Журналист оператору:

— Он смотрит всякие фильмы — и фуфло, и ше-девры.

Между ними прошла женщина.

— Эти все актеры, актерская игра — фуфло. Его волнует только монтаж. Переход с плана на план, склейка кадров, панорамы, свет, звук, затемнение. Это трогает его до слез. Вот, посмотри. — Журналист указал рукой вперед. — Посмотри. Эти люди не притворяются. Они так живут, гуляют, умирают. Все по-настоящему. Вообще не подозревают, что они актеры. Они так привыкли. Мы можем пользоваться ими совершенно бесплатно. Пока они ничего не знают, не догадываются, они будут играть лучше самых лучших актеров. Ну, а когда догадаются, то их игра станет фуфлом, то есть можно будет сказать «не верю!». Поэтому нам нужны люди именно с улицы. Бесплатно. Их незнание — наша сила. Понял, о чем я? Твое дело съемка. Снимай, как удобно, главное, чтобы побольше, а я потом договорюсь за монтаж. Знаю одного чувака, он смонтирует все, как надо. Все, что мы ему принесем, будь спокоен. Ты снимешь на свой «Canon» какого-нибудь болвана, который даже не догадывается, что он болван. Без нас он так и останется болваном, а этот фанат сделает его героем. Все будут на него смотреть и плакать. Его никчемная жизнь станет эталоном! Ему будут завидовать богатые сынки! Да что там! Сам Гагарин и тот отказался бы от полета ради такого чуда. Понял меня? А все потому, что я знаю куда, чего и зачем. Мы ему дадим наши кассеты, а он нам вернет мессию, не меньше. — Журналист засопел и облизнулся.

— Где ты его надыбал? — говорит оператор.

— Главное, что он много не берет. Цен не знает. Да и торговаться не умеет. Он бы за бесплатно все сделал, да я не такой человек.

— Не, ты не понял. Где мы возьмем героя?

— Кого?

— Ну кого снимать-то будем?

Журналист втягивает голову в плечи:

— А… сейчас найдем.

Оператор останавливается:

— Что значит «найдем»? Мы от балды снимать будем?

— А что не так? — говорит журналист.

— За двадцатку? Без сценария? Да пошел ты. Я говно не снимаю. — Оператор порывается уйти.

Журналист хватает его за рукав.

— Да погоди ты. Есть сценарий.

— Покажи.

— Все есть, — говорит журналист. — И герой щас будет.

Оператор смеется, как бы задыхаясь:

— Так я и знал. Детский сад.

— Я тебе говорю, — не сдается журналист. — Он король монтажа. Освещение, вся эта внешняя дрянь ему не помеха. Он любое ничтожество возвысит до небес. Он — король в этом деле, понимаешь? Я пока один это знаю, но ты мне поверь. У меня нюх. Скоро сам убедишься.

Оператор улыбается, как улыбаются, глядя на идиотов, маленьких детей и забавных животных:

— Короче, иди гуляй. Я не работаю с придурками.

Журналист не сдается. Он не привык сдаваться:

— В общем так. Спонсор есть. Деньги я тебе заплатил. Так что работай.

Оператор тоже не пальцем деланный:

— Ты ничего не заплатил.

— Заплачу.

— Плати сейчас.

— Я тебе заплачу, заплачу, конечно, но сегодня снимаешь ты, а завтра найду другого, раз ты такой.

Оператор молчит. Его молчание красноречивей слов. Журналист тяготится молчанием. Он не любит молчать. Молчание делает его уязвимым. Он достает из кармана купюру и протягивает оператору.

Журналист, тихо-тихо, себе под нос:

— Ничтожество.

Здание железнодорожного вокзала своим античным портиком и колоннадой напоминает гигантский склеп. Внутри запах гнилого мрамора, лука и картошки. Перед зданием — площадь, где трамвай делает петлю и возвращается на свой маршрут. По другую сторону площади трамвайное депо. Приезжие, по незнанию, принимают депо за тюрьму, пока железные ворота не отъедут в сторону и оттуда со звоном не выкатится обычный городской трамвай. Две эти массивные глыбы, вокзал и депо, подобно тискам зажимают пространство вокзальной площади, превращают ее в гигантский котел с кишащими личинками на дне. Люди стараются поскорее проскочить это гиблое место. Здесь не задерживаются — пришли и ушли. Только два молодых милиционера не могут уйти. Они на дежурстве. Идут по вокзальной площади и разговаривают. Обоим лет по двадцать.

— Одна баба зашла в туалет и не вышла, — начал первый.

— Ты уже говорил.

