— Просто остановись, успокойся, — как можно мягче попросил Оле, скользнув по воздуху рукой вниз, чтобы снизить напряжение. — Это не конец света…

— Возможно, для тебя, но для меня…

— Исин! — Оле повысил голос. — Остынь. Глубокий вдох.

Он выразительно посмотрел на молодого человека и тот незамедлительно подчинился, вдыхая полной грудью.

— И… выдох.

Исин с шумом выдохнул, не сводя пристального взгляда с Оле.

— Вот так, уже лучше, — еле кивнул Чондэ, и уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. — Я повторю еще раз, я все еще никуда не ухожу.

— Но ты уйдешь! — тут же оборвал его Чжан.

— Тсссс, — Оле поднес указательный палец к губам, — я уйду, но не сейчас. И чем больше ты закатываешь сцен, тем ближе это «не сейчас», и тем меньше времени до него. Ты снова забываешь о том, что между началом и концом есть время, которое разумнее потратить на что-нибудь другое, кроме панического ожидания завершения. Ты с самого начала знал, что это случится. Ты и я. И мне казалось, что мы были к этому готовы. Приняли это как данность и позволили этому произойти.

— Я просто думал… было ведь так много времени, все могло измениться, и… — начал растерянно лепетать Исин.

— Но ничего не изменилось, — Оле прикрыл глаза и склонил голову в ленивом кивке. — Твоя вера в лучшее похвальна, но она не отменяет необходимости принимать неизбежное. Если этого не произойдет — хорошо, но, если все-таки будет… что ж, ты должен был быть готов к этому с самого начала.

— Вот только я не был! Каждый раз, когда я пытался хоть немного к этому себя подготовить, ты говорил лишь о том, что нет смысла переживать об этом, пока этого не случилось, — Исин обреченно опустил голову, смотря на свои босые ноги, и сжимал руки в кулак.

— Так в этом и нет смысла, — пожал плечами Чондэ. — Люди тратят столько времени на переживания о том, что еще не случилось…

— …что упускают суть вещей, — закончил за него Исин и усмехнулся, — кажется я начинаю понимать, из какого сборника ты берешь все эти афоризмы.

— Славно, — хлопнул в ладоши Оле, — это очень даже хорошо. А теперь, пока ты снова не впал в истерику из-за того, что я ухожу, одевайся.

— Я, в общем-то, не очень раздет, — Исин непонимающе нахмурил брови и посмотрел на Оле-Лукойе.

— И, в общем-то, не очень одет, — игриво двинул бровями Чондэ, окидывая молодого человека взглядом с ног до головы.

— Но зачем? — Чжан облизнул губы. — Чтобы тебя до дверей проводить или?..

— Затем, что мы пойдем на улицу, разумеется, — развел руками Оле, после чего сцепил пальцы в замок и, закинув ногу на ногу, устроил руки на коленях.

— А мы пойдем? — удивленно уточнил Исин.

— Как я только что и сказал, — кивнул Чондэ, на мгновение поджимая губы.

— Это значит…

— Да, — вздохнул Оле, поднимаясь с кровати, — мы идем на улицу, точнее на крышу, чтобы ты, как я и обещал вчера, мог полетать.

— Серьезно? — ахнул Исин, ошарашено распахивая глаза.

— Разумеется!

— Не верю.

— Интересно, почему это? — с усмешкой поинтересовался Оле-Лукойе, лукаво посмотрев на молодого человека из-под пушистых ресниц.

— Потому что… ну, я не думал, что ты серьезно тогда, — забормотал Исин, — решил, что ты это просто сказал, чтобы я не доставал тебя, но с тобой, ты ведь знаешь, никогда не угадаешь…

— Знаю, — кивнул Чондэ, — так что давай, быстрее одевайся, времени мало…

Исин не двинулся с места. Он продолжал смотреть на Оле, поджимая губы, словно что-то хотел сказать или сделать, но только не решался. В его глазах плескалась радость, вперемешку с горечью и печалью. Он ощущал это. В этот момент, что-то болезненно приятное разливалось в его груди, отчего он чувствовал себя невероятно счастливым. И от осознания, что это ощущение скоро оборвется, исчезнет вместе с Оле, оно ощущалось острее.

— Ну что еще? — не выдержал Оле-Лукойе. — Чего ты стоишь?

— Ммм, — только и смог выдавить из себя Исин, кидаясь с объятиями на Чондэ.

Оле не был против, как, впрочем, и всегда. Он лишь нежно улыбнулся, позволяя Чжану крепко его обнять, устраивая свою голову на чужом плече.

— Я люблю тебя, Оле, — быстро заговорил Исин, на случай, если Оле-Лукойе вновь из каких-то своих соображений не даст ему договорить. — Я так люблю тебя, что это причиняет почти физическую боль, но я все равно почему-то очень счастлив. Я даже нахожу это в какой-то степени приятным.

