Уроки будут идти пять дней в неделю, с четверга по понедельник. Включительно. А вторник и среда будут нашими выходными, чтобы мы могли блуждать в глуши, не сталкиваясь с туристами, приезжающими на обычные выходные, и не досаждая им, и чтобы они, в свою очередь, не досаждали нам.

Это пойдет мне на пользу. Таков приказ.

Здорово будет начать все заново.

Здорово уехать из дома.

Здорово познакомиться с новыми людьми.

Здорово подышать свежим воздухом.

Здорово прийти в форму.

Здорово пообщаться с отличным психологом.

Так здорово, что аж самой не верится в мою гребаную удачу.

Родителям настоятельно посоветовали попрощаться с нами дома. В школе правильно сообразили: истерия заразна. Так что я успела пошушукаться с Холли, пока все бродили туда-сюда с возбужденным, подавленным или похмельным видом, а подтянутые и спортивные учителя помогали грузить вещи в автобусы.

Бен неподалеку ржал в компании своих дружков-качков, глаза бы мои их не видели. Среди них выставлял напоказ загорелые, накачанные на спортпите мускулы звезда гребли и футбола – белобрысый Билли Гардинер. С другой стороны, если к тебе в друзья набиваются все подряд, тут уже не до контроля качества.

– Ничего же не было, так, ерунда, – я делаю вид, будто сама в это верю.

– Да вы чуть было сексом не занялись, а это уже не ерунда.

– Ничего подобного. Просто поцеловались. Может, хватит об этом?

– Когда с Беном Капальди такое случилось в последний раз – ну, то есть раньше, – с ним была Лора, и они встречались… какое-то время.

– Все, проехали. Он даже не в моем вкусе, – я грызу заусенец. Всегда мечтала этак небрежно заявить насчет «не в моем вкусе» – хотя это наглая ложь, о чем прекрасно знает Холли.

– Не в твоем вкусе? В твоем – это помесь ботана с придурком, дорогуша, а этого тебе и даром не надо.

– Ну спасибо.

– А что такого? Что есть, то и говорю, – заявляет Холли. До меня доходит, что иметь откровенную подругу – та еще палка о двух концах, но я же в отношениях ни черта не смыслю, а она умеет все разложить по полочкам.

– Да нет, ты права, а значит, такой парень, как Бен Капальди, не про мою честь.

– Ты что, не врубаешься? Дело не в том, кто ты. А в том, кем ты хочешь быть. Тебе решать. И все из-за того рекламного щита. Никто уже не знает, кто ты такая. Весь класс в непонятках.

– Щит – это вообще не я.

– Можно подумать, ты уже все перепробовала. Откуда тебе знать?

– Я Дарья[5]. У меня даже доставучая младшая сестрица есть.

– Это раньше ты была Дарьей. А теперь можешь быть Ханной Монтаной[6].

– Она ведь даже не из мультика.

Мы обе задумались о дефиците достойных образцов для подражания женского пола в популярных мультсериалах. По крайней мере, в эти мысли погрузилась я.

– Сибби, ты же можешь одним махом перескочить из грязи в князи. Можешь стать няшей, а это не каждому дано, – иногда Холли выражается так, будто репетирует карьеру своей мечты в мире модной журналистики.

– Слово-то какое – ня-яша! Бр-р! Не хочу, чтобы меня опекали или относились, как к ребенку…

Холли вздыхает, стараясь не раздражаться.

– А ты считай это просто турпоездкой в Няшаленд. Не понравится – уедешь.

– Понравится? Еще чего!

– Ты понятия не имеешь, ты ведь там раньше никогда не бывала. А такие парни, как Бен Капальди, всем по вкусу. Всем хочется умных, прикольных, спортивных и симпатичных.

– Если это правда, тогда я точно в пролете.

– Зато у тебя есть секретное оружие, которого нет у других девчонок.

– Какое?

Она что, опять про этот дурацкий рекламный щит? Не могу же я повсюду таскать его за собой!

Холли улыбается.

– Твоя лучшая подруга – это я.

Хоп!

«Мягчитель».

Хоп!

«Аберрация».

Хоп!

«Лучезарно».

Хоп!

«Еженощный».

Хоп!

«Предиктор».

Хоп!

«Одуванчик».

Хоп!

«Незыблемо».

Слова из девяти букв.

