— Стыдно.

— Очень?

— Очень.

— Больше так не будешь?

— Не буду.

— Обещаешь?

— Ммммм, — неуверенно промычал Чондэ, — нет.

— Понятно, — устало вздохнул Минсок, скользнув пальцами по лбу, чтобы унять ноющую головную боль. — Что с лицом?

— Подрался.

— А Лухана зачем споить решил?

— Не то чтобы я заставлял его пить, — Чондэ свел руки за спиной, принимаясь раскачиваться из стороны в сторону, словно непоседливый ребенок.

— Ясно, — Минсок бросил пронзительный взгляд на брата, — но хоть позвонить-то ты мне мог?

— Зачем? — Чондэ удивленно посмотрел на старшего.

— Затем, что я мог волноваться.

— Так ты волновался? — отстраненно произнес парень.

— Ты пропал на две недели, шлялся неизвестно с кем и неизвестно где, конечно же я волновался. Неужели так трудно было позвонить и сказать, что с тобой все в порядке?

— Зачем?

— Чтоб я знал, что с тобой все в порядке! — начал выходить из себя Минсок.

— Ты и так знал…

— Я знал, что ты не мертв. Это разные вещи.

— Разве?

Минсок раздраженно выдохнул. Какими бы близкими не выглядели их отношения со стороны, в них так или иначе чувствовалось напряжение. Дистанция. Хотя, может быть, так было нужно. В любых отношениях нужна дистанция.

— Господи, Чондэ.

— Бога нет.

— Да заткнись ты! Твоя беспечность меня раздражает. Как и то, что ты думаешь только о себе. Тебе что, даже в голову не могло прийти, что я могу за тебя волноваться? Неужели сложно просто позвонить и сказать, что с тобой все хорошо, ты там-то и с тем-то, вернешься тогда-то, и я могу не волноваться.

— Не сложно, но если тебе так важно, почему ты сам не позвонишь?

— Потому что твой телефон выключен! Зачем он вообще тебе нужен тогда?

— Зачем он тебе нужен, а? — Чондэ многозначительно посмотрел на брата.

— Что значит зачем?

— То и значит. Тебе нужно всего несколько секунд, чтобы найти меня и столько же, чтобы оказаться рядом. Если я понадоблюсь тебе, ты достанешь меня из-под земли, даже несмотря на выключенный телефон. Зачем он тебе, если я для тебя всегда в зоне доступа?

— Затем, что именно так поступают нормальные люди, Чондэ, — четко, словно расставляя по полочкам, проговаривал каждое слово Минсок. — Пытаются дозвониться до того, до кого не могут дотянуться.

— Мы не нормальные люди, — мотнул головой Чондэ. — Хватит уже делать вид, будто это не так. Нам не нужны эти условности. Если ты решишь, что я нагулялся, ты сам придешь и за ручку уведешь меня домой, а до тех пор я могу гулять свободно. Я знаю это.

— А я знаю, что пока ты не нагуляешься, нет смысла тащить тебя домой, потому что ты опять сбежишь. И это может продолжаться до бесконечности.

Чондэ посмотрел на Минсока, и взгляд его в этот момент был болезненным. Как будто что-то важное старший упускал из виду. Как будто чего-то не понимал. Чего-то очень важного.

— Не могу же я гулять вечно, — тихо произнес он, поджимая подрагивающие губы и сентиментально уткнулся в плечо брата, стараясь спрятать лицо.

Его ломало. Все тело скручивало. И непонятно было почему. То ли его отпускало, то ли душа рассыпалась на мелкие кусочки. Это было невыносимо. Терпимо, но…

— Понятное дело, вопрос лишь в том, как долго…

Минсок обнял брата за плечи, прижимая к себе, и замолчал. Решил, что нет смысла больше говорить, а ведь Чондэ это было так нужно. Чтобы кто-то спросил. Поговорил. Он не мог держать это в себе. Его рвало на части изнутри, но никто не спешил ему на помощь, не пытался поддержать, спасти его. Им будто было плевать. Словно в их головах укоренилась мысль, что он и сам в состоянии со всем справиться, что никто ему не нужен. Это ложь. Всем кто-то нужен. И он не был исключением. Каким бы сильным он ни был, есть вещи, с которыми он просто не в состоянии справиться сам. И это была одна из них.

— И что ты будешь делать дальше? — тихо спросил Чондэ, по-детски цепляясь пальцами за свитер на спине Минсока.

— Для начала уберу тот бардак, который вы оставили на крыше…

— Нет, я о Лухане. Что ты собираешься делать с ним?

— А что я могу с ним сделать?

— Так все и оставишь?

