— Шкодливом, — помог ему Исин, пополняя список прилагательных.

— … Оле-Лукойе, — закончил Чондэ. — Обидно, знаешь ли. Я вкалываю не меньше!

— Хорошо, хорошо, но почему Мэри Поппинс? В смысле, ты действительно был девушкой или это просто художественный ход?

— Был, — подтвердил Оле, — в те времена с детьми мужчины не нянчились.

— Но как ты…

— Да так же, как и всегда, — пожал плечами. — Обычно детям я предстаю в образе старика — это классика. Старикам доверяют больше, да и уважали раньше старость, не то, что сейчас. Я сам выбираю, кем мне быть. Это как надеть маску. С тобой только такое ни разу не прокатило, хотя, думаю, дело в том, кто ты есть. Ты видишь сквозь, видишь сущность, поэтому с тобой обманные маневры не работают.

— Ааааа, — с пониманием протянул Исин, — так вот почему тогда ты так удивился…

— Ага, — кивнул Оле, — в любом случае, Чжан Исин, к чему я обо всем этом заговорил. Ты можешь умереть. Если умирает душа, то это с концами, её нельзя реанимировать. Знаешь истории о людях, которые уснули и не проснулись?

— Твоя халатность? — молодой человек с подозрением прищурил глаза.

— Эм, — Чондэ нервно дернул мочку уха, опуская взгляд, — бывало, конечно, но сами виноваты. Я был бессилен. Сделал все, что смог.

Он вскинул вверх руки, как бы снимая с себя всю ответственность за произошедшее когда-то.

— Ох, Оле, Оле. Ну что ж ты…

— Я был новеньким, — резонно заметил Оле-Лукойе, — еще не освоился, не знал, что к чему.

— Но разве душа не бессмертна? Что бывает с теми, кто вот так свои души угробит, — Исин чуть понизил голос, чтобы добавить тише, — потому что кто-то за ними не уследил?

— Ничего, отправляются в расход. Души вовсе не бессмертны, у них есть жизненный цикл. Я ведь говорил, ты чем слушал?

— Ты говорил, что со смертью тела душа не умирает…

— Да, но потому что жизненный цикл у неё дольше, чем у человеческого тела. Рано или поздно её все равно похерят обстоятельства, она выйдет из строя и отправится на переработку. А до этого её будут просто отрезать от мертвого тела, выстирывать, как рубашку, чтоб ничего от прошлой жизни не осталось, и засовывать в новое тело. Бессмысленный круговорот, который называется мировым порядком. Так уж устроено, повелось с давних времен, поэтому никто не спрашивает «а зачем?», просто делает так, как заведено.

— Получается, что Смерть вовсе не убивает?

— Нет, убивает, конечно, но когда душа в негодность придет. Это как выбросить мусор. Вроде неработающей лампочки или сломанного компьютера. Жалко, конечно, но что поделать, пользы никакой. Если понимать, что смерть это не бесповоротный конец, то она выглядит весьма гуманной, не находишь?

— С этой точки зрения — да, но не с человеческой. Смерть есть смерть.

— Это как перейти на новую ступень. Из садика в школу, из школы в институт, а там во взрослую жизнь. На каждой ступени ты что-то теряешь, иногда даже себя, но воспринимаешь это как непрерывный путь. Так что смерть вовсе не смерть, ты лишь переходишь в другую плоскость, как та, в которой мы сейчас. Привыкай, тебе потом здесь работать.

Исин огляделся, рассматривая высокие стебли травы, покачивающиеся прямо над его головой. Они исчезали в темноте и только по тому, как они царапали усыпанное звездами небо в тусклом лунном свете, который терялся в редких облаках, можно было оценить их реальный размер.

— Что, прямо здесь? — с иронией спросил Чжан.

— Ну, не прямо здесь, а вообще, — Оле-Лукойе замахал руками, пальцем вырисовывая круги вокруг себя и над собой, чтобы показать радиус, — вот везде здесь. И еще дальше.

— Да понял я, понял, — засмеялся молодой человек, опуская руку Чондэ, которой он продолжал размахивать, но уже медленнее. — Свой угол-то у меня будет? Ну, место, где я смогу отдохнуть или…

— Будет, — кивнул Оле, — у тебя много таких мест будет. Ты станешь самым ценным работником, так что… не переживай, все у тебя будет. Все и даже больше.

