— Мне казалось, что тебе не очень по душе эта работа, — Исин повернулся к Оле, чтобы внимательно посмотреть на реакцию.

— Знаешь, — улыбнулся Чондэ, застегивая на Чжане свое пальто, — в ней есть свои плюсы и свои минусы, как и в любой работе. Да, я недоволен обилием правил, которые контролируют каждый мой шаг, и бумажной волокитой, которая неизменно все это действо сопровождает, но… буду честен, мне это больше по душе. Поверь мне, я вижу в этом больше смысла, чем в том, чтобы из раза в раз проходить через одно и то же. Перерождение, на мой взгляд, самая бессмысленная часть мирового устройства. И самая скучная. Думаю, моя душа принесет больше пользы, если я так и останусь Оле-Лукойе. Может я и не самый лучший работник, зато верен своему делу…

— И тебе не одиноко? — вдруг спросил Исин.

Оле на время замялся, не зная даже, как ответить на этот вопрос. Стоит ли ему сказать правду или можно отделаться каким-нибудь коротким бессмысленным ответом.

— Всем бывает одиноко, Чжан Исин, — мягко улыбнулся Чондэ, — для этого не нужны особые условия. Одиночество — состояние души. Такое же естественное как радость или грусть. Ты, наверно, не задумывался, но ты никогда не услышишь тишину, потому что в твоей голове постоянно звучит собственный голос, и ты никогда не сможешь остаться один, потому что у тебя всегда есть ты сам, тот, с которым ты постоянно разговариваешь, тот, с кем твоя эмоциональная связь сильнее любых других.

— Ты опять уходишь от ответа. Да или нет?

— Да, — выдохнул Оле-Лукойе, обреченно опуская голову.

— Ты так это любишь…

— Люблю что?

— Скрывать самые простые ответы за мишурой бессмысленных и совсем ненужных слов, просто потому что боишься сказать правду.

— Те, кто действительно хотят узнать правду, её обязательно узнают, остальным и этого будет достаточно.

— Ах, пытаешься сделать вид, что проверяешь, насколько в тебе заинтересован человек?

— Нет, я просто… хотя знаешь, не важно, — мотнул головой Оле и отступил на шаг, — идем, ночь не резиновая, нам пора прогуляться.

Оле потянул Исина за рукав следом за собой к входной двери, которую призывно распахнул, впуская в дом прохладу летней ночи. В траве слышалось непрерывное стрекотание, деревья шумели, покачиваясь от щекочущего листья ветра. Луна медным диском висела в небе, закутываясь в пушистые ночные облака.

— Нет, ты скажи мне, что ты там хотел сказать, — не унимался Исин, следуя за Оле попятам.

— Я хотел сказать, Чжан Исин, что искренность, это, безусловно, хорошо, вот только она совсем не означает, что ты должен препарировать свою душу на глазах у первых встречных и выкладывать на бочку все свои тайны.

— Я, значит, для тебя первый встречный? — оскорбленно ахнул молодой человек, резко останавливаясь перед ступеньками крыльца.

— Нет, — обернулся к нему Оле, чтобы посмотреть на по-детски обиженное выражение лица Исина, которое его умиляло, — конечно, ты для меня не первый встречный, но это все равно не значит, что я буду откровенничать с тобой.

— Почему?

— Потому что, Чжан Исин! Просто потому что! Не думай на меня за это обижаться, — Оле-Лукойе поднялся на ступеньку выше, чтобы обвить руками Исина за пояс, и, словно ребенка, потащить вперед.

— Я все равно не понимаю! Мы же друзья…

— О, — протянул Чондэ с насмешкой, — так мы друзья? Конечно, это многое объясняет…

— Хватит издеваться! То было недоразумение!

— Безусловно, это было именно оно. Никак иначе не назвать.

— Так вот, если мы с тобой друзья, — Оле-Лукойе несдержанно прыснул в кулак от таких слов и получил шлепок по животу, — не понимаю, почему ты не хочешь быть со мной откровенным.

— А я и так с тобой предельно откровенен, — проговорил Оле, все глубже погружаясь в траву, которая начинала расти.