— Да, — спокойно заключил Минсок. — Просто разойдемся разными дорогами. Как и должно было быть с самого начала. Мы не должны были столкнуться. Не сейчас. Слишком рано ему иметь дела со Смертью.

Молодой человек усмехнулся собственным мыслям, отмечая неприятный осадок сожаления, который они оставляли. Это так странно. Сожалеть об объективно правильном со всех сторон решении. Сейчас, как никогда раньше, он был уверен, что поступить так будет правильно, так откуда же это ноющее чувство в груди?

— Разойдетесь или нет, делать это на такой ноте неправильно, — проговорил Чондэ, тихо всхлипывая, — уж я-то знаю, о чем говорю. Если уходишь, то без сожалений. Сделай все, что можешь сделать, чтобы не пожалеть о том, чего не сделал.

— В этом есть рациональное зерно, — Минсок мягко улыбнулся, привычно касаясь головы Чондэ.

— Как и в том, что нам бы пора перестать давать друг другу советы, которым мы сами не следуем.

Минсок рассмеялся, стараясь скрыть за этим смехом грусть, которая разливалась в его груди. Он не выносил такие моменты. Терпеть не мог, когда Чондэ вдруг начинал ломаться, как неисправный механизм, потому что, к сожалению, сделать с этим что-то было не в его власти. И это было самое отвратительное. Он мог все, кроме исцеления чужой души. Все. Кроме этого. Казалось бы, такая малость, в сравнении с его реальной силой, но она заставляла его чувствовать себя бессильным, беспомощным. Он ведь всего лишь хотел, чтобы его брат был счастлив. Чтобы хоть кто-нибудь из них был счастлив…

— Так что же, — мягко произнес Минсок, — ты нагулялся?

— Да.

— Идем домой?

Чондэ болезненно поджал губы. Он не хотел домой, где его ждали четыре стены бетонной коробки. Он все еще не привык к такому понятию как «дом». У него никогда не было «дома». Крыша над головой, место, где он мог жить — да. Но никогда не было места, куда бы он хотел возвращаться. Которое бы он мог и хотел назвать «домом».

— Я не хочу домой, — еле выдавил из себя Чондэ.

— А куда хочешь?

— Я не знаю, — простонал парень. — Не знаю, есть ли такое место на земле, где я хочу оказаться.

— А где ты хочешь оказаться? — Минсок посмотрел на брата, но встретил взглядом лишь его макушку.

— Там, где мне не будет больно…

— Что ж, я тоже не знаю, где это место и существует ли оно вообще… Если бы существовало, столько бы жизней это спасло.

— Мне плохо. Мне очень плохо, Минсок. Без него плохо. Я не могу так больше…

Чондэ стиснул зубы. Как же это было невыносимо. Постоянная ноющая боль в груди, из-за которой он места себе не находил. Что бы он не делал, это не проходило. Ни есть, ни спать, ни сидеть, ни лежать — ничего не мог. Все было не то. Как сидеть в душной жаркой комнате. Хотелось выйти, но выйти куда? Только эта ноющая боль в груди была постоянной, зудела под кожей, сдавливала легкие, распирала изнутри ребра. Чондэ просто хотел избавиться от нее. Она сводила с ума. Еще немного и у него окончательно съедет крыша, потому что дальше так продолжаться не может. Пока она в его груди все теряет смысл. Только она имеет значение и больше ничего. Как навязчивая трель звонка, который невозможно игнорировать.

— Что мне делать, Минсок? — тихо всхлипнул Чондэ, чувствуя, как вязкая слюна заполняет рот. — Я думал, что смогу без него, что так всем будет лучше, но я просто не могу… Слишком… больно…

Минсок лишь тяжело вздохнул. А больше ему ничего и не оставалось. Что он мог? Его слова бессмысленны, его действия бесполезны. Он конечно мог привести Чондэ домой, закутать в плед и кормить мороженым, но это не сделает лучше. Что Чондэ от него ждал? Разрешения? Совета? Минсок был однозначно против происходящего, на каком-то нравственно-подсознательном уровне. Он моралист. Для него это неправильно. И даже если он примирился с происходящим, он не был обязан это одобрять. Сейчас на одной чаше весов было душевное спокойствие брата, а на другой собственные нравственные терзания. Какое они имели значение, если Чондэ ломался. С каждым днем все сильнее. И как бы сильно Минсок не хотел это признавать, единственным человеком, который останавливал моральное разложение Чондэ, был Чжан, мать его, Исин. Это немного раздражало, но факта не меняло. Исин был и есть единственный человек, кто долгие годы удерживал Чондэ в одной единственной точке.