Молодой человек мягко улыбнулся, чуть нагибаясь, чтобы держать руки Чондэ опущенными, и заглянул в его черные глаза, которые, несмотря на темноту, были четко различимы, словно бы сверкали и искрились изнутри. Все эти, казалось бы, бессмысленные и дружеские разговоры, такие простые, без натяжки, приносили успокоение. Оле-Лукойе был тем, кто делал даже самые сложные вещи простыми. Он открывал мир с новой стороны, показывал его глубину, подводные камни, но для Исина это не было обременительным. Невероятным — да, но ни в коем случае не трудным. Потому что Чондэ был рядом, потому что именно он был тем, кто раздвигал границы возможностей, давал заглянуть под пелену тайны, указывал на мерцающее вдалеке будущее. Эта мысль, нет, истина, выжженная на подкорках сознания, не давала покоя. Все потому что это Чондэ. Без него бы Исин не справился. Он был в этом уверен. Он бы не смог примириться, не смог принять, а теперь он верил и был готов.

Чжан прикрыл глаза, делая глубокий вдох, чтобы сохранить самообладание. Таким ярким и страстным было сейчас желание поцеловать Оле, что он переставал доверять себе. Это давало понять, что прошлой ночью ничего не было ошибкой, и не под влиянием момента в нем возникло это желание. Оно было давно, просто ему не давали возможность прорваться. И не то, чтобы Исин не знал о нем раньше, просто не хотел признавать и верить в его правдивость. Не хотел думать об этом именно в таком ключе.

— Слушай, — вдруг осенило Исина внезапной мыслью, проскочившей между бесконечными метаниями, — я только сейчас понял.

— Что именно ты понял только сейчас? — удивился Оле. — Я наговорил тебе достаточно, мне хотелось, чтобы ты усваивал это сразу.

— Ты говорил мне, что не можешь наколдовать что-то материальное, но получается же, что можешь.

— Могу, просто не делаю этого.

— Почему? Если можешь, так почему не делаешь?

— Знаешь, Чжан Исин, ты ведь тоже можешь грабить и убивать, но не делаешь этого. Почему?

— Потому что так нельзя.

— Потому что тебе сказали, что так нельзя. Ты руководствуешься правилами.

— Так тебе правила запрещают?

— Не совсем они, скорее опыт. Понимаешь, если узнают, что я могу наколдовать что угодно безвозмездно, от меня не отстанут. Человеческая жадность не знает предела. За мной будут гоняться, как за Синей птицей. У золотой рыбки или у джина есть лимит, а у меня нет. Никаких ограничений, проси что хочешь. Добрый Оле-Лукойе все исполнит. Поверь мне, проще сразу сказать, что я этого не могу, чем потом объяснять почему я могу, но не делаю.

— Резонно, — согласился Исин.

— Кстати, у золотых рыбок и джинов нет лимита. Официально количество желаний не ограничено, но они делают так же как и я. Опыт, знаешь ли. Так что если встретишь, проси по полной, но не говори, что это я тебе сказал.

Оле-Лукойе заговорчески подмигнул Исину, расплываясь в лучезарной улыбке. Сейчас Чжан в полной мере осознавал, что Оле-Лукойе, которого он видел в первую ночь, и Ким Чондэ, который стоит сейчас перед ним, это две разные грани одного и того же человека. Оле был серьезен и мудр, всегда спокоен и собран, Чондэ же был шаловливым мальчишкой, которого тянуло на приключения. Исин не мог сказать, какая из этих граней ему больше по душе, скорее именно их сочетание в одном человеке делало Оле таким замечательным. Его личность имела глубину, делала его настоящим, живым и безумно притягательным для таких, как Исин.

— Зачем мне рыбки и джины, когда у меня есть ты? — молодой человек почти что повис на руке Чондэ, игриво улыбаясь. — Оле, ты ведь исполнишь мое желание, если я тебя об этом попрошу?

Оле-Лукойе попытался по-родительски строго нахмурить брови и серьезно посмотреть на Чжана, готовясь дать решительный отказ, только видно было, что он не мог противостоять щенячьему взгляду наглых глаз. Исин будто прекрасно знал, что ему не могут сказать «нет», потому что это выглядело бы бесчеловечным. Горе тому человеку, кто посмел бы отказать Чжан Исину. Он будет заклеймен предателем и врагом народа.