- О, - только и сказал Рихард.

- Да, - кивнул Ванделер. - Уже потом, несколько лет спустя, я узнал, что задание... ну, оно было невыполнимым изначально. Они просто взболтали нас.

- Повезло тебе, что ты остался в живых, - сказал Рихард.

Ванделер покачал головой.

- На самом деле, нет. Когда остается один человек из группы, это всегда подозрительно. Почему все погибли, а ты нет? Я не мог оправдаться, потому что меня ни в чем не обвиняли. Они просто перестали доверять мне. Перевели в форменный клоповник, не давали ничего важного в руки. Заставляли днем и ночью перекладывать бумажки. И при каждом случае напоминали, что мне теперь доверять нельзя. Однажды я не выдержал и ушел в патруль.

- Ты думаешь, они отстали от тебя здесь?

- Нет, конечно, - ответил Ванделер. - Наверняка они все еще приглядывают за мной. Только смыслу в этом немного. Здесь от меня ничего не зависит. Я не принимаю решений, я только исполнитель.

- Ты отличный исполнитель, - сказал Рихард.

- Спасибо на добром слове, - усмехнулся Ванделер. - Но это правда. Я исполняю то, что решили другие, и не привношу в это ничего личного.

- Собственно, как и должен делать идеальный исполнитель, - вставил Рихард.

Ванделер ухмыльнулся. Достав из кармана складную пепельницу, он аккуратно вложил в нее окурок и захлопнул ее. Рихард посмотрел на напарника с уважением. Мало было шансов, что кто-то найдет это место. И еще меньше, что кто-то будет собирать здесь окурки. Но даже эту маленькую вероятность надо было предотвратить. Лица и отпечатки исчезнут в конце смены, а вот ДНК на окурке останется. Маскировать ДНК они пока еще не умеют. Поэтому окурок будет сохранен и выброшен в другом месте, где он не будет значить ничего.

Оглядевшись по сторонам, они сели в машину, и Рихард завел мотор.

- Вот скажи мне, - начал он тоном любопытного ребенка, - почему все не так? Когда я был маленьким, я зачитывался фантастическими книгами про будущий мир. Там у всех были флаеры и бластеры. И я хотел попасть в этот будущий мир, и тоже иметь флаер и бластер. И вот я прожил половину жизни, и попал в будущий мир. Только что-то никаких флаеров и бластеров я не вижу. Многие вещи изменились очень сильно, но некоторые не изменились вообще. Почему так? Где нас обманули?

Ванделер рассмеялся.

- Ты еще спроси, почему не улучшили атомную бомбу, - сказал он напарнику назидательным тоном. - Она уже и так достаточно хороша, чтобы стереть все живое с поверхности планеты. Дальше ее улучшать уже бессмысленно. Не исключено, что прогресс в какой-то степени является управляемым. И те, кто принимает решения, ведут его туда, где он действительно важен. Вот представь себе парня, которого ты застрелил полчаса назад. Представь себе, что у него могли быть флаер и бластер.

Рихард закашлялся.

- Не пугай меня, - сказал он нервно.

- Буду пугать, - отозвался Ванделер. - Надо, чтобы ты понял. То, что сегодня есть у полиции, завтра будет у преступников. Любая вещь, придуманная хорошими парнями для хороших парней, однажды попадет в руки к плохому парню. Это аксиома. И в его руках она будет более эффективна, чем в наших, потому что его не сдерживают ни мораль, ни закон. В отличие от нас.

- И что это значит? - спросил Рихард. - Остановить прогресс?

- Зачем остановить? Придержать. Перенаправить его туда, где он важнее. В те отрасли, которые больше усилят государственную машину, а не криминальную или террористическую шпану. Я признаю, что пистолет, с которым я хожу сегодня, мало чем отличается от того, который был у меня в твоем возрасте. И это заставляет меня чувствовать себя спокойно. То же самое верно для наших противников. Поэтому завтра против тебя выйдет еще один такой парень, и ты будешь знать, что у него нет ни флаера, ни бластера, ни самонаводящихся пуль, ни карманной термоядерной бомбы. Эти открытия еще не открыты, поэтому ты знаешь, что их у него не будет. А перестрелку на старых добрых стволах выиграешь ты. Вот тебе и ответ.

Машина преодолела заброшенную дорогу и выехала назад на магистраль.