— Нет, ты не…

— Я говорю тебе ровно столько, сколько необходимо. Иногда людям нужна определенная дистанция в отношениях, чтобы чувствовать себя комфортно. Люди раскрываются в процессе выстраивания отношений, и делают это куда охотнее, чем если им устраивают допрос. Ты все обо мне узнаешь, если мне будет комфортно, и я буду достаточно готов для того, чтобы открыть тебе другие стороны себя. В конце концов, — Чондэ поставил Исина на ноги, — ты не можешь сказать, что не знаешь обо мне ничего, потому что за все это время, пусть даже незаметно для тебя, я показал себя с той стороны, которую никто и никогда не видел. Ты рад этому?

— Да, — несмело проговорил Исин, зябко укутываясь в пальто. — Я этому невероятно рад. Могу сказать, что и я показал тебе ту сторону себя, которую другие никогда не видели.

— Я знаю, Чжан Исин, — Оле приобнял молодого человека за плечи, улыбаясь, — и это значит, что мы достигли определенного уровня доверия в наших с тобой отношениях.

Повисла неловкая пауза. Исин задумчиво смотрел себе под ноги, расфокусированным взглядом различая в темноте лишь белое пятно кроссовок на своих ногах. Он задумчиво блуждал в своих мыслях, обдумывая уже сказанные или еще не озвученные слова. Чондэ терпеливо ждал, разглядывая лицо Исина сквозь разделяющую их ночь. Грань между двумя их реальностями была настолько тонкой и почти неуловимой, что её существование замечалось лишь тогда, когда на неё натыкаешься. Как отполированное стекло окна, о котором узнаешь, когда впечатываешься в него носом. Эта грань, эта разница между ними, совсем неощутима, пока они не начинают сокращать дистанцию между друг другом.

Чжан Исин все глубже погружался в пучины своего сознания, переставая реагировать на окружающую среду. Поток мыслей уносил его все дальше от Оле, от этой ночи и двора собственного дома. Окружающая действительность размывалась, а потом и вовсе пропадала, теряя значимость своего существования. Для Исина уже не было ничего вокруг кроме него самого и белых кроссовок, на которые он так неотрывно смотрел. Наверно поэтому он не заметил, как настороженно обернулся Чондэ, словно услышал в шорохе травы что-то. Лицо Оле вмиг стало серьезным, в глазах сверкнула настороженность. Он притянул к себе Исина, обнимая его, словно желая защитить от чего-то.

— Что такое, Оле? — Чжан попытался посмотреть на Чондэ, но тот старательно прижимал его голову к своему плечу, не давая её поднять.

— Ничего, — не очень убедительно ответил Оле-Лукойе, озираясь по сторонам. — Идем, — он проскользнул пальцами по рукаву пальто, уверенно подцепляя запястье Исина, — не будем уходить далеко, останемся в пределах двора.

— Здесь особо не разгуляешься, — вздохнул молодой человек, но с готовностью согласился. Не он в этих отношениях принимает решения, по крайней мере, верные.

— Нам хватит места, — Оле остановился прямо напротив Исина, с улыбкой вглядываясь в его лицо.

Чжан было хотел спросить, что это означает, потому что загадочная улыбка говорила о том, что сейчас что-то явно пойдет не так, но только не успел, потому что все уже шло не так.

Трава зашумела еще громче и, несмотря на то, что она уже незаметно стала выше колен, она вдруг стремительно стала расти, за считаные минуты уходя к самому небу, скрывая его. И можно было подумать, что дело именно в траве, но не только она стала расти. И дом, и деревья неподалеку тоже увеличивались в размерах, а может быть, это Исин с Чондэ уменьшались. Чжан не смог сказать об этом, пока метаморфозы не прекратились.

Молодой человек огляделся, разглядывая внушительного размера травинки, которые сейчас больше походили на молодые деревца. Теперь, в некогда небольшом по размеру дворе, действительно было где разгуляться. Если раньше всю территорию можно было обойти за несколько минут, то теперь, возможно, требовались часы.

— Хорошо, — пробормотал впечатленный Исин, вскидывая вверх голову, чтобы оценить масштаб трагедии.

Его рост теперь был ничтожным, что вместе с трепетом от новых впечатлений внушало и тревогу. Мир, в котором каждый готов поглотить другого, чтобы выжить, не благосклонен к маленьким и слабым. Так всегда думал Исин.