— Исин, — позвал Чондэ. Тень улыбки, коснувшаяся его губ, растворилась. Он втянул щеки, чуть прикусывая их с внутренней стороны зубами, будто хотел привести себя в чувства, хотя, по сути, смысла в этом действии не было. Старая, давно забытая привычка.

— Не перебивай меня, Оле! — потребовал Чжан, прикрывая глаза. — Не в этот раз. Возможно, у меня не будет другого шанса сказать это, но я хочу, чтобы ты знал, — он поднял голову, чтобы посмотреть в черные как ночь глаза Оле-Лукойе. — Я на самом деле, по-настоящему, всем сердцем люблю тебя. И нет, мне не кажется. Я не ошибаюсь. Я действительно люблю тебя. И я просто хочу, чтобы ты знал, твое появление оставило в моей жизни след. Очень ощутимый след. И не имеет значения, любишь ты меня или нет, и если да, то насколько разные наши с тобой понимания «люблю». Тебе всегда будет место в моей жизни и в моем сердце, если ты вдруг захочешь вернуться… прийти… навестить меня…

— Исин, — Чондэ улыбнулся смущенно и немного растерянно, — почему ты говоришь так, будто мы с тобой прощаемся?

— Потому что мы с тобой прощаемся! — твердо заявил молодой человек. — И не имеет значения, сколько ты будешь это отрицать и оттягивать момент истины. Я должен был это сказать, потому что другого времени для этого могло не быть.

— Для этого всегда есть время…

— Но не у тебя, — Исин поджал губы и отвернулся, ощущая горечь на кончике языка. Сладость, разливающаяся в его груди, оборвалась неожиданно, превращаясь во что-то терпкое и болезненно-горькое.

— Поэтому я и не хотел устраивать прощания раньше времени, — вздохнул Оле, делая шаг назад. Он почувствовал, что руки Исина больше не сжимают его в крепких объятиях.

— Потому что ты любишь уходить не прощаясь? — уточнил Чжан.

— Нет, потому что это всегда смазывает все, что случается после. Прощания хороши в конце, но это вовсе не конец.

— Разве? — Исин вскинул бровь. — Ты можешь исчезнуть в любой момент…

— Но я этого не делаю! — голос Оле-Лукойе раскатом грома разнесся по комнате. — Это разные вещи, Чжан Исин. Тебе стоит хоть чуточку доверять мне и моим словам. Я бы не ушел, не попрощавшись с тобой. Поэтому я здесь, черт возьми!

— Оле? — Исин повернулся к Чондэ, чтобы увидеть его выражение лица в этот момент. Это было важно, потому что голос Оле-Лукойе напряженно дрожал, как бывает, когда пытаешься сдержать слезы, а выражение его лица было болезненным. Он хмурил брови, и казалось, что слова Исина задели его за живое.

— Одевайся, — еле выдохнул Оле. — Мы только зря тратим время.

— Но…

— Одевайся, Чжан Исин! Неужели я так много от тебя прошу? Всего лишь не портить и эту ночь вечными склоками между нами, ведь мы…

Он замолчал на полуслове. Так много слов, так много мыслей. Ему хотелось сказать многое, но он просто не мог, и останавливал себя, не в силах изыскать другие пути, чтобы донести всю важность происходящего до Исина. Он не мог сказать ему, что это последний раз, когда они видят друг друга. Без каких-либо «возможно», потому что нет больше шанса на то, что они встретятся. Он использовал его, когда пришел в этот раз. И тогда ему казалось, что этого будет достаточно. Он был готов пожертвовать всем, ради каких-то семи ночей. Целых семи ночей. Это много. Так ему казалось тогда, а сейчас он понимает, насколько ничтожны были эти семь ночей. Ему хотелось дальше. Он жаждал еще. Раньше его грела мысль, что у него есть возможность встретиться с Исином еще хоть раз, и он бережно хранил ее. Лелеял. Она согревала его и давала силы, озаряла самые темные ночи, делала ярче даже самые яркие дни. Она разгоняла его одиночество и была единственным смыслом его существования. А теперь ее нет. Ему не за что ухватиться. Его замкнутый на Исине мир трещит по швам. И пусть он понимал, что, если нет для него никакого «потом» и «дальше», нет смысла бояться пустоты и боли, это все равно не приносило ему облегчения, которого он ждал. Ему предстояло столкнуться с самым страшным, самым тяжелым и самым жестоким для всего сущего. Это было невыносимо трудно, и одна мысль об этом вселяла в него ужас. Ему предстояло столкнуться с этим одному, отчего необходимость в чем-то, что позволило бы ему храбро преодолеть все это, ощущалась так явственно. Ким Чондэ было страшно, и от того он не мог совладать с собой.