Хоть нам и не полагается оставаться наедине, это запросто можно устроить, и проще всего это сделать – когда наступает официальное время пробежки после уроков (перед ужином). Бегать можно по двое, а заниматься ходьбой – по трое. Потому что ходьба предполагает, что уходишь ты дальше от лагеря. Логика на случай худшего сценария из возможных такова: один получает травму, второй остается с ним, третий бежит за подмогой. Но все это понадобится, только если случилось еще одно самое худшее – потерялся или сломался спутниковый телефон.

Для того чтобы побыть наедине, нужны напарники, готовые ненадолго исчезнуть. Со мной Холли, она крепко хлопает меня по спине между лопатками. На нынешней стадии моих отношений она взяла на себя роль мамаши. Решительная – это еще мягко сказано, и она наверняка потом потребует подробностей.

Холли назначила время и место, и точно: он здесь, ждет меня.

Шагая к нему, я чувствую себя глупо и неловко, и все еще несу на себе свое симпатичное «я», как рубашку, которая не подходит мне по размеру. Нет, скорее просто не существует. Вот именно: так что самой себе я кажусь голой и беззащитной. Мы пробыли здесь уже целую неделю, а он что-то не горел желанием увидеться со мной наедине. А он – само спокойствие. Протягивает руку и с ходу целует меня в щеку. Явный признак – чего? Чувств? Близких отношений?

– Не знаю, что наговорила Холли…

– Кучу всякого-разного, – перебивает он. – Но я запомнил только важное – время и место.

– Потому что… надеюсь, ты понимаешь… я не хотела, чтобы она все это устроила.

Я так старательно готовилась, а теперь, хоть убей, не помню, что хотела сказать. И звучит все так фальшиво, напыщенно, как будто старушка говорит или училка. Ну кто так выражается – «надеюсь, ты понимаешь»?

– Но… ты же здесь, – Бен улыбается: подловил. – Только затем, чтобы сказать, что я тебе не нравлюсь?

– Нет, – произношу я.

– Значит, нравлюсь?

– Вообще-то я не настолько хорошо тебя знаю… – а вот это ложь во спасение, цель которой – выглядеть нормальным человеком, а не чокнутой сталкершей, потому что на самом деле я знаю его так хорошо, как только можно знать человека, чтобы он об этом не подозревал.

Он пожимает плечами.

– А я тебя знаю – хотя бы по урокам. И слышал твое мнение о… всяких вещах.

– Понятно.

Спорим, он ни одной из них не вспомнит?

– И ты слышала мое.

А вот я могу цитировать его практически дословно. И моя одержимость Беном тут почти ни при чем: просто я хорошо помню, что говорят другие.

Но знать, какого он был мнения о «Ромео и Джульетте» в прошлом году, или об изменении климата, или о том, как талантливо он выкручивается, опаздывая на урок после тренировки по гребле, еще не означает «знать» его самого.

– А еще я знаю, что тебя как минимум половину времени где-то носит, – продолжает он. По-моему, рановато для оскорблений, даже будь между нами реальные отношения, – мог бы хоть для приличия подождать до завтра.

– Неправда.

– Я же видел, как ты читаешь: открыла книгу – и все, привет… пропала, – объясняет он. – Даже если рядом подружки, ты как будто исчезаешь.

Может быть – ну ладно, это правда, но при мысли о том, что Бен или еще кто-нибудь следит за мной, когда я об этом не подозреваю, меня коробит.

И я понятия не имею, что еще сказать. Но я точно знаю: ни в коем случае не то, что я сейчас думаю, а думаю я, ни с того ни с сего, «смотришь-смотришь, как медведь…» Не только потому, что он сейчас признался, как глазел на меня, но и потому, что сейчас я тоже на него глазею. Отворачиваюсь в надежде, что выгляжу задумчивой или просто оглядывающейся по сторонам, а не просто тупой. Ужасно странная штука – разговоры парня с девушкой. Пытаюсь придумать, что сказать, желательно, что-нибудь легкое и остроумное, а меня как заклинило.

В голове всплывает мысль о Холли – беспечной и расслабленной, всегда готовой сострить или отшутиться. Ну почему я не такая? Почему я совсем растерялась и понятия не имею, как теперь быть? Может, спросить Бена, нюхал ли он землю? Нет уж, лучше не надо.

