— Твою судьбу? — тихо поинтересовался Исин. — Разве она не решена?

Оле-Лукойе тяжело вздохнул, ерзая на стуле. Разговор перешел к сути, но от этого легче не становился. Исин внимательно слушал то, что ему говорят, и это все еще было для него чем-то отстраненным, как описывать вселенные прочитанных книг и просмотренных фильмов, которые никогда не соприкоснутся с реальностью. И все равно, где-то на глубине глаз молодого человека мелькал огонек испуга, когда он думал об ответственности, об обязанностях, которые свалятся на него. Принимать решения самому — его самая слабая сторона. Он не готов был взять ответственность за свои решения, какими бы они не были. Именно этот фактор наводил Исина на мысль, что это одна сплошная ошибка. Он не создан для чего-то столь великого.

— Понимаешь, дело в том, что я не такой как ты, — Чондэ осторожно подбирал каждое слово, чтобы все было предельно простым и понятным. — Я не рождался, чтобы стать Оле-Лукойе. После смерти я ждал суда. Да, представь себе, — он усмехнулся своим же словам, — есть страшный суд, где твою душу оценят. Взвесят все за и против, чтобы решить, есть ли смысл тебе переродиться или твоя душенька того не стоит, и её нужно утилизировать. Мир, знаешь ли, полон прогнивших душ, чтобы множить их, давая второй шанс. Поэтому, оценивается каждый твой шаг, каждое слово, каждая мысль. Сколько раз ты сказал бранное слово, скольких бабушек перевел через дорогу, скольких котят снял с дерева и скольких девочек дернул за косичку. Учитывается все. И так, пока твоя жизнь не разобьется по двум чашам весов. Однако, бывают такие, очень редко, но бывают, как я, например, у кого ни одна чаша весов не перевесила другую. Знаешь, что это значит?

— Баланс? — предположил Исин.

— Это означает «ничего». Это не минус и не плюс. Это ноль.

— Разве это плохо?

— Не столько плохо, сколько непонятно. У них есть неизменный порядок, одна из чаш весов обязательно должна перевесить, обычно так и бывает, но если она этого не делает, надо разбираться, в чем дело.

— А в чем, собственно, проблема? Ноль это не плюс, но и не минус, что явно лучше.

— Ноль это ничто, пустота, тупик. Я знаю, с твоей точки зрения это выглядит странно, ведь куда проще дать второй шанс, чем усложнять себе жизнь этими копаниями в чужой душе, вот только такие души как моя… пропащие. Они могут оказаться и абсолютным плюсом, и абсолютным минусом. Могут стать матерью Терезой, Иисусом или Гитлером, Иудой, кем угодно. Их развитие непредсказуемо. Оно ставит под угрозу весь порядок вещей, поэтому нужно разбираться. Вот так и становятся Пасхальными Кроликами, Зубными феями. Я стал Оле-Лукойе. Заключил контракт, и каждые 13 лет являюсь на ковер, где решается моя дальнейшая судьба. Вот уже 12 раз ни одна из чаш весов не перевесила. Даже не знаю, как на это реагировать. То ли я действительно пропащий, то ли они просто не хотят терять такого ценного работника как я.

— Скорее всего именно это, — тихо засмеялся Исин, — сейчас же такие проблемы с подбором кадров, что просто некому доверить такую тяжелую работу. Может быть, кто-то действительно подкидывает камешки в чаши твоих весов… Это возмутительно, знаешь ли. Будь моя воля, я бы дал тебе второй шанс.

— Возможно, именно твоя воля и будет в следующий раз, — тихо пробормотал Оле.

— А? — не понял Исин.

— Знаешь, что больше всего пугает меня в этой истории?

— Что ты уже 12 раз проваливаешь один и тот же тест?

— Что я не знаю, когда тебе предстоит стать Смертью. И я боюсь думать о том, что появление твоего имени означает приближение этого момента. Мне снова предстоит встретится со Смертью через 9 лет, чтобы она решила мою судьбу. И я боюсь, что в этот раз, мою судьбу будешь решать ты.

Голос Оле-Лукойе еле заметно подрагивал. Он поднял свои уставшие, полные грусти глаза на Исина, чье сердце замерло от такого взгляда. От всего этого было не по себе. Невозможно было не поверить или обратить все в шутку, когда такая невыносимая боль пропитала Чондэ.

