Купидон склонился над свитком, разглядывая маркерные каракули. Сейчас, когда его немного отпустила паника, он мог взглянуть на ситуацию трезво. Так всегда бывает. Малейшая ошибочка, глупейший инцидент, незнакомый, экстремальный, выбивающий из привычной системы, сеет в твоем сознании панику. Сначала ты бегаешь с горящей задницей и норовишь выпрыгнуть в окно, а потом она вдруг проходит, оставляя лишь усталость. Как будто пелена спадает. Сосуд эмоций опустошается, оставляя лишь доводы разума. Приходит осознание, что нет ничего непоправимого, что любую ошибку, любую оплошность можно исправить или сгладить. Это не смертельно. Смертельна только смерть.
И нет ничего ужасного в том, что Бэкхён допустил ошибку. Одну единственную ошибку за тысячу лет. Знаете сколько таких ошибок за 150 лет совершил Чондэ? Ответ прост: больше, чем мог себе позволить. И все оплошности, которые вели к последствиям ужаснее, чем вот такая маленькая шалость Исина, были ему прощены. Он не понес ответственность и за половину из того, что натворил. Это несправедливо. Потому, как работник месяца, года, столетия и даже тысячелетия, Бэкхён имел право просить снисхождения. Минсок пойдет ему навстречу, войдет в положение. Поможет. Он ведь не зверь какой-то, к тому же у него перед Бэкхёном должок, о котором Купидон тактично умалчивал. Однако, при необходимости, Бён был готов высовывать свою руку из любых водных поверхностей, чтобы погрозить Минсоку пальцем и напомнить про долг. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Тем не менее, поводов для волнения Бэкхён уже не видел. Или пока. Уже потому, что первая реакция на происходящее прошла, а пока потому, что ощутимых последствий у случившегося не было. Оставалось надеяться, что и не будет.
— Серьезно, — Бэкхён устало выдохнул и свернул свиток. — Зачем вообще все эти заморочки, когда можно просто прийти к Минсоку и честно во всем сознаться?
— Затем, что он вырвет тебе сердце, — резонно заметил Чондэ.
— Да, но он в любом случае узнает и в любом случае вырвет, — махнул рукой Бэкхён, — это неизбежно. А раз так, зачем оттягивать неизбежное? Тратить на это силы и нервы, переживать, бояться. В этом нет никакого смысла. Спросит — честно сознаюсь.
Бэкхён резко замолчал. Было видно, что у него осталось еще несколько готовых фраз, они буквально крутились на языке, вот только он их не произнес. Вместо этого он напряженно нахмурил брови, на мгновение замер, прислушиваясь к ощущениям, и полез в карман своего пиджака. Не сразу, но ему удалось выудить оттуда пушистый шарик напоминалку, который легонечко вибрировал, моргая красным светом.
— Отлично, — обреченно бросил Бэкхён, — начальство вызывает. Ну все, трындец. Откуда он все знает? Я у него на прослушке? Он мне жучок в пиджак подсунул? Как он всегда умудряется так вовремя напоминать о себе?
— Да может не знает, — Чондэ выдавил слабую улыбку.
— Да конечно, — вздохнул Купидон печально. — Когда он хоть что-нибудь не знал? Я, конечно, знал, что мне конец, но не думал, что это случится так быстро. Я еще морально не подготовился…
— Включи дурачка, — посоветовал Чондэ, — и пока не спросит, молчи как партизан. Даже если спросит — не сознавайся. Делай вид, что все так и было. Так задумано, а ты здесь вообще ни при чем. В четырех случаях из десяти прокатывает.
— У тебя-то да, — согласно протянул Бэкхён, — у меня не прокатывает. Я же не его брат.
— Можешь просто не идти, — выдвинул еще одно хорошее, как ему казалось, предложение Чондэ.
— Когда начальство вызывает, — назидательно произнес Купидон, вскидывая вверх палец, — его лучше не игнорировать. Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Не хотелось бы мне, чтобы Минсок явился за мной лично. Ты же знаешь, когда Смерть сама к тебе приходит, это не сулит ничего хорошего.
— Ну, он часто ко мне заглядывает, — Чондэ выдавил слабую улыбку.
— Ты исключение из всех правил, сойдемся на этом, — Бэкхён тяжело вздохнул, смиряясь с тем, что он не является избранным, оттого и получать ему придется по полной. — Ладно, не буду заставлять его ждать. Пойду. И так уже засиделся.
