Исин поджал губы, чувствуя, что сейчас снова заплачет. Но это уже были не слезы боли или отчаянья, а слезы послевкусия, которое остается, когда заканчивается что-то потрясающее. Длительное путешествие, хороший фильм или книга, песня, последние ноты которой все еще звучат в голове. Вот так это было. И это было не больно и не приятно, не радостно и не грустно. Это было сладко и горько. Это было… жизненно.
— Ну, вот и все, — тихо произнес Исин, слабо улыбаясь, — пора гасить свет и спать. Возвращайся домой.
И он осторожно ткнул пушистый, слабо светящийся комочек, пальцем. В эту же секунду шар тихо пискнул и, словно атомная бомба, взорвался ярким светом, превращая мир вокруг в белый лист, на котором еще ничего не было нарисовано. Свет был настолько ярким, что от него невозможно было спрятаться. Он был везде. В каждом сантиметре пространства. Он и был пространством. Заполнял собой весь мир, стирая на своем пути все сущее.
Когда спустя несколько минут яркий свет погас, возвращая обратно непроглядную ночь, Чжан Исина нигде не было. Погасший пушистый шар снова тихо пискнул и, помедлив несколько секунд, с хлопком исчез из этой реальности.
========== Ночь седьмая. Часть 2 ==========
Комментарий к Ночь седьмая. Часть 2
Музычка:
Мельница – Сонный Рыцарь
Nicole Scherzinger – Run
Mazzy Star – Into Dust
Scala And Kolacny Brothers – Nothing Else Matters
Amy Van Roekel – ‘O Death’
Eternal Tears of Sorrow – The River Flows Frozen (acoustic ver)
Огромная зеленая необитаемая пустыня раскрыла свои бескрайние объятья, накрытые черным шелком неба. Слабо завывал ветер, закручивая пушистые снежинки, лениво падающие с неба. Здесь было одиноко. Сколько Чондэ помнит это место, всегда было именно так. Одинокая, светлая ночь, похожая на летнюю, расстилалась через бескрайнее поле, а вокруг не было ничего. Только горизонт, которым заканчивалась эта пустыня. Пройти ее было словно испытание. Только те, кто знал, куда идти, знали и то, что она когда-нибудь закончится, однако никто не знал, когда именно. Всегда было по-разному. Здесь время шло совершенно иначе. Чем больше ты торопился, тем длиннее был твой путь, и место начинало больше походить на пустыню, постепенно иссыхая, словно бы проходили десятки и сотни лет. Чем меньше ты хотел куда-то попасть, тем короче была дорога. Она пролетала незаметно, быстрее, чем это удавалось осознать.
Чондэ не торопился никогда, сегодня он в особенности хотел, чтобы дорога заняла как можно больше времени, чтобы он мог подготовить себя, собраться с силами. Было тяжело. Сердце быстро колотилось, и в звенящей тишине Чондэ, кажется, слышал, как оно бьется о тяжелые железные доспехи. Легче не становилось. С каждым мигом проведенным в пути, страх нарастал. Хотелось, чтобы все закончилось как можно скорее, но конь, несущий на себе Чондэ, шел медленно, прихрамывая на три ноги, и даже самый короткий путь становился длинным.
Впереди замаячила полоска деревьев. Чондэ неминуемо приближался к месту назначения, и даже если казалось, что бояться еще больше он не мог, новая волна страха окатила его холодной водой, заставляя ежиться от холода. Пальцы замерзли, и казалось, что руки в железных перчатках уже не смогут разжаться и отпустить поводья.
Конь вступил в аллею, обозначая тем самым преодоление последнего рубежа. Здесь всегда была осень. Прекрасное при дневном свете, это место выглядело зловещим в сумерках. Снежинки, словно звезды, осыпали кроны деревьев, которые сверкали золотом и темнели кроваво-красными пятнами. Листья здесь никогда не опадали. И бесконечная золотая осень, подернутая дымкой тумана, обрывалась огромными дубовыми дверями, перед которыми конь неуверенно остановился. Куда вели эти двери, для чего они предназначались, простому путнику было неизвестно. Не было ни зданий, ни стен, ни оград, одни лишь двери.
Чондэ натягивал поводья, останавливая своего коня, чтобы тот не смел двинуться дальше. В эти двери он хотел войти только тогда, когда будет к этому готов. Сейчас он не был. Войти туда значило не вернуться. И это было страшно. Идти вперед, зная, что тебя ожидает. Лучше бы не знал, потому что подготовиться к этому было невозможно.