Эту головоломку каждый день публикуют в газете: сколько слов можно составить из девяти перемешанных букв, вписанных в квадраты три на три, и какое слово получится, если использовать все девять букв. «Хоп!» – вот сколько времени требуется Майклу, чтобы увидеть слово из девяти букв: ровно столько надо, чтобы моргнуть глазом.

Только один раз я видела, как он задумался над словом «превенция» и сказал: это может быть только одно слово, но я никогда не видел, чтобы им пользовались. Да ты что! Потому что меня зацепило само его удивление – то, что он никогда не встречал такое слово. Я удивилась бы, если бы его хоть когда-нибудь видела я. И удивлюсь, если вообще увижу. Я даже не надеюсь хотя бы раз в жизни увидеть это слово. Кроме как в разделе головоломок.

Он говорит, все дело в том, насколько быстро мы читаем, потому что мы скользим взглядом по буквам и строчкам постоянно, прочитываем множество слов, целые матрицы из букв так же быстро, как моргаем. Но, по-моему, важно и то, насколько ты начитан и какой у тебя словарный запас, потому что давайте уж начистоту: сколько у вас знакомых, которым хотя бы раз в жизни понадобилось слово «превенция»? Не то чтобы очень много. Наверное, по пальцам можно пересчитать.

Может, даже девять.

Вот я и стараюсь не думать о том, что в автобусе он сел впереди, почти рядом с учителями.

понедельник, 8 октября

В аварии автобус не разбился.

Сидела рядом с какой-то тихоней, не помню, как зовут, ну и ладно. Проезжали мимо большого озера, в котором, не дрогнув, тонули деревья.

Лагерь. Выглядит точь-в-точь как в рекламном буклете.

Указатель гласит: «Средняя школа «Кроуторн», лагерь «Маунт Фэрвезер». О прибытии сообщите администрации».

Архитектурный стиль – псевдоутилитарный, а может, и просто утилитарный. Что в переводе означает: функциональный, но с прицелом на то, чтобы казаться ОЧЕНЬ функциональным, иными словами – демонстративно-функциональный.

Пахнет – зашибись. Лимоном от эвкалиптов и ангофор.

Полный рот еды – омном-ном. Что ела, не помню. Подогретое по последнему слову техники.

Холодно, здесь гораздо холоднее, чем в городе.

Когда я вижу синеву далеких гор… Я вижу ее и для тебя, Фред.

Когда я вижу, как девушка с затаенной тоской смотрит на симпатичного парня…

Вокруг только и разговоров что о вон той рослой девчонке, Сибилле. Она что, какая-то знаменитость? А мне-то какое дело?

О скорби написано очень много, слишком много.

Психотерапия, помогающая справиться со скорбью и горем, – процветающая отрасль, а также маленький персональный ад для тех, кто через нее проходит. Она кажется совершенно неуязвимой для глобальных финансовых кризисов. Наверное, как пищевая промышленность.

Скорбь с удобством паразитирует в условиях почти любого питающего ее организма, и сама представляет собой непрестанно мутирующий деятельный организм с постоянно пополняющейся клиентурой. Она порождает нескончаемый голод, нескончаемую боль, неутолимые муки для новых сердец, мозгов, кишок – ежеминутно, ежедневно, ежегодно.

Это как бритвенно-острый край сломанного зуба, вновь и вновь вонзающийся в мягкую, истерзанную розовую десну.

Туннель с односторонним движением без гарантий второго выхода.

То, через что приходится пройти. Пережить. То, что надо спрятать в прошлом. Такое широкое, что невозможно… такое низкое, что никак нельзя… такое высокое, что нипочем не… такое… то, что сдавливает легкие, наполняет слезами глаза, питает темное время суток, раньше предназначавшееся для сна. Только не утонуть в ней. Не дать ей раздавить тебя зловещей тяжестью. Не погрязнуть в ней. Не дать ей одержать победу. Надо работать над ней, встретиться с ней лицом к лицу, размять ее, как пластилин, превратив в то, чем можно обработать рану, поплевать, разжевать, придавить, и сердце исцелится, у него появится щит и целебный бальзам. Это место, чтобы прятаться, выть, касаться сокровенных воспоминаний, будто они – пугливые птицы, мелькающие тени, которым нельзя, никак нельзя исчезнуть.