Кея ненавидел ограничения, и цепь, окутавшая его тело, жгла кожу, не давая даже двинуть пальцем, и это сводило с ума еще больше. В крови расплывались безмолвные приказы, и он против воли поднялся, подошел, беря из рук Мукуро костюм, на мгновение будто бы потерял сознание, а когда очнулся — уже стоял у двери в комнату, где находился Катсу. Проверка закончилась успешно: Хибари слушался, двигался и говорил нужные Мукуро слова по первому требованию, посылаемую по громоздким невидимым звеньями цепи, а для того, чтобы занять его тело, не нужно было колоть его трезубцем и стрелять в себя из револьвера — достаточно активировать кольцо Ада и легко дернуть за кандалы.
Хибари шагнул к двери, чувствуя, как тяжело дается шаг, и схватился за дверной косяк.
Он не мог выглядеть слабым в глазах сына. Он поджал губы, слегка зашипев от боли — губа была разбита несмотря на заживляющее воздействие пламени солнца, успокоил беснующиеся сознание и душу, и вошел в комнату.
Он хотел спасти сына. Он понимал, на что обрекает Саваду, Вонголу, Варию, весь мир, себя, но ему не было жаль. Ему было больно, но не было жаль. Даже если Мукуро достигнет своей цели, Катсу сможет пожить еще немного. Это того стоило.
Хром как-то сказала, что самое главное в жизни — это семья. Что ради нее можно поступиться принципами и гордостью. Кея понял это и принял только сейчас.
Он любил себя. Любил животных. Любил Вонголу, буйную Варию, верных Каваллоне и дружелюбных Шимон. Ему нравилось болтать с Савадой, драться с Дино и огрызаться на Бьякурана. Ему хотелось поесть мороженного в парке и испачкать им лицо Катсу, хотелось драться бок о бок с ним. Он хотел научить его держать пламя, открывать коробочки, уживаться с животными оттуда и использовать кольцо на полную, но было уже поздно.
Об этом он жалел.
Как жалел и о том, что допустил у Катсу такой взгляд. Наполненный болью, страданием и чувством вины.
— Отец… — прошептал Катсу, разлепляя слипшиеся от запекшейся крови губы, и Хибари дрогнул уголками губ.
Да… он был отцом. Пусть и совсем не заслуживал этого звания.