— А тебе не кажется это странным?

— Что?

— То, что странные вещи творятся на вокзале.

— Какие вещи?

— Ты че? Издеваешься?

— Нет, а что?

— Как что? Люди исчезают бесследно, а тебе не кажется это странным?

— Да мало ли что бабки рассказывают?

— Бабки. Бабки на пустом месте ничего рассказывать не станут. Ты, вообще, в милицию зачем пошел?

— Работать.

— Работать. У тебя нюх есть? Работать. Какой ты, на хрен, мент без нюха? Первый сплюнул под ноги. Второй последовал его примеру:

— Я тут временно.

— Временно. Все мы тут временно. Я тут, чтобы стать главным, а ты зачем?

— Меня ментом быть не вставляет. Просто работаю, и все.

— Знаю зачем. Я таких, как ты, насквозь вижу. Временно он. Едете с колхозов, а в мусарню берут кого ни попадя, лишь бы после армии.

— Тебе-то что? Места мало?

Их обгоняют люди с баулами и чемоданами.

Второй говорит:

— Если бы не такие, как я, никто бы и не работал.

— Это уж точно.

— Ладно. Что там за история? — спрашивает второй.

— Какая история?

— Ну, про бабу твою.

— Не знаю. Так и не нашли.

— А искали?

— Конечно, искали.

— Может, в окно вылезла?

— Нет там окон. Уборщица все кабинки обшарила — никого.

— В вентиляцию?

— Фильмов насмотрелся? Это у них там, в вентиляциях, люди ползают, а у нас крыса не пролезет. Да и зачем? Зачем вообще исчезать?

— А кто она?

— Никто. Просто тетка. Это легенда теперь.

— Какая еще легенда?

— Вокзальная страшилка.

Идут молча. Между ними прошла женщина. Первый посмотрел вслед женщине:

— Она зашла в туалет перед самым закрытием. Уборщица, баба Валя, не пускала ее. Мол, закрываемся, а она все равно лезет. Говорит, пустите, я мигом. Очень надо. Женские дела и все такое.

Второй улыбнулся.

— Баба Валя сжалилась и пустила, — продолжал первый. — Прошло минут двадцать, а тетка не выходит. Баба Валя заходит в туалет, а до того она мыла полы в коридоре, стукает по кабинкам — никого, пусто. Все кабинки открыты, и никого в них нет.

Идут молча. Останавливаются. Первый закуривает, второй смотрит.

— Ты ж не куришь. Чего смотришь?

— Не курю, но иногда хочется.

Первый протягивает пачку:

— Ну на. Пасасы.

— Спасибо. Хоть бы совесть имел.

Первый смеется. Второй сплевывает под ноги.

— А я вот не бросал и прекрасно себя чувствую, — поясняет первый.

Разворачиваются и идут обратно. Второй говорит:

— Вот, пока бабка полы мыла, тетка и выскочила.

Первый, выпустив колечко дыма:

— Да? Хреновый из тебя Шерлок Холмс.

— А бабка та ментов, то есть милицию, позвала?

— Ну, да. Меня, — кивает первый.

Второй, усмехнувшись:

— И что?

— Что-что. Ничего. Теперь это частушки-бытовушки. Спасибо бабушке Вале. Она умеет рассказывать сказки. Теперь все бабы бояться работать в ночь.

— А кто же работает теперь?

— Да взяли там одного поца после армии. Тоже, видать, как ты, в город подался за счастьем.

— А когда это было? — спрашивает второй.

— На той неделе.

— Так сегодня только среда! И уже легенда?!

— А много ли надо? Уже весь вокзал гудит. И таксисты, и бабки, что квартиры сдают. В туалет ночью теперь никто не суется — дураков нет. Все вокруг загадили. Посмотри, ни одного здорового куста. Взрослые люди, а как дети — ей-богу.

— А сам ходил?

— Я с тех пор в ночь не выходил еще, — говорит первый.

— А так пошел бы, да?

— Пошел бы, а что? Я в сказки не верю.

— Ну, а куда она пропала тогда? — интересуется второй.

— Откуда я знаю? Может, в натуре, прозевал. Главное, что теперь это не имеет значения. Потому что чем больше народу твердит, тем больше похоже на правду. Тем более что под боком. Можно пойти и самому проверить, что туалет существует на самом деле, а значит, случай с теткой тоже был. И к тому же, — первый улыбнулся, — к тому же и я живой свидетель, и баба Валя увековечила меня в сплетнях на долгие-долгие годы. Теперь я миф. — Первый сплюнул окурок в сторону и заулыбался.