— Будь у меня много денег, — проговорил Лухан мечтательно, — я бы был…

— Человеком, у которого много денег, — хмыкнул Чондэ и перехватил бутылку из его рук, — стал бы ты от этого счастливее? Возможно, если ты Скрудж Макдак. Но на самом деле, избавившись от нужды, ты поймешь, что есть куда более глубокие причины тому, почему ты чувствуешь себя несчастным. Просто сейчас ты отвлекаешься на то, чего тебе крайне не хватает, и искренне веришь, что именно в этом помеха твоему счастью.

Чондэ сделал еще несколько больших глотков, словно пытался утолить жажду, а потом облегченно откинулся спиной на ограждение, выдыхая.

— Ты можешь утолить голод, отоспаться, заработать достаточно денег, чтобы тебе хватало на любые прихоти, но этого все равно будет недостаточно, чтобы заполнить пустоту в груди. Ничего не способно ее заполнить. Ни деньги, ни алкоголь, ни наркотики, ни секс. Ничего.

Лухан, обнимающий колени, повертел в пальцах кекс и чуть повернул голову, чтобы, прищурившись, посмотреть на Чондэ. Медленно от Лухана разговор перешел к нему.

— Значит, у тебя не вышло найти панацею? — тихо произнес молодой человек.

— Нет, — качнул головой Чондэ и самозабвенно затянулся.

— Так может быть ее просто нет?

— Есть, — тихо проговорил он, — я точно знаю, что есть. Для каждого она своя, но она точно есть. Единственное в своем роде лекарство. Единственное действующее. Все остальное — жалкая подделка, приносящая лишь временное спасение.

— И что же это? Любовь?

— Смерть.

Лухан почувствовал, как по спине пробежал холодок, приподнимая волоски по всему телу. Это прозвучало настолько уверенно, что было даже страшно. И столько мыслей промелькнуло в голове. Растерянных, бессвязных мыслей.

— Смерть? — переспросил Лухан.

— Смерть, — на губах Чондэ заиграла загадочная многозначительная улыбка, — но это для тебя.

— Что это значит? — молодой человек нахмурился.

— Это значит, что тебе может помочь только Смерть, — Чондэ с пьяной улыбкой протянул руку, чтобы щелкнуть Лухана по носу. — Но я вовсе не призываю тебя умереть. Не стоит этого делать из-за моего дурацкого каламбура. Как жаль, что здесь нет никого, кто бы мог оценить эту шутку, хотя…

— Я совсем перестал понимать, о чем ты говоришь, — отмахнулся Лухан, отворачиваясь.

— Да ладно, забудь. Я просто не хотел, чтобы этот прикол пропал, даже если я единственный, кто его понял…

— А что насчет тебя? — Лухан резко перевел тему. — Ты уже разобрался, что поможет тебе?

— Кто.

— Что кто? — не понял парень.

— Я уже разобрался, кто поможет мне.

— И кто же?

— Секрет, — протянул Чондэ и изогнул губы в кошачьей улыбке. — Может быть открою тебе его, но не сейчас.

— Я не заслуживаю твоего доверия? — Лухан задумчиво глядел на город, которым обрывался соседний край крыши.

— Нет, заслуживаешь. Просто я не готов об этом взять и рассказать. Хочу, но еще недостаточно для этого пьян.

— Тогда пей, чего ворон считаешь?

Просить дважды Чондэ не пришлось, он с радостью приложился к бутылке. На ее дне он надеялся найти для себя пусть и недолгое, но спасение, которое поможет все расставить по своим местам. Что он мог поделать, если только это помогало ему услышать собственный голос, еле слышный за ворохом предрассудков и жизненного опыта. Голос себя настоящего, а не того, каким его видели окружающие или каким он сам себя считал.

Чондэ тонул в собственных мыслях. Он запутался окончательно. Уже не знал где заканчивается он с его желаниями и рассуждениями, и начинаются установки окружающих, их наставления и приказы. Чего он по-настоящему хочет? Если отбросить предрассудки, вздорную мораль, омерзение от противоречия некоторым нормам общества, заложенным в нем с детства, страхи и жизненный опыт, которые говорят ему поступать так, а не иначе, подменяют его настоящие мысли и чувства, то чего он действительно хочет? Чего желает больше всего? Что нашептывает ему этот голос?