- Значит, флаеров и бластеров не будет? - обиженным тоном спросил Рихард.

Ванделер пожал плечами.

- Может, и будут, - сказал он. - Есть версия, что все эти вещи уже изобретены. Но пока что им не дают хода. Придерживают в ожидании того дня, когда мир изменится настолько, что их можно будет открыть, и отдать человечеству, не рискуя создать криминального или террористического монстра с неограниченными возможностями. Однажды этот день наступит. Но боюсь, это будет не при нашей жизни. Не при моей, во всяком случае.

- А таблетки от рака? От СПИДа? От африканской чумы? Они тоже открыты, и лежат в запаснике?

- Не исключено, - ответил Ванделер. - И полагаю, они будут там лежать и дальше. Двадцать лет назад на планете жило восемь миллиардов людей. Сегодня их уже около десяти. Представь, что завтра в каждом магазине появятся таблетки от всего. Сколько населения будет на планете через двадцать лет?

- Не знаю, - признался Рихард. - Я не силен в математике. Мое дело пистолеты и машины. И люди, которые представляют опасность для общества.

- Зато те, кто принимает решения, понимают в математике, - сказал Ванделер. - Поэтому никаких таблеток не будет. Ни завтра, ни послезавтра.

- Но это жестоко, - заметил Рихард.

- А перенаселение не жестоко? - спросил Ванделер. - А голодная смерть? А жизнь в трущобах? Люди проживают свои жизни, не имея возможности что-то изменить. Без образования они не могут найти себе места в технологическом мире. Без денег они не могут получить образование. Они вырастают неграмотными и злыми. Они занимаются преступлениями, потому что больше им нечем заняться. И они не смогут дать образование своим детям, чтобы позволить им занять приличное место в обществе. Их дети вырастут такими же неграмотными и злыми, как они сами. И тоже будут заниматься преступлениями, потому что выбора у них не будет. Это система, в которой нищета и безысходность передаются по наследству, из поколения в поколение. И численность этих людей будет постоянно возрастать, пока они не заполонят собой весь мир. Скажи мне, что это не жестоко.

Рихард ничего не ответил на это. Его глаза были на дороге, а мысли в полной пустоте.

- Вот видишь, - удовлетворенно сказал Ванделер. - Не надо никаких таблеток. Ты поймешь это и сам, когда повзрослеешь.

Рихард вопросительно посмотрел на напарника.

- Ты веришь в бога? - спросил он.

- Конечно, верю, - ответил Ванделер. - В того бога, которому мы с тобой служим - всемогущего, всезнающего бога из машины. Он непогрешим, он знает ответы на все вопросы, и он примет решение, которое будет лучшим. Уверуй в него, уповай на него, возложи на него тяготы и печали свои. И будешь спасен от сомнений, от дурных мыслей, и не будет тебе огорчения. Аминь.

Звякнул коммуникатор, принимая очередной вызов.

Смена подходила к концу. Постепенно с улиц стали исчезать машины и люди. Бестолковое человечество разошлось по своим ячейкам в муравейнике и готовилось отойти ко сну, в преддверии очередного бестолкового дня. Улица впереди была почти пустой, и теперь уже можно было доехать куда угодно без проволочек. Но нужды в этом не было, вызовы поступали все реже.

Они ехали к городу со стороны довольно удаленного пригорода. За спиной у них полыхал ярким пламенем деревянный дачный домик. Его хозяином был бесталанный живописец-неудачник, не снискавший известности ничем, кроме нездорового образа жизни. Очевидно, после очередного излияния он уснул с сигаретой и ненароком сжег себя и весь дом.

По крайней мере, такую версию будет рассматривать следствие.

Художник Рихарду сразу не понравился. Пропитая, прокуренная, побитая молью богема. И картины у него были соответствующие. Он сожалел о каждом мазке краски, потраченном на это искусство. И только с последней картиной было не так. Портрет молодой женщины с каким-то неуловимым выражением лица. Даже Рихард, человек, далекий от искусства, был вынужден признать, что в ней что-то есть. Возможно, никчемному художнику, среди суеты и алкогольного бреда, удалось уловить что-то, какую-то искорку... Возможно, именно эта картина и должна была что-то изменить. Ну то есть, если бы она попала в руки искусствоведов, ценителей...