Сколько прошло времени с той поры, когда Ян принёс ему лекарство? День, два, три? Связно мыслить у Ильи получалось с трудом — бред был слишком реальным, а реальность слишком горячечной, чтобы он мог отличить одно от другого. Всё происходящее казалось подернутым плотной завесой тумана — очертания расплывались, звуки глохли, движения замедлялись. А когда разум обретал ясность, он фокусировался на боли.

Лекарство помогало, но он приносило лишь временное облегчение, снимало остроту симптомов, наполняло странной лёгкостью, непонятной эйфорией и каким-то нездоровым блаженством, а потом… Потом приходила ярость. Необоснованная, неконтролируемая ярость, пугавшая его самого, толкавшая на поступки, которых он никогда раньше не совершал. Пытаясь всплёскивать её максимально безопасно, Илья распорядился установить возле шатра Ахилла что-то вроде муляжа и подолгу отрабатывал на нём удары мечом, разученные вместе с братьями Петровичами.

А после, когда он, измученный и опустошённый, опускал ксифос, накатывала боль, справиться с которой не было сил. И Илья принимал очередную таблетку.

Только вот их осталось всего несколько штук…

— Ян, будь другом, смотай в Москву, принеси мне ещё, — попросил он старшего товарища, встряхивая баночку оставшимися на дне таблетками.

Ян прищурил ярко-голубые глаза и почему-то вздохнул.

— Илья, пусть организм сам справится, а? Зачем его лишней химией пичкать?

— Да ты не понимаешь! — Илья затрясся и отчаянно попытался взять себя в руки — им снова завладела беспричинная ярость. — Это не простуда, а что-то куда серьёзнее. От простой простуды так хреново не бывает.

— Может, грипп?

— Да болел я гриппом, и никогда в жизни меня так от него не ломало! Разве это какой-то новый. Не птичий, не свиной, а какой-нибудь… не знаю… ящерный, что ли… Слушай, так мне к врачу надо! — испугался он.

— Ты не можешь сейчас оставить греческую армию, — покачал головой Ян.

— Да знаю я! — в бешенстве заорал Илья. Отчаянным усилием воли взял себя в руки и продолжил уже спокойнее: — Извини, что-то я постоянно срываюсь. Я знаю, что не могу уйти, потому и прошу — принеси мне ещё таблетки. А как только осада закончится, я сразу к врачу.

— Илья, поверь мне, тебе бы лучше обойтись без лекарства.

— Да если бы я мог! — снова взвился Илья. — У меня все кости ломит так, будто меня через мясорубку пропускают! А это лекарство хотя бы на время снимает боль! Ты бы предпочёл, чтобы я всё бросил и ушёл в проход? Лёг там в больницу, а тут пусть всё горит синим пламенем? Сам же мне только что сказал, что я не могу оставить армию! Так принеси мне лекарство!

— Илья, послушай, — начал было Ян, но Илья себя больше не контролировал.

— Да пошёл ты! — заорал он и вылетел из шатра.

Ян тут же последовал за ним.

— Куда ты?

Илья не ответил.

«Всё приходится самому делать»! — злился он, глядя на возвышающийся на холме храм Аполлона.

Почему он не уйдет отсюда? Сейчас он может запросто расшвырять толпу и скрыться, прежде, чем стоящий рядом толстяк успеет вытащить молнию Зевса… Однако Ахилл не делал попыток бегства. С тех пор, как Аполлон похитил его из-под Трои, он увидел достаточно, чтобы понять — бежать просто так, в никуда не имеет смысла, все равно он ничего не знает в этом сложном чужом мире. А единственный человек, который чуть-чуть понимал его и обещал помочь вернуться домой, пропал…

Не ведающий нерешительности и сомнений, Ахилл никогда раньше не испытывал растерянности, потому и не мог понять, что за состояние его охватило. И вместо того, чтобы куда-то бежать, с кем-то бороться, от кого-то скрываться, он равнодушно дожидался команд и сходился со всё новыми и новыми соперниками. Смотрел в их глаза, наполненные яростью и страхом, уверенностью и паникой, гневом и отчаянием. Ни в одних не видел жажды убийства. Уже не задавался вопросом — зачем же тогда биться, если не насмерть? Больше не удивлялся, что ни один поединок, за которыми он наблюдал, не заканчивался гибелью поверженного. И, сходясь на импровизированной арене, раз за разом останавливал свою руку, готовую нанести смертельный удар — будто слово, данное Лексу, почти физически перехватывало его кулак в самый последний миг.

