Хром долгое время усердно выполняла роль хранителя тумана, была известна в мире мафии, и проститься с ней пришло действительно много людей, хотя, как минимум, в половине из этих соболезнующих чувствовалась откровенная фальшь.

Савада принимал соболезнования, время от времени бросая беспокойные взгляды на свою жену, которая с абсолютно потерянным видом сидела на скамье, сжимая в кулаке смятый носовой платок. Узнав о смерти давней подруги, она тут же вернулась в город, прервав свой отдых на Окинаве, где гостила у Ханы и Рехея, и проплакала две ночи так, что с трудом нашла в себе силы явиться на отпевание. Юи стояла рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сказать хоть слово ей в утешение в страхе вызвать очередную истерику.

Савада сам чувствовал себя неважно. И это было еще мягко сказано. Ночами напролет, сидя в кабинете над кипой бумаг и с телефоном в обнимку, он прокручивал в голове все воспоминания, что были связаны с ней. Удивительную первую встречу, когда она явилась на битву колец и внезапно посреди боя превратилась в Мукуро, невинный поцелуй в щеку и робкое «босс», со временем превратившееся в обычное “Тсунаеши-кун”…Он никогда не мог подумать, что из всех хранителей именно она, оберегаемая от самых жестоких боев, погибнет первой. Еще хуже становилось после понимания того, что ее жизнь оборвалась в самый счастливый период: когда рядом был любимый человек, а под сердцем она носила ребенка, которого она даже и не надеялась получить.

Каждый раз эти мысли приводили его в уныние, а потом, когда он вытирал влажное лицо — в бешенство. Как только он узнает, кто посмел ее тронуть, сотрет его с лица земли. Если, конечно, инициативу не перехватит Хибари.

Тсуне пришлось потрудиться, чтобы найти его высокую фигуру посреди скопища народа. Он стоял в отдалении, сунув руки в карманы брюк, и невозмутимо наблюдал за последними приготовлениями к погребению. Они были знакомы уже сто лет, и Савада был уверен, что неплохо успел его узнать, но сейчас даже понятия не имел, что он мог испытывать. На его лице, как всегда, не отражалось ни единой эмоции, а взгляд излучал холодное безразличие, и он, вроде бы, не проронил ни слезинки с тех пор, как узнал о смерти Хром. Он разом лишился и невесты, и своего нерожденного ребенка, и от его стойкого, наверняка напускного равнодушия даже становилось жутко.

— Десятый, — позвал Гокудера, подходя к нему. Его голос звучал непривычно тихо и глухо, и Тсуна тяжело вздохнул, нервно одергивая рукав черного пиджака.

— Пора?

— Да. Сейчас будут опускать… гроб.

Тсуна снова взглянул в сторону Хибари. Тот неотрывно смотрел на подтягивающихся к свежевскопанной могиле людей и, поджав губы, неспешно тронулся следом. Катсу шел за ним, робко и нерешительно, оглядываясь по сторонам и низко опустив плечи. Казалось, что Кея даже не знал, что он следует за ним, а мальчик и не старался показываться ему на глаза.

— Где Мукуро? — услышал Савада тихий шепот Ямамото, присоединившегося к ним. Гокудера неопределенно пожал плечами.

У раскрытого гроба сидел на корточках Кен, который так и не пришел в себя с того самого дня. Он буквально умирал на глазах эти несколько дней, и даже Чикуса, до последнего не веривший в случившееся, не смог его хоть как-то утешить.

Рехей и Хана, прибывшие вместе с Хару, скорбно стояли рядом, крепко вцепившись друг в друга. Тсуна давно не видел их обоих, но повода для радостной встречи не было. Они едва перекинулись парой слов, а потом он вновь погрузился в работу и подготовку к похоронам.

Кен поднялся, предоставляя возможность попрощаться с Хром другим и, поравнявшись с Хибари, внезапно оскалился.

— Ты ведь был с ней, — прорычал он, не обращая внимания на людей вокруг. — Ты должен был защищать ее.

— Я никому ничего не должен, — ровным твердым голосом ответил Хибари, не удостоив его и взглядом, и прошел мимо. Кен задрожал от злости, до хруста сжимая кулаки, и сорвался с места, расталкивая толпу на пути к воротам.

