— Слушай, — протянул Минсок, — этот вопрос может задать себе любой человек. О любом из близкого окружения. Пойми, Чондэ, каждый может себя спросить: «а что, если с тем человеком мы бы встретились при других обстоятельствах, были бы наши отношения такими же?». И знаешь что? Никто не знает ответ на этот вопрос.
— Но что, если бы меня не было в его жизни? Если бы, ну так случилось, наши пути бы не пересеклись? Был бы он от этого счастливее или наоборот несчастнее? Как бы сложилась его жизнь? Очевидно, что он бы жил долго и счастливо, и в глубокой старости умер бы во сне.
Минсок скривился, скептически глядя на Чондэ. Даже он не был в этом уверен.
— Что? — не понял молодой человек. — Не очевидно?
— Я бы не стал утверждать, — поделился Минсок, — потому что, знаешь ли, не факт.
Чондэ поджал подрагивающие губы и болезненно нахмурился, вглядываясь в темноту под ногами, что разделяла его и брата. Столько мыслей было в голове, столько страшных и запутанных мыслей, от которых сердце ускоряло свой бег. Чондэ уже долгое время чувствовал в своей груди свинцовую тяжесть, мешающую вдохнуть. И хуже всего в этом было то, что с тех пор, как Исин стал неотъемлемой частью жизни, а не просто тенью на стене, стало только хуже. Иногда Чондэ просто задыхался и отнюдь не метафорично. Он просыпался среди ночи в ужасе, потому что не мог дышать, и долго приходил в себя, пытаясь понять где он, в какой именно части своей жизни. Порой все становилось настолько плохо, что он ощущал, как по кусочкам, по молекулам выпадает из этого мира куда-то в пустоту, в промежуток между жизнью и смертью, в своеобразный карман мироздания, где нет ничего, кроме крошек бытия.
Многие бы на его месте призадумались, сходили к врачу, отказались бы от вредных привычек, чтобы раньше времени не сыграть в ящик, но Чондэ знал, что ноги не оттуда растут. Корень его проблем был скрыт в невозможности принять обстоятельства, справиться со своими душевными терзаниями. Он боролся с ними, но, очевидно, проигрывал. У него было слишком много вопросов без ответа, которые терзали, мешали все расставить по своим местам и жить дальше, потому он просто тонул в хаосе мыслей и эмоций, не в силах разобраться в себе.
— Я запутался, Минсок, — устало выдохнул Чондэ, — меня разрывают противоречия. Я люблю Исина, всем сердцем люблю, хочу быть с ним, и очень скучаю, когда его нет рядом, но в то же время, я чувствую, насколько эти отношения неправильные по всем возможным пунктам.
Чондэ прикрыл глаза, проводя рукой по лицу. Как же он устал от всего этого. Кто бы знал. Это кажется таким глупым со стороны. Подумаешь, терзания душевные. Никто никогда не придает им значения, ведь это не выглядит ни капельки серьезным. Кто бы знал, как же сильно они могут выматывать, и как ощутимо усложняют существование. Чондэ не мог этого больше выносить. Он был обессилен.
— Я не могу ничего поделать с этим, не могу изменить вещи, в которые верил всю свою жизнь, которые считал правильными. Я действую вразрез всем своим убеждениям, и это делает меня безнравственным, аморальным. И так же, как я не могу отказаться от собственных убеждений, так же не могу и от него. Хочу быть с ним, хочу любить его и жить с ним долго и счастливо, но вот…
Чондэ всплеснул руками. Он говорил еле слышно, очень устало, почти без эмоций. Это больше походило на невнятное бормотание, и голос звучал ниже и глубже обычного. В этой темноте не видно было, как внутренние переживания неминуемо отражаются на его лице. Он выглядел болезненно, изможденно, и глаза совсем потускнели. Да и хорошо, что было темно. Он не хотел оправдываться еще и за то, как выглядит.
— Я просто не могу с этим справиться, не могу ничего с этим сделать и оттого на него злюсь, — он тяжело вздохнул. — Понимаю, что не должен. Что он ни в чем не виноват, это все я, но…
Минсок слушал молча. Для него это была будто исповедь. Он щурил глаза то ли от холодного ветра, то ли в безуспешной попытке разглядеть сквозь темноту истину. И молчал.