Между боями его надсмотрщик взволнованно махал руками и упорно старался ему что-то втолковать. Ахилл даже и не пытался понять. Насколько он мог судить, приведший его сюда толстяк здорово чего-то боялся. Наверное, его поражения. Должно быть, поставил на выигрыш много денег. И, скорее всего, давал советы о том, как одолеть очередного противника… Ахилл презрительно усмехался. Куда уж этому трусливому мягкотелому толстяку лезть со своими предложениями, сам ведь наверняка ни разу в жизни не стоял на арене. А за деньги свои он может не беспокоиться — достойных Ахилла соперников тут нет.

Ахилл ошибался и в том, и в другом.

Здесь были достойные его соперники.

А надсмотрщик боялся не его поражения — он боялся его победы.

Сигнальные огни на взлётном поле небольшого аэропорта гнилушками мерцали в темноте. Едва только Арагорн вышел наружу, его тут же окутало влажное тепло тропической ночи, напоенной сочными запахами редких фруктов и криками птиц — полуночниц, доносящимися из окружающих небольшой аэропорт джунглей. В темноте виднелись характерные силуэты пальм, в воздухе висело неуловимое, но почти осязаемое ощущение чужой страны. Жаркой, экзотической, тропической страны.

У трапа пассажиров поджидал маленький, громко тарахтящий сине-белый микроавтобус. За рулем сидел серьёзный амбал-водитель, похожий на вышибалу ночного клуба, в солнечных очках времен «Рембо» на лбу и с наушником для связи с диспетчерской. Он-то и сообщил — неожиданным фальцетом, никак не вяжущимся с его огромной фигурой, безошибочно указав на цыгана с Арагорном:

— Должно прибыть шесть пассажиров. Вы двое — лишние.

Удивленный столь неожиданным поворотом, Арагорн уточнил — хотя это и так было ясно:

— Мы тоже пассажиры, просто мы билеты купили прямо перед вылетом.

Водитель наморщил лоб, размышляя над чем-то пару мгновений, а потом весомо изрек:

— Шесть пассажиров — это делегация. Автобус только для членов делегации.

— Ну и ладно, — пожал плечами цыган, обнаружив, таким образом, свое знание португальского, и пробормотал себе под нос уже по-русски: — Не очень-то и надо. И так дойдем, не заблудимся.

Автобус окатил оставшихся на взлетном поля «не членов делегации» сизым облаком бензиновых испарений и резво рванул к приземистому зданию аэропорта. Арагорн задумчиво смотрел вслед ярко-красным огням.

— Ты чего? — подтолкнул его Лекс. Он уже перекинул через плечо бирюзовый бриф-кейс и собрался топать к невысокому бетонному зданию, из больших стеклянных окон которого на темный бетон хлестали потоки электрического света.

— Да так… — рассеянно отозвался Арагорн, поднимая свой рюкзак. Что-то тоненько, тревожно тренькало у него в голове, но измученный длительным недосыпом мозг реагировал на получаемые сигналы с величественной неторопливостью ледокола.

Влажный теплый воздух обволакивал тело, расслаблял, убаюкивал, экзотические запахи кружили голову. Больше всего на свете Арагорну сейчас хотелось лечь на какую-нибудь кровать и поспать, ни о чем не беспокоясь и не думая. Но привычка брала своё. Они с цыганом пересекли половину пустого взлетного поля, когда Арагорн, наконец, сообразил, что не давало ему покоя.

— Водитель сказал — шесть членов делегации, — пробормотал он себе под нос, пристально наблюдая за тем, как красные огни автобуса поворачивают за угол здания аэропорта.

— А? — отозвался Лекс.

— Но ведь те двое, из Продовольственной Программы, они сами по себе, — продолжил размышлять вслух Арагорн. — Они сами по себе; в делегации Алессандры четверо человек. Четверо. А они ждали шестерых…

— Что?

Арагорн мгновенно собрался. Может, он зря заволновался, но пусть лучше он окажется не прав, чем позже раскается в собственном бездействии.