— В смысле? — вскинулся я, дернув его за дреды.

— Ничего не знаю, я тупенький.

*

— Свобода, — со слезами на глазах прошептал я, на ходу комкая оранжевую форму. — Свобода…

Финн, махнув надзирателю на прощание, вдел в нос золотое колечко и неспешно направился за мной.

А меня от поцелуев с вольной землей под ногами отвлекла стройная фигура в черном пиджаке на голое тело, стоявшая около черного внедорожника.

— Почему вы не писали мне писем? — крепко обняв атташе Сильвию, прошептал я, уткнувшись в ее плечо. — Почему?

— Господи-Боже, Поттер, ты провел за решеткой от силы двадцать часов, — закатила глаза Сильвия, похлопывая меня по спине.

— Истеричка ебаная, — буркнул Финн, усевшись на переднее сидение. — Суток не провел в камере, а так голосит, будто три года в Гуантанамо отмотал.

— Ну уж простите за то, что в отличие от некоторых личностей, для меня тюрьма — это не обыденное место, — огрызнулся я, сев в машину.

Сильвия смеялась и, попрощавшись с охраной тюрьмы, села за руль.

— Нормальная тюрьма, — сообщил Финн, съехав вниз по сидению и уперев колени в бардачок. — По сравнению с моей, в Луизиане — рай.

— Какой рай? — вскинулся я. — Сильвия, там такое…

— Что «такое»? Ты из камеры ни разу не вышел, — напомнил Финн. — Сука, спать мне всю ночь не давал, ныл там, в койке: «Хочу домой, ссыкотно, щас изнасилуют». Я работал в шлюшатне с десятком девок, ни одна из них мне так мозг не выносила.

— Ты слишком строг, — протянула Сильвия. — В чем-то Поттер прав: у тебя тюремного опыта побольше, а для него и ночь в полицейском участке — моральная травма.

— Вот именно, — заверил я. — А в душе мне чуть не нанесли аморальную травму.

— Да кому ты там сплющился? — фыркнул Финн.

Пропустив его слова мимо ушей, я откинулся на сидение.

— В любом случае, это был полезный опыт, — уверил я себя и Сильвию. — Я научился ценить жизнь и свободу. Отныне я буду жить по-новому.

— Поттер, мы все знаем твое «жить по-новому», — сообщила атташе, сжав руль. — Как только будем дома — напьешься, как свинья и радостно уснешь.

— Да идите вы оба, — нахмурился я и уставился в окно.

Ехали очень долго, как пояснила Сильвия — важно пересечь границу и показать, что выпущенных под залог нас увозят из страны. Было очень душно, а машина, казалось, раскалилась на солнце, поэтому неудивительно, что я задремал, устав наблюдать в окно за одинаковым сухим пейзажем пустыни Мохаве, по дороге через которую мы ехали.

— Долго ты будешь молчать? — услышал я сквозь сон голос Сильвии и даже приоткрыл глаз, думая, что она обращается ко мне.

— Я не молчу, — отозвался Финн, повернув голову в ее сторону. — Ты о чем?

— О Флэтчере.

Я не видел лица Финна, но был уверен в том, что он закатил глаза и ухмыльнулся.

— Бля, да вы доебались с этим Флэтчером, — протянул он.

— Рано или поздно ты захочешь об этом с кем-то поговорить.

— Да что у тебя за прикол все время о чем-то говорить?

— У тебя проблема.

— У меня нет проблемы, — жестко сказал Финн. — Слушай, я привез его и уже знал, что будет. Я закапывал его ошметки и ты реально думаешь, что я как-то каюсь? Я не понимаю, зачем ты опять начинаешь эту тему.

— Ты стал агрессивнее с тех пор, — заметила Сильвия. — Это правда заметно.

Финн устало вздохнул.

— Я всегда хорошо к тебе относилась. А ты всегда был со мной откровенен, — сказала атташе. — Я просто хочу, чтоб ты понял, что если тебе нужно поговорить с кем-то об этом, то ты не один.

— О чем поговорить? О том, что я убил Флэтчера?

— О том, что умер твой отец.

Я подвинулся на заднем сидении, прислонившись лбом к стеклу.

— Мне похуй, — отозвался Финн. — Правда похуй. Успокойся, пожалуйста.

— Как скажешь.

Мне показалось, что этот короткий разговор был окончен, но минут через пять молчания Финн снова раздраженно заговорил:

— Хорошо, что, по-твоему, со мной происходит?