— Иногда, знаешь, — Чондэ поежился и шмыгнул носом, втягивая голову в плечи, — так хочется сказать ему правду. Когда он весь такой радостный, улыбчивый, беззаботный, смотрит на меня с любовью, так хочется сказать ему всю правду. Чтобы он тоже знал… чтобы не я один этот крест нес. Хочу, чтобы он тоже страдал. От его беззаботной радости зубы сводит, и это меня так злит…
Он говорил это тихо, ровно, устало-буднично. Как описывают свою жизнь люди, которые от нее устали. И глаза у них в этот момент такие пустые, куда-то в сторону смотрят. От этого становится невыносимо и немного боязно, потому что понимаешь, что этот человек кончился. Он пуст, как пластиковая бутылка. Ничего уже в нем не осталось. Чондэ сейчас был точно таким же. Отстраненным, опустошенным, слишком спокойным, смиренным.
— Глупо, да? — он горько усмехнулся. — Я ему зла не желаю. Просто мне невыносимо от того, что он живет в блаженном неведении. Я ему завидую, наверно. Так же хочу. Чтобы все у нас было просто, чтобы как у нормальных людей. Чего сложного, казалось бы, только ни капельки это не просто. Я драматизирую? Все усложняю?
Чондэ с надеждой поглядел на брата. Ему бы очень хотелось сейчас услышать утвердительный ответ на свои вопросы.
— Нет, — эхом отозвался Минсок. Он отчего-то так и не научился врать в такие важные моменты.
Чондэ лишь выдохнул, сквозь горькую улыбку и опустил взгляд.
— И что же мне делать теперь? — его голос дрогнул. — Когда его нет рядом, я ужасно сильно хочу к нему, но когда он рядом, мне хочется бежать. Спасаться бегством, потому что его присутствие мне невыносимо. Я боюсь, что однажды просто не сдержусь, и скажу или сделаю что-то, что все разрушит.
— Не сделаешь, — уверенно заявил Минсок.
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что ты его любишь.
— Ты думаешь это так работает? — усмехнулся Чондэ. — Если люблю, то никогда не сделаю ему больно? Минсок, в каком радужном мире ты живешь? Разве ты еще не понял этой истины?
— Какой истины? — старший чуть нахмурил брови.
— Именно те, кого любишь, причиняют больше всего боли, — назидательно произнес Чондэ. — Разве я не доказывал тебе это сотни и тысячи раз?
Минсок лишь пожал плечами, потому что ответить ему на это было нечего. Чондэ был прав. И ведь дело не в том, что люди, которых любишь, такие плохие, просто именно их действия имеют больший резонанс, ведь именно на них сосредоточенно все внимание. Тому, что делают другие, порой даже значения не придаешь, но вот с любимыми… даже пустяки отдаются каким-то особенным эхом. Но что тут скажешь? Что сделаешь? Ничего.
— Я думаю, что тебе нужно вернуться домой, — тихо произнес Минсок.
— Я же… я же тебе только что доходчиво объяснил, почему…
— Или не возвращаться туда никогда, — резонно заметил старший.
Чондэ замер и поднял непонимающий взгляд на брата. Вот сейчас было очень непонятно. Можно еще раз, только доходчиво для особо одаренных?
— Что?
Минсок устало вздохнул, расправляя плечи. Он поймал себя на том, что все это время стоял в очень напряженной позе.
— Послушай, Чондэ, — заговорил он, глядя куда-то в сторону, поверх головы брата, — ты не можешь вечно бегать к Исину и от него. Это не эстафета, не спортивный фестиваль. Ты либо с ним, либо нет. В этом весь смысл, понимаешь?
— Но…
— Нет, Чондэ, — мотнул головой Минсок, — нет никаких «но». Либо с ним, либо без него. Мне казалось, что мы уже с этим определились, и я, скрепя сердце, принял твое решение. Мне совершенно не нравятся твои метания. Так и подмывает сказать: «я же говорил». Потому что я действительно говорил, и упирался, был против и отчаянно сопротивлялся этим отношениям, потому что знал, что ничего легко не будет. Что есть много нюансов, которые все осложнят. Вы НЕ обычные люди, и отношения ваши тоже НЕ обычные. Можно сколько угодно рассуждать на эту тему, только не заставляй меня думать, что я совершил ошибку, приняв твое решение и примирившись с ним.
