— Во-первых, такая крупная операция будет отмечена во внутренних протоколах компьютера. Во-вторых, сенсоры могли бы отличить Спока по его особой вулкано-человеческой физиологии, так же, как они выделили бы пришельца, — потому что их показатели уникальны. Но моё тело — это просто человек, стандартная земная модель.

— А самое паршивое, — продолжил Кирк спустя несколько секунд, — что никому не пришло в голову установить видеодатчики внутри стен или на крышках люков, как это сделано на всех пересечениях коридоров и в большей части помещений.

Спок, когда он собирался переключить видеодатчики, просматривающие коридор правого борта на двадцать третьей палубе, на простой повтор изображения из коридора левого борта, обнаружил, что Миллер уже принял эту меру предосторожности. («Этому малому самое место в службе безопасности,» — заметил Кирк, на что Спок сурово ответил: «Этому, как вы выразились, малому самое место на гауптвахте.»)

— Если там что-нибудь установлено, нам придётся искать это самим.

— Учитывая, что на борту «Энтерпрайза» тысяча пятьсот семьдесят шесть технических люков, — сказал Спок, — из которых, по моим подсчётам, триста сорок два расположены в жизненно важных для корабля зонах, это будет трудоёмкой задачей.

— Разве нельзя воспользоваться более простым способом? — Ухура взмахнула тонкой рукой. — Разве доктор Маккой не может объявить его непригодным к выполнению служебных обязанностей и запрятать в лазарет, как мы сделали это с бедными Дэнни и Джоном? По-моему, он дал нам более чем достаточно свидетельств своей невменяемости.

— Во-первых, лазарет — это вам не запасная гауптвахта! — резко ответил Маккой — ему всё ещё не давала покоя клятва Гиппократа. — Во-вторых, поскольку он физически здоров и не подвергает корабль или команду прямой опасности, для его отстранения потребуется несколько дней слушаний, а нам осталось меньше суток до Пигмиса.

— Не говоря уже о том, что Ярблис, судя по всему, достаточно владеет собой, чтобы отговориться от подобных обвинений, — добавил Спок. — Кроме того, такой шаг ничуть не приблизит нас к обратному обмену личностями между ним и капитаном.

— Это неважно, если можно уберечь от опасности корабль и экипаж…

— Позвольте не согласиться, капитан. У нас нет доказательств, что обмен вообще имел место. Он может с полным основанием заявить, что вы есть не что иное, как высокоразвитая программа искусственного интеллекта, разработанная мной с целью захвата власти на корабле. Действуя так, мы ничего добьёмся, только выдадим себя. Скорее всего, нас отправят на гауптвахту за попытку мятежа, он останется капитаном «Энтерпраза» и, несомненно, вернётся к прежним замыслам. Нет, — Спок покачал головой. — Наш единственный логический выход — ждать и прилагать все усилия, чтобы расстроить его планы, каковы бы они ни были.

Я уничтожу их, думал он. Каблуки его ботинок стучали по твёрдому гладкому покрытию палубы, холодный белый свет, что никогда не тускнел и не угасал на этих ярусах, больно резал усталые глаза. Уничтожу.

Он помнил, как много лет назад Арксорас учил его, что уничтожать жизнь, любую жизнь, — это зло. И что-то заныло внутри, ибо тогда он любил Арксораса, любил своего старого учителя всей душой. И сейчас он всё ещё любил его, за всё, что тот дал ему, за мудрость, что он открыл ему, и за неизменную ясность и безмятежность его духа. С воспоминаниями о тех днях вернулась боль, но теперь она была словно рана, которая со временем затягивается рубцом, — глубокое одиночество, что пришло на смену его стремлению к прежнему уюту Сети Сознания.

Боль меняется, сказал он себе, вспоминая страшные ожоги, нанесённые ему оружием Голодных, и искажённые лица друзей, чьи растерзанные тела он находил в лесистых долинах. Боль меняется, но никогда не уходит. Иногда даже здесь, в этом новом, гладком, чужом теле, он будто чувствовал, как болят шрамы на его старом теле — на том, что спало глубоко в пещере, у подножия скалистых стен каньона, оберегаемое Ингашем и Ка'тхом Ка'ху, его помощниками и родичами по гнезду.

Когда он входил в Место Исцеления, в стеклянном окне палаты мелькнуло его отражение — нескладно-длинное и громоздкое, завёрнутое в глупые и уродливые жёлто-чёрные покровы, с этой маленькой бесклювой шишкой-головой с жалкими лохмотьями волос, с тощими и хилыми руками. Одновременно он увидел за стеклом женщину Чепэл и радом с ней — кровать, где лежала женщина Хелен, и при мысли о них чужая плоть, в которую он вселился, отозвалась теплом.