— Боишься, что я неправильно рассужу?

— Я боюсь любого исхода, — эхом отозвался Оле, глядя своими остекленевшими глазами сквозь Исина, — боюсь, что ты умрешь в ближайшие 9 лет, боюсь и того, что это произойдет значительно позже истечения моего контракта, и меня не будет рядом, если тебе будет нужна помощь. Я просто хотел тебя подготовить к тому, что будет дальше, потому что меня может не быть рядом. Этот мир значительно сложнее, чем ты думал, я просто хотел, чтобы для тебя это не было так же обескураживающе, как для меня. Я знаю, что ты был рожден именно для этого, но это все равно слишком сложно…

Оле-Лукойе закрыл лицо руками. Он по-настоящему боялся будущего, потому что любой исход был для него нежелательным. В любом случае. Он должен был быть к этому готов, но он не был. При любом стечении обстоятельств его ожидала боль.

Исин сглотнул. Он чувствовал, как глаза наполняются слезами, поэтому отвернулся, чтобы не смотреть на Чондэ. Слишком душераздирающим было это зрелище. Как видеть собственную мать, избитую и опустошенную, сидящую на кухне, чтобы никто не видел её слез и тяжелой ноши, опустившейся на плечи. Именно Оле-Лукойе выбивал Исина из колеи, а не мысль о скорой смерти. Потому что смерть в любом случае неизбежна. А неизбежному нет смысла противиться. Смерть это не «почему?» и не «как?», смерть — это всегда «когда?».

— Все будет в порядке, Оле, — ободряюще проговорил Исин, потому что знал, именно ему сейчас стоит говорить слова поддержки, больше ведь некому. — Каким бы ни был исход, мы обязательно встретимся. Я буду помнить о тебе, даже если ты обо мне забудешь. Каждый раз, когда буду приходить за твоей душой. Я буду давать ей столько вторых шансов, сколько потребуется. И однажды, когда и мое время истечет, когда и моя душа переродится, мы снова встретимся…

— Вот только твоя душа никогда не переродится, — хрипло проговорил Чондэ.

— Почему?

— Тебя растили как корову на убой. У твоей души нет даже пресловутого ангела-хранителя, которых раздают всем направо-налево, как дешевые конфетки, все только для того, чтобы времени тебе не выиграть. Новенькая душа, чистая, как искусственный снег, в одиночку прошла все девять кругов человеческого ада, чтобы стать Смертью, и быть ей, пока не придет в негодность и её, с чувством выполненного долга, не отправят в никуда. Интересненькая такая сказочка для детей, не находишь? Высший пилотаж для истинных гуманистов, отбросивших вздорную мораль.

Исин обреченно прикрыл глаза. Не то, чтобы он и раньше верил в концепцию загробного мира или перерождение, на самом деле, он был готов к забвению. Просто слова Чондэ были не по душе. Они обесценивали существование. Это казалось Исину бессмысленным. Все это. Что кто-то оценивает его душу, что кто-то решает, какое будущее его ждет, определяет каждый шаг. Конец Исину был не важен, он всегда один. И не в нем вся суть, ведь именно об этом говорил Чондэ. Важен сам процесс. Раз выбора у Исина нет в любом случае, то почему бы не воспользоваться временем, которое у него еще есть? Почему бы не прожить его с толком для себя, а уж потом отдавать долг привычному порядку вещей. В этом ключе воспринимать все происходящее было куда проще. Если смерть наступит не завтра, то все в порядке, ведь все, что не завтра, всегда потом, а до «потом» еще сто лет на бегемоте.

— Тебе обязательно было это говорить? — сквозь зубы прошипел Исин. — Иногда, знаешь ли, можно и промолчать. Или соврать. Ты и так вывалил на меня достаточно, мог бы хоть это при себе оставить. Дай мне потешиться светлыми иллюзиями о том, что в конце все будут счастливы.

— Вот только в конце никогда никто не будет счастлив.

— Знаешь, если ты так боишься конца, не было смысла и начинать! — вскрикнул Чжан, раздраженно смахивая кружку со стола, которая тут же вдребезги разбилась.

Оле-Лукойе поднял недоуменный взгляд на Исина. Долго вглядывался в его лицо, чтобы уловить его настроение, но тщетно.

— Это была моя любимая кружка, между прочим, — бормотал молодой человек, — возьми на себя ответственность, это целиком и полностью твоя вина.