. — В чем Луи был всегда хорош, так в том, что словами умел больно кольнуть совесть. — Что в тебе не так? Чисто по-человечески ты мог бы вести себя более… соответствующе.
Я снова приложился к бутылке.
— Ты или плохой друг, или обладатель стальной нервной системы.
— Нет, — наконец отозвался я. — Я охренительно хороший друг. Поэтому и веду себя так.
Луи вскинул бровь, но я не ответил.
Сидели, не зная, чего ждать, вроде как совсем скоро нам предстоит стоять в толпе тех, кто пришел проститься со Скорпиусом Малфоем.
— Только честно, — протянул я уже тише, чтоб Доминик наверняка не слышала. — Что ты здесь делаешь?
— Я здесь только ради нее, — шепнул Луи, взглядом указав на второй этаж. — Если бы не Доминик, я бы сейчас занимался более полезными делами.
— Ясное дело, — хмыкнул я, сделав очередной глоток. – И, наверное, не подумал, что на похороны придут и твои родители, проститься с любимым зятем?
Лицо Луи потемнело.
— Ты слишком красив, чтоб думать, — пожал плечами я. – Но, это, Луи… если твои родители подойдут ко мне ближе, чем на два метра, я молчать не буду.
Не знаю, зачем я это сказал, видимо алкоголь придал смелости, а Луи порядком надоел мне за все это время, но неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в гостиную не спустилась Доминик, одетая в простое черное платье.
Одарив нас бесцветным взглядом, она, не сказав ни слова, трансгрессировала первой.
***
— Да ладно?
— Сам в шоке.
— Жалко мальчика. Ну, упокой Господь его душу.
Наши бутылки звякнули и Наземникус, издалека глядя на то, как похоронная процессия, пестря траурными одеждами, шествует к могиле, покачал головой.
Я отделился от толпы практически сразу, уж сил не было смотреть на то, как безутешных родственников малознакомые волшебники закармливают фразами о том, каким замечательным был покойный Скорпиус, и, к своему удивлению, снова пил.
— Ты сам-то как? — без особого интереса спросил Наземникус.
— Да нормально.
— Вот это и напрягает.
Еще один психолог на мою голову. Это взбесило.
— Старый, ты чего сюда пришел? — поинтересовался я.
— Говорят, здесь кормят, — ответил Флэтчер без тени смущения. – Ну, засиделись мы.
И, собрав с могилы неизвестной женщины два смятых пластиковых стаканчика и полупустую бутылку портвейна, мы двинулись напрямик к процессии и вскоре затерялись в последних рядах.
Уже кто-то сунул мне в руки букет хризантем, которые полагалось возложить на могилу, а я, чуть ли не спотыкаясь на ухабистой брусчатке, шагал позади вереницы репортеров, с энтузиазмом человека, оказавшегося здесь случайно. От кого-то мерзко пахло приторным парфюмом, отчего к горлу подкатила тошнота, глаза слипались, в висках стучала боль грядущего похмелья, а я, поглядывая на наручные часы, бесстыдно думал, когда же этот праздник погребения закончится и я улягусь на диван.
На Флэтчера внимания никто не обращал, несмотря на то, что одет он был в свою извечную пеструю рубаху и поношенную мантию. Взгляд Наземникуса был прикован к тяжелому платиновому браслету идущей неподалеку леди: небось думал, как бы его незаметно стянуть, не иначе.
Доминик я потерял из вида, она была в самом начале, возле своих родителей и Малфоев, а вот Луи был не так далеко, подальше от Билла, Флер и моего отца (кстати, что он здесь делал?). Интересно, как там Доминик?
А мы все шли! Куда мы шли так долго и так медленно?! Это взбесило меня так, что я уже хотел было расталкивать людей и первому домчаться за минуту до назначенного места, опустить хризантемы на могилу, пособолезновать всем и трансгрессировать. И я бы сделал это, клянусь, если бы в толпе не мелькнула худая фигура, одетая в такой дождливый августовский день в широкий серый свитер.
— Скорпиус, ёб твою мать, что ты здесь делаешь, тебя же там хоронят, — гаркнул я, хотев было дернуть друга за локоть, как вдруг до меня дошел смысл моих же слов.
Те, кто услышали меня, в том числе и Луи, обернулись.
Скорпиус тоже обернулся.
Поймав взгляд его огромных карих глаз и боковым зрением увидев надгробия, я встрепенулся, сопоставив два факта. Бутылка выпала из рук и глухо стукнулась о землю, окропив ее мерзким пойлом.
— Порядок, студент? — послышался голос Флэтчера. Не удивлюсь, что он понял, что что-то не так, когда пролился портвейн, а не когда я громко позвал покойного друга по имени.
— Там… Малфой, — только и выдавил я, глядя на то, как Скорпиус, остановившись, радостно замахал мне рукой.
Наземникус понимающе похлопал меня по плечу и покачал головой.
— Бывает, сынок, бывает, — понимающе прошептал он. — Ты еще не смирился с утратой этого белобрысого дурачка…
— Старый, я серьезно.
Но афериста словно прорвало на отеческие откровения. Крепко стиснув меня в объятиях, Наземникус, несмотря на то, что был куда ниже меня, провел грязной рукой по моим волосам и голосом, полным траура, запричитал:
— Это нормально, Поттер. Видеть умершего после его смерти — нормально, совершенно нормально…
— Пусти, — выдохнул я, пытаясь оттолкнуть жулика, пропахшего перегаром, который Наземникус явно пытался заглушить одеколоном.
— … опять же, ты три месяца пьешь, как конь, вот опять, напился, еле ходишь, шатаешься…
— Старый…
— … а вообще, ты выпей, — сунув мне флягу, закивал Наземникус, утерев нос. — Выпей-выпей, тебе легче станет.
Наконец, оттолкнув от себя этого расчувствовавшегося человека, я снова завертел головой.
Светловолосая фигура Скорпиуса исчезла.
Флэтчер снова дернул меня за рукав.
— Ты поплачь, Поттер, легче станет, — заверил он.
— Да иди ты, — буркнул я, и, сжав букет хризантем, как шпагу, поспешил вслед за процессией.
***
У гроба народа было немного, что удивительно. Репортеры терлись то у семейства Малфоев, забыв о всякой тактичности, камеры то и дело фотографировали неизменные атрибуты грядущей шедевральной статьи: гроб, обложенный цветами, тихо плачущую молодую вдову, только-только закончившую Хогвартс, безутешных родителей и масштабы похоронной процессии. Пожилая, но умело это скрывающая ведьма, чьи белокурые волосы были завиты в тугие залакированные локоны, украдкой гаденько улыбалась напомаженными губами, пряча торжество от будущего успеха некролога самого завидного некогда холостяка Британии за блокнотом.