Чондэ бросил быстрый взгляд на часы. Засиделся, это еще мягко сказано. Стрелки часов давно перевалили за полночь, а у Чондэ и Исина завтра был полноценный рабочий день. Хотя с другой стороны, никто за временем особо не следил. С Бэкхёном оно пролетало стремительно. Однако закругляться действительно было пора.
— Проводишь? — Бэкхён улыбнулся.
— Ты еще спрашиваешь, — хмыкнул Чондэ, — тебя как, до входной двери или до самого кабинета? Стоит ли мне подержать тебя за руку, чтобы ты не боялся?
— До входной двери будет достаточно…
Он произнес это как-то тихо, немного печально, будто они расставались навсегда. Не то чтобы так действительно было, просто иногда Бэкхён любил драматизировать. Особенно сцены прощания. Если бы не его увядшее настроение, он бы отыграл ее как полагается. С долгими объятиями и слезами на глазах.
— Что ж, если я не вернусь, считайте меня коммунистом. Хочу себе памятник с крылышками и красивую оградку. Доведи это до сведений брата, если что…
Чондэ согласно кивнул. Бэкхён даже в каких-то мелочах, даже в критических ситуациях умудрялся оставаться дуралеем. Знать это было действительно радостно, и если однажды случиться так, что он станет совершенно серьезным, это будет означать лишь то, что бежать и прятаться уже бессмысленно, настало время с гордостью принять свой конец.
Ким двинулся к выходу первым, Бэкхён последовал за ним. Исин немного помялся, не уверенный, стоит ли ему идти, потому что он сейчас находится в немилости у обоих, но все же решил, что проводить гостя надо.
Все происходило в молчании. Говорить о чем-то смысла не было, только атмосфера от этого становилась какой-то гнетущей.
Бэкхён остановился в дверях, ожидая, когда Чондэ выйдет, и как только тот переступил порог кухни, помедлив всего мгновение, схватился за ручку, захлопывая дверь. Это случилось совершенно неожиданно, никто бы даже не мог предугадать такой поворот. Чондэ услышал лишь как за его спиной хлопнула дверь, и был этим весьма озадачен. Исин был озадачен не меньше. Дверь захлопнулась буквально перед его носом. Однако напрягал тот факт, что они с Бэкхёном зачем-то остались наедине.
Чондэ попытался дернуть дверную ручку, но у него не вышло даже немного ее опустить. Поскольку кухонная дверь не предусматривала замка, Бэкхёну приходилось держать ручку, чтобы не дать ее опустить и открыть дверь. Это было не очень удобно, но вмешательства в разговор Купидон не хотел.
Исин с опозданием перевел взгляд с закрывшейся двери, и тут же напоролся на пронзительные карие глаза Бэкхёна. Он смотрел пристально, без злобы.
— Бить будешь? — Исин предусмотрительно сделал шаг назад.
— Нет, не буду, — спокойно, негромко сказал Бэкхён, — а смысл? Это ничего не изменит.
— А как же… наказание?
— Тебе так или иначе придется столкнуться с последствиями своих действий, взять на себя за это ответственность. Это и будет твоим наказанием, — резонно заметил Бэкхён. — Меня же волнует другой аспект.
— Какой? — еле слышно произнес Исин, потому что голос внезапно пропал.
— Зачем? — коротко спросил Купидон. — Зачем ты это сделал?
Хороший вопрос. Исин ведь не думал о том, зачем ему нужно было это сделать, он просто знал, что что-то сделать нужно. Сейчас у него не было ответа на этот вопрос. Что ему стоило сказать? Что увидев имя Чондэ напротив имени Лухана, он вдруг почувствовал угрозу? Ощутил, что находится в шатком положении? Он не был уверен, что способен выдержать конкурентную борьбу или может вытерпеть вмешательство стороннего человека в их отношения. Если бы это был любой другой человек, Исина бы не так задело происходящее. Но любовь Лухана воспринималась как предательство. После всего, как он вообще посмел? И даже когда Исин пытался объяснить себе, что это не его вина, что это высшее проведение или что-то еще, не имеющее отношение к сознательному выбору Лухана, он все равно не мог это принять. Это слишком бы все усложняло. По правде, Исин ведь уже давно это видел. Этот взгляд Лухана, полный восхищения, которым он смотрел на Чондэ, как когда-то смотрел Исин. Это так раздражало, и он пытался этого не замечать, но просто не мог. В нем просыпалась ревность. Наверно потому отношения с Луханом в последние время так и ухудшились. Исин подсознательно чувствовал в нем угрозу, и ничего с этим поделать не мог.