– Почему я?

Вопрос вырывается сам собой.

Хорошо еще, он хотя бы не притворяется, что не понимает меня.

– А не какая-нибудь… тусовщица?

Нам обоим известно, кто ему идеальная пара – какая-нибудь цыпочка, всеми признанная красотка. Блондинка. Девчонка в лейблах, умеющая ходить на шпильках. Вроде Пиппы, Лоры, Тифф, Габи и – да, и Холли, если уж на то пошло.

– Ага.

– Потому…

– Скажи, что дурацкий рекламный щит тут ни при чем.

– Ни при чем, – лицо у него открытое, как небо, и я ему верю. Он пожимает плечами. – Может, в том все и дело, что ты не такая, как они. Или в том, что когда ты, ну, отключаешься – не знаю, как сказать, – мне вроде как любопытно узнать, где ты витаешь, – он наклоняется, чтобы лучше видеть мое лицо. – Хочешь узнать другие причины? – Он в пределах досягаемости для поцелуя. Стараюсь не забывать дышать и качаю головой. – Так вот, когда Холли заявила, что мне надо встретиться с тобой здесь… – продолжает он.

– Я не говорила, что хочу…

– Ага. Уже проехали. Я подумал, что тебя бросает в крайности – ты же меня в полный игнор поставила с тех пор, как мы сюда приехали. Может, подведем итог? – Он берет меня за руку. Голова кружится, и это как-то не согласуется с… эээ… бухгалтерской терминологией? В общем, мало обнадеживает. Но дышать легче. – Так что, думаешь, стоит попробовать – пока мы вместе? Если нас застукают, нам влетит по полной. И потом, здесь же вообще некуда выйти.

Что он несет? «Выйти» можно куда угодно. А вот «зайти» некуда. Или я понимаю все «тупо буквально», как иногда говорит папа, когда сердится? Или такой у парней шифр, который фиг разгадаешь, – может, риторическое отрицание или просто намек, чтобы я сказала «нет»? Дать ему сорваться с крючка и без обид расстаться друзьями? И официально завершить то, что толком даже не начиналось?

Его взгляд меня смущает – в нем чувствуется издевка.

– Так что, будем играть по правилам или развлечемся?

И он только что заявлял, что знает меня, пусть даже немного? Чего я терпеть не могу, так это когда меня вынуждают принимать решения. Я из тех, кто плывет по течению. И старается не раскачивать лодку без крайней необходимости. И уж, конечно, не из тех, кто нарушает правила. Или любит развлекаться. Или рисковать. Просто слишком уж осторожна по натуре. Строго говоря, пессимистка. В вечном поиске одобрения окружающих. И вдобавок жуткая трусиха.

Смотрю на свои ноги. На что я надеюсь – что пальцы ног знаками подскажут мне ответ? И вообще, кто я такая? Модель с рекламного щита; неуклюжая прыщавая страшилка, закопавшаяся в книги; потенциальная феминистка в вечной ссоре с лучшей подругой; зубрилка; недовольная, но любящая дочь; девчонка, которой хочется целоваться с мальчиками? Неужели правда то, что сказала Холли, – теперь у меня есть право выбора?.. Вряд ли, это было бы слишком просто. Наверное, я веду себя так, будто у меня избирательная немота, но, по крайней мере, ему приходится продолжать самому.

– Короче, – говорит он, – для меня плюсы очевидны… – Как-то у него слишком гладко получается, даже не верится, или это его врожденное обаяние? – А ты как думаешь?

«Ты как думаешь?» Ха! «Сомневаешься – не рискуй». Он смотрит на меня в упор.

– Я что хочу сказать: тебе правда не нравится классный парень, единогласно избранный лидер класса, капитан гребной команды? Весь мир у твоих ног, разве мы чем-то рискуем?

И он широко улыбается.

Упс, если вспомнить, как развивалась его школьная карьера, ясно, что меня ему прямо-таки поднесли на блюдечке! Я деловито подвожу итог, чтобы немного отрезвить его:

– Вот и я о том же – похоже, ты кое-чем рискуешь. Так что логично будет, если решение примешь ты.

– А что, давай, – его улыбка сияет удовольствием, осознанием власти и наглостью.