— Он действительно настолько хороший? — Лухан не смог сдержать улыбку, сопоставляя услышанные факты с видимой ему действительностью. Если подумать, то сходилось. И в целом, можно было сказать, что это было очевидно, просто он не хотел никогда этого признавать. Ему было удобнее верить в то, что Минсок зануда-тиран, который предпочитает безосновательно портить Лухану жизнь. Так всему находилось оправдание, даже безалаберности Лухана.

— Да, это так, — с готовностью кивнул Чондэ, расплываясь в лучезарной улыбке довольного кота.

— Любишь его? — многозначительно двинув бровями, словно желая подколоть, поинтересовался парень.

— Я его просто обожаю! — без тени сомнения заверил Чондэ, откидываясь назад и раскидывая в воздухе конечности в разные стороны.

— Больше Исина? — зачем-то поинтересовался Лухан, слишком поздно осознав, что зашел на опасную территорию.

Чондэ напрягся. Расслабленная улыбка на его губах потускнела. Ноги безвольно рухнули, почти неслышно ударяясь пятками о крышу. Чондэ чуть отвел руки назад, цепляясь пальцами за перила, будто в любой момент мог оказаться в свободном полете, и невидящим взглядом уставился перед собой.

— Больше Исина, — глухо, без тени прежней радости и энтузиазма, произнес он. — Потому что, знаешь, я не подарок. Еще похлеще тебя. И он единственный, кто не отвернулся от меня. Несмотря ни на что. Он единственный, кто у меня есть. Я чертовски сильно люблю своего драгоценного брата. И он стоит того, чтобы его любить. Больше, чем Исина. Возможно даже больше, чем кого-либо из живущих или когда-либо живших. Я просто хочу подарить ему всю свою любовь, потому что он заслужил. Заслужил больше, чем я могу ему дать…

Лухан почувствовал, как его желудок болезненно скрутило, а по спине пробежали мурашки. Так жутко и страшно прозвучали последние слова Чондэ. В них был какой-то смысл, которого Лухан не понимал. Что-то глубже, что-то важнее и болезненнее, чем могло показаться его примитивному мышлению. Очень уж простыми и бытовыми категориями он мыслил сейчас. Ему не хватало воображения, не хватало полета мысли, чтобы преодолеть границы его собственного мира и осмыслить суть.

— О чем ты говоришь? — еле слышно произнес Лухан.

— О раскаянии… — эхом отозвался Чондэ, глядя в даль, однако вовремя спохватился и, натянув на губы доброжелательную улыбку, повернулся к парню. — Не бери в голову. Это еще одна долгая и странная история.

Лухан на мгновение замер. Он был не из тех, кто сует свой нос в чужие дела, но это кажется был не тот случай.

— О тебе и Минсоке? — уточнил он.

— Да, — кивнул Чондэ.

— Но ты мне ее не расскажешь, так?

— Так.

— Это какая-то тайна покрытая мраком? — Лухан изобразил усмешку на губах, превращая фразу в шутку.

— Именно она.

— Жаль, — молодой человек опустил взгляд, — я бы послушал. Звучит как что-то очень увлекательное.

Чондэ прищурился. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что история о Минсоке Лухана интересует больше других. И дело было не в человеческом любопытстве, хотя и в нем тоже. Дело было в стремлении Лухана понять Минсока, узнать его лучше, потому что тот вводил в заблуждение своими словами и поступками, своей напускной холодностью и неожиданной мягкостью. Чондэ прекрасно понимал это желание. Ему ведь самому потребовалось время, чтобы осознать, что во всем этом есть двойное дно. И у него этого времени было больше чем у Лухана. Так что он научился смотреть сквозь, смотреть в самую суть, но даже так до сих пор не мог до конца понять своего брата. Как оказалось, тот был куда скрытнее, чем Чондэ казалось, и в их отношениях все еще больше вопросов, чем ответов.

— Не мое право, показывать скелеты в его шкафу, — произнес Чондэ, — если он захочет — сделает это сам.

— Он не захочет, — мотнул головой Лухан, — уж точно не мне.

— Ты так в этом уверен? — Чондэ многозначительно вскинул бровь.