Это был крайний случай. Чондэ вернулся обратно в пучину отчаяния, дал себе карт-бланш, позволил выбраться на свет той части себя, которую по понятным причинам старался прятать, потому что позволить ей руководить означало, что ошибки неизбежны. Ошибки, которые Чондэ будут мучать и напоминать о том, почему повторно давать волю себе не стоит.

Это была его часть, которая искала, жаждала чего-то. Обрести форму, заполнить пустоту, стать полноценной фигурой в геометрическом мире. Но ее терзания и поиски полностью противоречили правилам, установленным в этом мире. Ошибки на пути в поиске себя неизбежны, только у Чондэ они других масштабов, они неправильные сами по себе. Их стоит бояться, и Чондэ боялся. Боялся тех, что были и тех, что еще может совершить. Он знал, каково это. Знал, что будет, если…

Он дал себе свободу, заткнул другие голоса и просто отправился в свободное плавание, в надежде, что к каким-нибудь берегам его да прибьет, и это будет то, чего он желает. А потом, спустя неделю, он вдруг понял, что вовсе не бороздит океан, а плюхается в детском бассейне, проплывая от края до края за считанные секунды и возвращаясь обратно. В таком бассейне не то, что найти себя было трудно, даже утонуть невозможно. С осознанием этого все пошло наперекосяк.

Так может быть, все шло не так вовсе не из-за того, что его воздержание длилось двадцать с лихом лет и он отвык? И может быть он вовсе не пытался заглушить все это время свой голос, пытаясь быть максимально примерным для чистейшей как роса души Исина. Стоит ли допустить, что все дело было в том, что он просто обманывал себя? Его душа не океан, так, лужа, которая кажется глубже просто потому, что в ней отражается небо. И личность его была простой и понятной, как линия. Он просто придумал себе, что он весь такой сложный и трагичный, нагнал тумана, ввел всех и себя в том числе в заблуждение, а потом начал мучиться. Страдать.

Простите, я Ким Чондэ, и я слишком сложен для вас, для жизни, для мироздания.

Я всего лишь подросток, у которого переходный возраст затянулся на чуть меньше чем 200 лет.

Простите, мне не нужна любовь, если она будет хоть чуточку не такой великой и всепоглощающей, как о ней пишут в книгах.

Я просто грежу о настоящей любви, которая не пройдет как насморк, хочу быть уверен в ней, потому что буду разочарован и разбит, если она окажется всего лишь чьей-то блажью.

Простите, я собираюсь игнорировать ваши чувства, если вы не готовы за меня умирать или не захотите последовать за мной, если умру я.

Я лишь хочу взаимности, потому что безответная любовь сделает меня уязвимым и ранит мои чувства.

Простите, я собираюсь делать все, что мне вздумается, и если вы к этому не готовы, то нам точно не по пути, потому что меняться ради вас я не собираюсь.

Прошу примите меня таким, какой я есть, со всеми недостатками и достоинствами, и, если я почувствую себя комфортно, если меня насильно не будут пытаться изменить, я обязательно пойду на уступки и постараюсь подстроиться, потому что я не хочу причинять неудобства.

Простите, я не собираюсь бороться за вас, как будто мне больше всех надо.

Мне надо, и я готов, если будет хоть малюсенький шанс на то, что в этом есть смысл, и я не трачу время и силы зря, просто чтобы вы потешили свое самолюбие.

Простите, я не собираюсь останавливать вас, если вы хотите уйти, потому что, если бы не хотели — остались.

Я сделаю это только чтобы уточнить, вы правда хотите уйти навсегда или вам просто нужно немного времени.

Простите, я ужасный человек, но это реальный мир и мне в нем как-то нужно выживать.

Возможно, я кажусь вам ужасным, но я, как и все люди, делаю это только для того, чтобы защитить себя и свои чувства, потому что я никому не могу довериться, мне очень страшно это сделать и оказаться обманутым.

Ким Чондэ не был ужасным, он просто был человеком. Гораздо человечнее, чем ему бы хотелось в это верить. И только когда он вслушивался в свою душу, он понимал это. Возможно, недельные запои и разгульная жизнь со всеми вытекающими стоили того, потому что, лишь опустившись на самое дно, он мог слышать. Только так он начинал проникаться своей натурой.