Это пройдёт.

Должно пройти.

Я одеваюсь и пакую вещи, планируя остаться так долго, насколько это возможно.

Долго брожу по Британскому Музею, разглядывая картину с изображением Медеи, и думаю о том, как её муж Ясон покинул Медею ради принцессы по имени Главка. Она отомстила им, послав Главке в качестве подарка платье, покрытое ядом, из-за чего принцесса погибла. Затем Медея убила их с Ясоном детей. Раньше я часто удивлялась тому, как она могла быть такой бессердечной, а я сама никогда бы не была такой чёрствой. Теперь я понимаю, какого это. Конечно, я ни за что не буду её оправдывать, но теперь догадываюсь, почему женщина это сделала. Чувствую себя бесчувственной всего лишь из-за того, что сдерживаю свою любовь к Роберту.

Бесчувственная и эгоистичная, но отчаянно жаждущая жить.

Всегда есть причина жестокости, и неважно, большая она или маленькая.

После ленча я иду в Уголок Оратора и с радостью замечаю там Фарида, который стоит на своём обычном месте, только в этот раз курит не сигару, а сигарету. Он кивает мне в качестве приветствия, но мы не заговариваем. Возможно, мужчина замечает мой задумчивый взгляд, по которому понимает, что я глубоко погружена в свои мрачные мысли.

Между дебатами возникает временное затишье, и безмолвие прерывается лишь тихим ворчанием и разговорами. В этой тишине я вижу для себя хорошую возможность поделиться мыслями, что переполняют мою голову. Чувствую, если я не поделюсь ими, я просто взорвусь. Как во сне, я встаю перед собравшимися и начинаю говорить, но мой голос такой низкий и неуверенный.

— Я… я хочу поговорить о жестокости.

Осторожно оглядываюсь и с удивлением понимаю, что никто меня даже не слушает. Прочистив горло, я продолжаю.

— То случайное добро, которое вы совершаете каждый день, но даже не задумываетесь об этом, и более серьёзные поступки, те, на которые вы не обращаете внимания, постепенно приводят Вас к безумию. Иногда жестокость может быть милосерднее. Как террорист-смертник, вы все продумываете и убеждаете себя, что причины для этого великодушны и оправданы. Но получается настолько иронично, что после всех страданий и раздумий выбранная Вами месть окажется случайной. Вы заходите в толпу людей, которых даже не знаете, и нажимаете красную кнопку, или же начинаете беспорядочно стрелять, не заботясь, кто попадет под обстрел — и делаете это так долго, пока не попадете в кого-нибудь. Никакие политические и религиозные причины в мире не сравнятся с нуждой открыть свои чувства и достать их из себя. Когда кажется, будто тебя съедят заживо, если ты не сделаешь хоть что-то, чтобы успокоить это пламя внутри себя.

Я прерываюсь, обводя взглядом толпу, и понимаю, что завладела вниманием не меньше трети собравшихся. Фарид заинтриговано смотрит на меня, продолжая попыхивать сигаретой. Глубоко вздохнув, я продолжаю:

— Жестокость редко забывается. Вы ощущаете это ещё ребенком. Кто-то забирает вашу игрушку или бездумно пинает ваш песочный замок. Красивый мальчик входит в вашу жизнь, он видит то, что ему не нравится или не понимает, и старательно пытается показать, как он Вас ненавидит, постоянно отдавая себе полный отчет в пороках, которые вызывают эту ненависть. Потом Вы становитесь старше и мудрее, но не забываете эту жестокость. Не можете её забыть, потому что нет ничего сильнее и осязаемее в человеческом мозгу, чем память о дурном обращении. И чувствуете унижение из-за этого. Вы зацикливаетесь на этом человеке и задаетесь вопросом: «Почему так произошло? Почему с Вами так поступили? Стоящая причина или нет?» Может, это то же самое, если бы кому-нибудь не понравились Ваши волосы или рисунок губ. Или может быть, Вы настолько несовершенны, что это нельзя проигнорировать — люди просто обязаны ткнуть Вас носом в эти маленькие недостатки и отметить каждую деталь несовершенства. Поэтому жестокость так сложно простить. Эти воспоминания, за которые Вы так упорно держитесь, словно камень, привязанный к рукам. Они тащит Вас вниз, говоря, что Вы не можете просто взять и отпустить обиду. Вы не можете и не должны прощать того, кто причинил Вам зло, потому что если это сделали в первый раз, то сделают снова, правда? Невозможно ведь изменить фундаментальные аспекты личности. Но затем приходят сомнения. Вы сравниваете ребенка, который был жестоким раньше, с взрослым, который таким уже не выглядит, и спрашиваете себя: «Может, он изменился, и это была просто юношеская глупость? Возможно, они возникли в человеке, который изначально заслуживает прощения?» А потом Вы осознаете, что жестокость — это лишь симптом более глубоких причин. Вам хочется простить его, потому что причина, по которой тот мальчик обидел Вас, всё-таки была. Мальчик, разрушивший замок, был растерян и смущен, и с ним точно также обходился отец, который привил ему эти сомнительные ценности. Он понятия не имел, что делать с чувствами внутри него, поэтому ему пришлось дать им выход. Или, может, вы — девушка, понимающая, что её отец никогда не примет правду, скрытую от него маской благополучия. Поэтому Вы прячетесь, живете во лжи и терпите жестокость родителя, который просто не может раскрыть глаза и признать Вас такой, какая есть. Вы можете быть поп-звездой, достигнувшей славы и теперь живущей, словно в сказке, но осознаете, что реальность — это далеко не сказка. Вы замечаете в воде, по которой ходите, акул, а они ждут, пока упадет хоть одна капля вашей крови, пока Вы не обнаружите хотя бы один крошечный недостаток, и тогда они смогут начать охоту. Неважно, какую форму принимает жестокость, но она часто порождает сожаление. Это чувство раскаяния, когда Вы начинаете жалеть, что поступили так, а не иначе. Жалеете, заставив любимую девушку думать, что Вы ненавидите её. Жалеете, сказав дочери, что не примете её, пока она не подчинится Вашей воле. Жалеете о написанной истории, которая толкает эту поп-звезду к краю и принуждает её расстаться с жизнью. И твердите себе, что, хотя кто-то, обокрав Вас, тоже поступил жестоко, Вы никогда не должны опускаться до их уровня и пытаться украсть что-то у них. Теперь Вы понимаете, что, в сущности, жестокость — это замкнутый круг. Кто-то причиняет боль, и она начинает распространяться, становится всё больше и больше, пока не превратится в петлю. Отец причиняет боль сыну, сын — девушке, девушка отвечает тем же, и я уверенна, что сын вернет всё это отцу. Но может, это и неправда, потому что даже когда тот парень был преисполнен ненавистью к Вам, Вы не испытывали к нему таких же чувств. Должно быть, просто защищались, верно? Но Вы вглядываетесь, оцениваете собственные действия и делаете поразительное открытие, что что-то в структуре жизненного порядка поменялось. Внезапно, сила меняется, и Вы становитесь тем, кто причиняет боль другому. Вы — тот, кто всегда считал себя жертвой жестокости и ничего более, превратились в преступника. Вы всматриваетесь в свою жизнь и понимаете, что Ваш страх стал причиной разбитого сердца. Оглядываясь в прошлое, понимаете, что именно Вы были причиной страданий, хоть и не осознавали этого. Ваша болезнь заставила семью волноваться и переживать за Ваше здоровье. Иногда Ваша жестокость была пассивной только из-за факта Вашего существования, потому что Вас хотела девушка, но знала, что не сможет получить желаемого. И парень хотел того же, но Вы тоже были ему недоступны, ведь невозможно было простить его прошлую ненависть. Возможно, если бы Вы не были такой робкой, осторожной и слабой, остальным было бы проще преодолеть воздвигнутые Вами барьеры. Может, Ваше стремление спрятаться было жестоким по отношению к тем, кто хотел, чтобы Вы раскрыли свою душу. Думаю, я просто хочу сказать, что жестокость — это неотъемлемая часть нашей души. Вы можете просмотреть историю, изучить страницу за страницей, и даже, если это не лежит на поверхности, жестокость там есть всё равно, она коварно отравляет любого, кто имеет к ней отношение. Словно вирус, она растет и простирается всё дальше, иногда даже превращается во что-то другое, например, страх, месть или использование в своих целях. Но, в конце концов, в нашем замысле возникает трещина и, кажется, единственный способ искупить вину — прекратить любое взаимодействие с людьми. И перед нами встает затруднение, потому что жизнь без человеческого общения — это не жизнь.