— Ты чувствуешь вину, — просто и быстро ответила Сильвия. — За то, что привез Флэтчера на смерть и за то, что в ответ на это получил его наследство.

Об этом я как-то не задумывался, но вдруг понял, что Сильвия, возможно, совершенно права.

То остервенение, с которым Финн отнесся к содержимому хранилища номер триста девять. Не прихватил оттуда ни монетки, и это притом, что в мелком воровстве Финн не видел ничего плохого.

Машина подпрыгнула на ухабистой дороге, и я больно ударился лбом о стекло.

— Такая умная — за дорогой следи, — буркнул Финн, повернувшись к окну.

Объехав очередную яму на дороге, Сильвия хлопнула ладонью по бардачку.

— Пока молчишь и думаешь о своем, можешь почитать «Капитал», я захватила из твоих вещей.

— В пизду «Капитал», — отозвался Финн, закурив.

— Как так? — насмешливо вскинула брови атташе. — Ну тут одно из двух: либо ты не проникся идеологией марксизма, либо Поттер, который очень неумело притворяется спящим, покинул твое сердечко.

Я демонстративно продолжал косить под спящего. Лица Финна я не видел, но снова услышал голос Сильвии.

— И давно?

— Я устал, — протянул Финн. — В последнюю неделю он только и делает, что пиздострастит о Флэтчере и пытается то же самое выжать из меня. Это изначально был дохлый номер, давно нужно было это понять. А то, как он дразнит меня… я тоже мог подразнить его в тюремном душе.

— Почему не подразнил?

— Потому что он стал бы ныть еще больше.

— Я вам не мешаю? — вскинулся я, потеряв терпение.

— Немного, — призналась Сильвия, повернув голову в мою сторону.

— Почитай в дороге, — улыбнулся Финн, протянув мне первый том «Капитала».

Я взял книгу и холодно взглянул в глаза Финна.

Понятно, что происходит. Этот дуэт «атташе-телохранитель» объявили мне войну за то, что я посмел сожалеть о том, что моего учителя порубили на куски и захоронили на виноградниках Сантана.

Я больше чем уверен, что инициатором заговора и моего постепенного втаптывания в землю была именно Сильвия. Во-первых, она имела некоторое влияние на Финна, как более взрослый, мудрый и хитрый человек. Во-вторых, потеряв по вине Флэтчера любимого человека, Сильвия хоть и не была официальной хозяйкой картеля, но позволить не могла, чтоб имя афериста звучало хоть где-то в Латинской Америке без сопровождающего ругательства. В-третьих, Сильвия довольно жестока: я слышал, что она лично закопала под кустом винограда один из кусков плоти Наземникуса, причем не лопатой, как садовник, а руками. И, в-четвертых, как два повара не могут ужиться на одной кухне, так два умных человека: я и Сильвия, не могут не относиться друг к другу с крохотной ноткой подлости.

Я понимал эту женщину всем сердцем, уважал и уважаю ее за тонкий ум, сильный характер и несломленную волю. Но ее ненависть к Флэтчеру даже после его смерти выходила за рамки разумного и правильного. Она давила и сумела подавить раскаяние и сострадание Финна к отцу, повторяя постоянно своим мягким голосом: «Это не твоя вина, милый», и окутывала своими крыльями злобы меня, делая все, чтоб я ненавидел своего погибшего учителя.

Знал ли Диего Сантана, какая женщина все это время любила его?

Наверняка знал, раз доверил ей пустить пулю себе в лоб.

Но Сильвия, несмотря на наши с ней многие препирания и размолвки, стала для меня олицетворением истинной любви. Нет, не той нежной истории из категории «и жили они долго и счастливо», а другой, совершенно иной. Как говорил когда-то Флэтчер в годовщину их с Ритой свадьбы: «Настоящая любовь — это буря, это адское пламя, это цунами, которое уничтожает все на своем пути»… черт, и снова Флэтчер оказался прав.

Атташе Сильвия, тот офисный работник, какую я встретил ее впервые, несла в себе бурю. Не просто бурю, ураган Катрина бушевал у нее внутри, и утих он, я надеюсь, только когда она купила у меня банду Наземникуса Флэтчера за шесть миллионов долларов (я очень продешевил, а Сильвия не посвящала меня в рыночные цены на организованные преступные группировки).