— Тогда как на счет оставить воспоминания обо мне? Это не может быть настолько разрушительно, насколько вам кажется! Я всего лишь стараюсь поддержать его, дать ему то, чего вы его лишили! Если это преступление, я готов принять ответственность! — вскрикнул Оле, взмахивая руками и поджимая пальцы.
— Ты уверен, что делаешь это ради него, а не для себя? — тихо поинтересовался всадник.
Оле-Лукойе поджал губы. Это был тот вопрос, на который отвечать не было смысла, потому что ответ был очевиден. Он заключался в самом вопросе. В его подаче.
— Переоденься, — всадник перехватил поводья в железных перчатках, — и постарайся не опаздывать.
— Опоздать на собственную казнь? — усмехнулся Оле, отворачиваясь. — Не думаю, что это возможно. В конце концов, без меня не начнут.
Черный конь тихо фыркнул и направился по мягкой траве в сторону леса, темнеющего на горизонте. Оле-Лукойе передернул плечами, и двинулся к дому лишь тогда, когда всадник растворился в ночи. При нем у парня не хватило храбрости откровенно нарушать запрет.
В окнах дома не горел свет. Как и всегда, когда посреди ночи Оле по-хозяйски пробирался в чужой дом, открывая запертую дверь всего лишь одним поворотом ручки. Исин всегда ожидал в своей постели. Он засыпал, искренне веря в то, что только так он сможет снова встретить Оле-Лукойе, ведь тот приходит только во снах. Чжан Исин уже был посвящен во все тонкости этого мира, знал, как работает этот механизм, но, кажется, все еще не понимал. Для него это была магия. Непостижимая, недоступная ему. Объяснения были слишком сложными, чтобы он мог это понять, а времени было слишком мало, чтобы в этом разобраться.
Чондэ всегда входил в этот дом в предвкушении. Для него тоже каждая ночь была приключением. Он словно вырывался из бесконечной рутины, тянущей его на дно. Он словно возвращался домой. Это место было ему роднее прочих.
Оле очень медленно начал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке и прислушиваясь к тишине в доме. Он все гадал, слышит ли Исин, как он поднимается, потому что он очень хотел сделать это незаметно, как в прошлом. Прийти к нему, когда он ни о чем не знает, плавая в небытии, сесть на край кровати и просто немного посидеть так. Будто он вернулся после долгого отсутствия. Это дарило ему спокойствие. Ощущение того, что он еще жив. Только в эти моменты Оле хотел, чтобы Исин вдруг проснулся. Открыл глаза и улыбнулся, как если бы он долго ждал, но уснул, не дождавшись.
Чондэ осторожно опустился на край кровати, расстегивая пуговицу своего пиджака. В темноте комнаты лицо Исина выглядело по-детски невинно. Оно возвращало прежние воспоминания, словно бы не было между ними прожитых порознь лет. С тех пор столько изменилось, с тех пор они оба изменились. Исин уже не был таким, каким его когда-то помнил Оле, но сейчас он будто бы вернулся назад, в те годы, когда у них все еще было впереди. И это было почему-то очень больно. Знать, что сегодня всем ожиданиям, что были в первую встречу, пришел конец.
На губах Оле-Лукойе заиграла нежная улыбка. Он очень осторожно коснулся чужих волос, зарываясь в них пальцами. Было приятно гладить Исина по голове, и Чондэ в глубине души радовался, что у них есть возможность прикасаться друг к другу. С него хватало ограничений. С него…
— Привет, — тихо пробормотал Исин, растягивая губы в блаженной улыбке. Он с опозданием открыл глаза, может быть потому, что он еще не совсем проснулся, а может быть потому, что он боялся, что когда откроет глаза, Чондэ здесь не будет.
— Привет, — так же тихо ответил Оле, слабо улыбаясь, будто боялся потревожить спокойствие момента.
— Давно ты здесь?
— Нет, только что пришел, — Оле-Лукойе коснулся горячей щеки молодого человека, на которой, еле заметный в темноте, виднелся след от подушки.
— Это хорошо, — еле слышно произнес Чжан, прикрывая налившиеся свинцовой тяжестью веки, — значит, я ничего не пропустил.