Вот сейчас было по-настоящему страшно. Паника охватывала Чондэ. Ему хотелось развернуться и бежать. Бросить своего коня, снять с себя доспехи и бежать. Единственное, что его останавливало, так это то, что он не мог сбежать. Он в любом случае окажется там, за этими дверями, и лучше бы ему сделать это по собственной воле.
Ким Чондэ сделал глубокий вдох, прикрывая глаза, и чуть отпустив поводья, ударил коня по бокам пятками своих железных сапог.
Огромные двери очень медленно, с характерным звуком, похожим на глухой щелчок спускового крючка, открылись. Они вели в большой зал, где стены уходили вверх, к самому небу, а огромный купол, которым они заканчивались, был будто бы из стекла, сквозь которое сияло сотнями и тысячами звезд небо. Среди них плавала полная луна и стыдливо заглядывала в зал, освещая его холодным светом. Чондэ редко бывал здесь днем, он вообще, как правило, не пользовался главным входом, но, когда впервые он оказался здесь при свете восходящего солнца, место показалось ему действительно невероятным. Расписанные каменные стены, кажущиеся холодными, почти черными при свете луны, наливались цветом и оживали. Зал превращался в цветущий сад, живущий как бы отдельно, где-то за стеклом этой реальности. Слышались трели птиц, ветер шумел в листьях, сквозь мягкую траву пробивались восхитительные цветы, чуть вдали шумел ручей, сверкающий в свете солнца. Сменялись времена года, но сад всегда был полон жизни. Даже зимой, когда снег накрывал его, превращая в белоснежную пустыню, он не терял своего великолепия. Особенно красиво здесь было весной, когда начинала цвести сакура. Каждый сильный порыв ветра наполнял зал ее лепестками, словно зимняя буря бушевала здесь. Чондэ хотел бы увидеть это еще хоть разочек. Как жаль, что он этого не может.
По периметру круглого зала было множество темнеющих арок, внутри которых была лишь черная пустота. Они могли привести куда угодно, в зависимости от того, куда нужно было попасть. И даже несмотря на огромное количество возможных мест, куда могла перенести арка, у каждой было строго определенное назначение. Для Оле-Лукойе была предназначена третья арка слева от входа. Она вела к его кабинету. На самом деле не только к его, но и к множеству других. Это было как коридор с множеством дверей, только перемещение по нему проходили мгновенно, если наверняка знал, куда хочешь попасть. Если же нет, приходилось блуждать в воздушном пространстве, по которому были разбросаны разные двери. Занятие было не из приятных, потому что гравитация там не работала, и дорога между дверями тоже отсутствовала. Они просто хаотично висели в пространстве, а тебе приходилось словно по воде плыть к ним. Это выглядело всегда очень комично и немного унизительно, а в этот коридор работники попадали часто. Бывает ведь всякое, задумался о чем-то своем, отвлекся, не очень четко представил место и вот ты уже висишь в этом коридоре и ругаешься всеми нехорошими словами, которые только можешь вспомнить. Так что работники быстро перестали использовать этот промежуточный переход между внешним миром и их кабинетом, перемещаясь сразу к себе. Это экономило время и было куда удобнее, чем петлять по этим лабиринтам. Зал же использовался исключительно для перехода от одного подразделения к другому, если в этом была необходимость. Чаще всего это случалось в том случае, если вызывали к начальству или же начальство, наоборот, вдруг решало посетить своих работников.
Однако была здесь одна арка, которая всегда перемещала в одно единственное место — Зал Суда. В нее входили только те, кто получал специальное приглашение, потому что никто в здравом уме не рискнет зайти туда. Среди работников не было ни одного, кому бы ни разу не доводилось побывать там, и воспоминания об этом месте были настолько для них пугающими, что они старались держаться от арки как можно дальше, будто она могла засосать их в себя, окажись они неоправданно близко. И даже тем, кому еще не довелось побывать там, она внушала ужас. Потому что они чувствовали угрозу, исходящую от этого места. Там обитали все их страхи. Там хранилось все самое ужасное, с чем они только могли столкнуться. И даже не зная об этом, это место внушало в каждое живое существо панику и ужас, почти животный, первобытный, который поглощал сознание и сводил с ума, ведь именно там, им предстояло столкнуться с самим собой, увидеть себя в ретроспективе. Таким, каким человек является на самом деле, а не таким, каким он видит или хочет себя видеть. И это было поистине ужасающе.