«Нет!» — сказал он про себя, охваченный отвращением. Как можно желать таких, как они, — вонючих, тупых, безжизненных?.. И всё же он желал их, и голод плоти был всего лишь слабым эхом его собственного отчаянного желания соединиться с разумами своих друзей, с разумами своего народа, погрузиться в истинную нежность и заботу о ближнем.

Скоро, подумал он. Рея, о Мать-Душа, скоро…

Через окно палаты специального наблюдения он увидел, как женщина Хелен поднялась и взяла Чепэл за руки. Они заговорили друг с другом — Чепэл и женщина, о которой ему сказали, будто она так больна, что её нельзя оставлять без присмотра; Хелен взмахивала руками во время разговора и отбрасывала за спину чёрный ливень своих волос. Они выглядели почти как двое людей из его селения, счастливых и радостных оттого, что они вместе, — и он возненавидел их за это, возненавидел за обладание тем, чего он был лишён.

Нет, поправил он сам себя. Этим они не обладают, и никогда не обладали, и без Сети Сознания даже неспособны понять, что это такое. Через стекло он слабо различал их голоса, хотя Голодные так тугоухи, что ему несколько дней пришлось привыкать к их слуху.

— …в шаттле на планету. Ты можешь надеть одну из моих туник и спуститься с нами; нам будет нужен человек, который хоть немного разбирается в происходящем. Ты как, сможешь?

— Вполне.

А мне они сказали, подумал он, что женщина Кирка слишком тяжело больна, чтобы говорить.

— Вам удалось наладить связь, хоть какой-нибудь контакт?

Чепэл покачала головой.

— Ухура пытается сделать это с тех пор, как мы вышли из варпа. Планета сейчас видна на переднем экране, через двенадцать часов мы зайдем на орбиту. Пока ни звука. Она, кажется, нашла остатки ионного следа от другого корабля, но точно сказать нельзя.

Лицо Хелен напряглось от боли.

— Проклятье… Номиас иногда действовал мне на нервы, но подумать, что он мог как-то пострадать… даже он… А Чу была мне как мать.

— Мы возьмём двух охранников… Доктор Маккой считает, что так будет лучше, — добавила Чепэл, когда Хелен сделала быстрый жест — наверное, в знак отрицания, подумал Ярблис. — Что бы там ни происходило, нам не стоит рисковать.

Рискуй или нет, подумал он, для тебя это ничем хорошим не кончится.

Он тихо скользнул прочь. Итак, они заподозрили его. Они — или сама Чепэл, хотя врач, скорее всего, тоже в этом замешан, — лгали ему, чтобы не подпускать его к Хелен, и солгут ему завтра, чтобы послать её на поверхность мира, где предположительно он не сможет её достать.

Что ж, пусть, подумал он, понемногу собирая в уме всё, что он узнал, всё, что выучил об углах и закоулках этого чудного летучего селения, этой жуткой штуковины, похожей на огромное гнездо флендага из металла, плавающее, как говорил Арксорас, по водам бесконечной ночи. Двенадцать часов… Та часть его, что была Кирком, знала, как это долго, и что-то в нём содрогнулось от муки. Каждый час, каждая минута теперь были для него испытанием на стойкость, сражением против боли, которой он платил за удержание власти над этой плотью до тех пор, пока его цель не будет достигнута, пока мир не будет, наконец, спасён.

Спустится ли женщина Хелен вместе с Маккоем в мир или нет, — они всё равно попадут под его разрушительный удар; они всё равно погибнут посреди того ужаса, что предстояло ему совершить.

— Где они?

Нагнувшись под низкой притолокой, Хелен вошла в пустую хижину. За ней по пятам, сжимая в руке фазер, последовала мисс Ояма — одна из трёх охранников, которые, вопреки возражениям Хелен, сопровождали десантную группу. Рассеянный, персиково-розовый дневной свет просачивался сквозь круглое окошко, озаряя две груды слежавшейся сухой травы, что служили постелями Тетасу и Шораку с женой. С наклонных деревянных стропил, поддерживающих низкую, обмазанную глиной соломенную крышу, свисал сплетённый из лиан мешок. Когда Хелен видела его в последний раз, в нём находилось немногочисленное оборудование, которым пользовались исследователи, — трикодеры и аптечка с лекарствами. Их держали на весу, чтобы уберечь от пыли, грязи и местных мелких животных. Сейчас мешок был пуст, как и полки, где хранилась запасная одежда, мини-компьютер и ремонтный набор. Подобно пигминам, Шорак и его группа обходились без чашек, котелков и тарелок, питаясь теми скудными дарами травянистой степи, которыми Рее угодно было оделить их.