Хибари какое-то время молча смотрел на белое, словно фарфоровое лицо Хром, казавшееся чужим и незнакомым, и присел, склоняясь над ней. Тсуна смущенно отвернулся, но ему на мгновение показалось, что он положил что-то в гроб, прежде чем подняться и отойти.

Когда подошла его очередь, и он в последний раз взглянул на нее, то не удержался от легкой улыбки. Хибари положил рядом с ней маленькую пачку шоколадного поп-корна, который она безумно любила еще в подростковом возрасте.

Когда все закончилось, и кладбище стремительно начало пустеть, Хибари заметил у ворот Мукуро. Тот стоял, облокотившись на железные прутья забора, и смотрел на новенький памятник, установленный несколькими минутами ранее.

— Ты еще и набрался наглости прийти, — окликнул его Кея, подходя ближе. Мукуро медленно перевел на него взгляд, периферийным зрением заметив всколыхнувшееся вокруг него пламя облака.

— У меня нет настроения ругаться с тобой, — устало вздохнул он, выпрямляясь. Он был одет в повседневную одежду, не подходящую к мрачной обстановке серого кладбища, и выглядел так, словно проспал несколько дней на асфальте, изредка переворачиваясь с бока на бок. — Я даже похороны пропустил, чтобы тебя лишний раз не нервировать, так что, будь добр, не сегодня. — Он выдавил невеселую улыбку, погаснувшую в одно мгновение.

— Хром ушла ночью, не сказав мне ни слова. Она не защищалась, даже пламя не зажгла, и ее коробочка так и осталась закрытой… К кому еще она могла пойти, кроме как не к тебе?

— Ты слишком много о себе мнишь. Я бы ни за что не тронул Наги…

— Хром.

Мукуро вздохнул.

— Я бы ни за что не тронул Хром. Даже из-за тебя. Поверь мне, я бы нашел другой способ заставить ее отступить, но я никогда не убил бы мою маленькую девочку. — Его взгляд потемнел, и черты лица стали резче, когда он с силой стиснул челюсть. — Я собственноручно убью ублюдка, который посмел это сделать. Ему бы лучше молиться, чтобы ты или Савада нашли его раньше меня. — Он с силой оттолкнулся от забора и, отвернувшись, быстро зашагал прочь, покрепче запахивая треплющийся на ветру плащ.

Катсу ждал его у бюро ритуальных услуг. Десятки автомобилей, припаркованных рядом, уже не было, и стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь шорохом пролетающих над землей листьев.

— Мукуро, — облегченно выдохнул он, прижимаясь к нему. — Ты как?

— Бывало и получше, — хмыкнул тот, ероша его волосы. — Я же сказал, чтобы ты не ждал меня…

— Я хотел сказать… Тебе… очень плохо, но я хотел сегодня пойти домой. Я имею в виду… к отцу. — Катсу разволновался и принялся, как обычно, запинаться после каждого слова. — Я думал… что, может быть, ты захочешь пойти к… Кену и Чикусе, а я… я пойду домой. К отцу.

— Все в порядке. Не думаю, что ты сможешь меня утешить, не обижайся. — Катсу подавленно кивнул. — Твой отец… Он сейчас в тяжелом положении. Винит всех во всем… как Кен, понимаешь? — Еще один кивок. — Но у Кена есть Чикуса, есть я, а твой отец сейчас совсем один. Не думаю, что Савада сможет выкроить для него время. Поэтому, конечно, я не против. Иди.

— Спасибо. Ты один… понимаешь все, — с облегчением выдохнул Катсу и подтянувшись на носках, ткнулся губами в его щеку. — Увидимся позже.

Они распрощались у дороги, и Катсу побрел вдоль нее, не собираясь воспользоваться услугами маршрутного такси. Ему нужно было время, чтобы успокоиться и подумать о том, как ему поддержать отца. С самой ссоры они даже не разговаривали, и как завести диалог он не понимал.

Ему все еще не верилось. Упорно казалось, что сейчас он придет домой и наткнется на Хром, убегающую в магазин. Он не особо любил ее, хотя в прошлом, когда была жива мама, они неплохо ладили, но ее смерть тоже больно ударила по нему. Когда он узнал, что она еще и была беременна — то есть, носила в себе его братика или сестренку… становилось еще дурнее. Он запоздало корил себя за ссоры с ней, за грубое и пренебрежительное отношение. За то, что омрачил ее последние дни, которые должны были стать для нее самыми счастливыми.