— Ну да, — растерялся молодой человек, — уверен. Кто я такой, чтобы делиться со мной своими тайнами? Я не брат и не друг. Я никто, так что…

Чондэ тяжело вздохнул, прижимаясь спиной к перилам. Ему не нравилось, что Лухан принижает свое значение для кого-то. Хотя, для него, вероятно, все выглядит именно так. Он не чужой человек. Можно сказать, что и Минсок, и Исин, и даже Чондэ в равной степени признают его значимость и важность участия в этих странных социальных отношениях. И возможно, они бы с легкостью могли назвать его своим другом, если бы не стена тайны между ними и Луханом, в которую его посвящать никто не собирался. У всех троих есть общий секрет, и связанные с ним темы для разговоров, вытекающие проблемы, сложности в жизни или отношениях. Они как тайное общество, членом которого Лухан не является. И оттого появлялось это чувство отчужденности, одиночества и ненужности.

— Если тебе станет легче, ни я, ни тем более Исин, не знаем о Минсоке очень многого, так что…

— Вот именно, — нервно оборвал его Лухан, — если даже вы не знаете, то каким боком я вдруг окажусь доверенным лицом для его тайн? Ладно, забудь. Не имеет значения.

Чондэ мягко улыбнулся. Ему было неловко и немного обидно. Лухан был славным парнем. Комфортным человеком. Чондэ ничего не имел против него. И они бы могли подружиться, если бы не огромный секрет, посвятить в который Лухана было нельзя. О какой откровенности или доверии может идти речь, когда приходится обдумывать каждое слово, прежде чем произнести его вслух. И так постоянно. Слишком много нюансов, слишком сильно их общий секрет вплелся в жизнь. Вместо того, чтобы искать способы обойти пикантную тему, проще молчать и держать дистанцию. Что все и делали, оставляя Лухана в недоумении. И так обидно за него становилось.

— Давай-ка я расскажу тебе кое-что, — Чондэ изящно завел руку за перила, стряхивая пепел, а потом уселся поудобнее, поправляя куртку, — наш с Минсоком отец был редкостной гнидой, блядуном и вообще жалкой личностью, без каких-либо намеков на хорошие качества…

На губах Чондэ заиграла странная грустная улыбка, которая очень сильно контрастировала с тем, что он говорил.

— Ты, возможно, не знаешь, да и не придавал этому значения, но матери у нас с Минсоком разные. Мой благочестивый отец, как истинный джентльмен, бросил мать Минсока еще до его рождения, месяце так на шестом, ради моей матери. В смысле, не то, чтобы там была большая любовь, скорее свою роль сыграли деньги, но в итоге родился я.

— Так ты из богатой семьи? — Лухан удивленно вскинул бровь. Его подозрения подтвердились.

— Да, был, пока не промотал все состояние на пьянки-гулянки, но речь не об этом, — отмахнулся Чондэ, — речь о том, что по логике вещей, мы с Минсоком должны были ненавидеть друг друга хотя бы за то, что существуем. Он меня за то, что мы с матерью забрали у него отца, хотя, как по мне, он еще спасибо нам должен был сказать, потому что я бы за такого отца бороться не стал. Уж лучше никакого, чем такой. А вот я его должен был ненавидеть за то, что он был бременем, грузом, инструментом шантажа, который его мать использовала, чтобы тянуть из нас деньги. В общем, Санта-Барбара. И нам бы действительно ненавидеть друг друга, но мы почему-то не смогли. Как-то сразу поняли, что нашей вины в происходящем нет, мы оба пострадавшие, так что просто перекинули свою ненависть на виновника торжества. Мы просто были детьми. В смысле, не то, чтобы мы погрузились в проблему, проанализировали ее и нашли выход, нет, вовсе нет. Мы плохо понимали, что происходит, но этого хватило, чтобы осознать, что это неправильно. Что у нас нет причин злиться друг на друга. Ведь мы ничего друг другу не сделали…

Чондэ посмотрел на свои руки, на пальцы, которыми сжимал тлеющую сигарету. Он прекрасно понимал, что «ничего друг другу не сделали» означало «Минсок не делал ничего дурного», потому что о себе Чондэ такого сказать не мог. Его раздражало, что Минсок, будучи всего на несколько лет старше, повзрослел гораздо раньше, и в своем нежном возрасте понял вещи, до которых Чондэ доходил много лет. Будучи ребенком, он не видел границ дозволенного, не был благодарным… да и вообще, был эгоистичным сукиным сыном, который почему-то считал, что оказался в наиболее выгодном положении, и все вокруг ему за это должны.