— Ничего, — подтвердил Чондэ, изгибая губы в мягкой кошачьей улыбке. В этой темноте его глаза искрились нежностью, сквозь которую пробивалась нестерпимая тоска, скрыть которую нельзя было даже сиянием сотен звезд, отражающихся в черных, как ночное небо, глазах.
— Почему ты меня не разбудил? — это был обычный, не несущий глубокого смысла вопрос, по крайней мере, до тех пор, пока Исин не произнес его вслух.
Когда он произнес эти слова непослушными губами, совсем тихо, немного похрипывая, они прозвучали очень громко в тишине комнаты. Словно бы это был роковой вопрос, таящий в себе какой-то особый, скрытый смысл.
Оле-Лукойе молчал, подбирая слова. Было так спокойно и умиротворяюще нежно, что не хотелось нарушать эту атмосферу словами или чем-нибудь еще. Хотелось навсегда остаться вот так, просто смотреть друг на друга сквозь темноту и молчать.
Исин смотрел на Оле, вглядывался в него, пытался подметить все, даже незначительные изменения, потому что ему казалось, что что-то явно не так. Сегодня все было как-то иначе. Что-то давно забытое щекотало воспоминания, что-то очень грустное. Исин не мог это объяснить, но ему почему-то становилось страшно, и он чувствовал, как ускоряется его сердечный ритм. Он ощущал легкие вибрации в груди слева. Тревожные вибрации.
Оле-Лукойе сегодня был каким-то не таким. Снова. Потому что он был не таким каждую ночь, вот только сегодня это была очень опасная непохожесть. Она сквозила во всем. В словах, взглядах, ей был пропитан весь внешний вид. Оле выглядел неприлично официально, насколько его натура это могла себе позволить. Его прибывающие в вечном беспорядке волосы были немного небрежно уложены, открывая лоб, но даже их видимый беспорядок в этой прическе казался аккуратным. В одежде скучная строгость. Никаких тебе клетчатых штанов, необычных рубашек или берцев на ногах. Темный, отливающий в слабом свете появляющейся из-за туч луны глубоким синим, как дно океана, куда не проскользнет ни один солнечный луч, костюм. Идеально выглаженные брюки со стрелками, чуть короче положенного, от чего когда Оле сидел, были видны его лодыжки, и черные, начищенные до блеска, ботинки. Под пиджаком тонкий серый свитер с высоким горлом, а на безымянном пальце не было того тонкого серебряного кольца, которое все время смущало Исина одним своим существованием. Теперь же, вместо этого кольца, на руках у Оле были другие два, тонкие серебряные, с гравировкой, по одному на указательном пальце обеих рук. Браслеты чуть выглядывали из-под рукавов пиджака, и в своем костюме Чондэ казался непривычно хрупким, обыденно скучным и очень красивым. Сегодня в нем будто погас огонь, который всегда горел в нем, в его глазах. Для Чжан Исина Оле-Лукойе был словно ураган. Внезапно врывался в жизнь, переворачивал все с ног на голову и уходил. Взбалмошный, непредсказуемый, опасный. Он был таким в воспоминаниях. Такой оставил после себя след. Незабываемый. Потрясающий. Невероятный. Исин мог бесконечно перечислять прилагательные, описывающие Оле-Лукойе, но все они словно только частично отражали реальность. Среди них не было ни одного слова, которое вмещало бы в себя всю суть этого человека. Сколько бы Исин не перебирал в своей голове слова, среди них не было подходящего. В определенный момент, ему даже показалось, что если произносить все прилагательные, которыми он описывает Оле, очень быстро, так, чтобы они сливались бы в единое целое, они бы стали звучать как непрерывное повторение одного лишь имени. Ким Чондэ.
Сегодня Оле-Лукойе был непривычно тих и, кажется, не рвался навстречу новым приключениям. В его глазах была безграничная нежность и старческая усталость, то ли от непрерывной работы, то ли от жизни. И Исину даже на короткий миг показалось, что Оле вовсе не собирался его будить.
Только почему-то больше всего Чжан Исина тревожило не это, а то, что Оле-Лукойе сегодня был без своего пальто. Еще ни разу на его памяти такого не было, хотя нельзя сказать, что Исин знал Оле достаточно долго, чтобы быть уверенным, что он носит пальто всегда. Возможно, это было временное помешательство или что-то в этом роде, как его кудрявые волосы или интрижки с дамами королевских кровей.
