Внутри действительно была надпись. Потемневшая, потертая временем, но различимая. «Promise».

Обещание? Удивительно, что Исин никогда не обращал на надпись внимания. Значит, кольцо действительно имеет какое-то значение? Как и говорил Чондэ…

Здорово, что оно нашлось. Иногда так приятно найти что-то потерянное. На душе становилось легче. Но чье же оно?

Исин почувствовал, как глаза стало неприятно резать. Они зудели и слезились. По щекам, щекоча кожу, потекли слезы. Ну что опять? С чего бы вдруг? От недосыпа он такой эмоционально-сентиментальный.

Как будто в этот момент Чжан Исин нашел ту самую ниточку в своем сознании, которая так неприятно его щекотала, но потянув за нее, с корнем вырвал огромный пласт, пробку, заплатку, которая закупоривала зияющую дыру, и теперь из этой дыры что-то начало сочиться. Сначала просто бурлило, поднимаясь вверх, а потом хлынуло в сознание огромной волной, сметая все на своем пути. Обрывки фраз, картинок, запахи, звуки, чувства. Немыслимая каша, в которой трудно было что-то разобрать. Просто с силой обрушилась, разлетаясь внутри черепной коробки брызгами, стала давить, разрывать.

Это был как взрыв перекаченного гелием шарика, бомбы. Исин подорвался на мине. Просто — бах! — и оглушающая взрывная волна отбросила его назад, выбила из реального мира. Молодой человек схватился за голову, чтобы не дать ей разлететься на части. Как же больно. Как, черт возьми, больно.

Он захлебывался в потоке эмоций и воспоминаний, которые принадлежали неизвестно кому. Это его? Откуда им взяться? Это не может быть его. Не может быть реальным. Все это сон. Все это не больше чем затянувшийся сон.

Слишком больно. Слишком невыносимо. Кто-нибудь, помогите. Вызовите скорую. Дышать невозможно. Так страшно. Хотелось кричать, но получалось только скулить. И слезы градом с щек прямо на колени капали.

Да как же так? Как же это возможно? Чужое лицо как 25-й кадр мелькало перед глазами, улыбалось лукаво. Кто-то тянул свои руки к Исину. Нет. Нет, не смей. Отойди. Просто исчезни. Растворись вместе с этим потоком, только не трогай. Это больно, как ножом по сердцу. Да что там по сердцу, как вогнать нож в тело раз сто, перемалывая в кашу все внутренние органы.

Как? Как это возможно? Вот сейчас он мертвый, бездыханный где-то среди воспоминаний в голове, и в это же время абсолютно живой, за двумя дверями соединенных коридором. Что это? Это сон? Как это назвать? Исину нужен ответ. Он не понимал. Уже давно перестал понимать.

Какого черта, Ким Чондэ? Что же ты делаешь? Опять и опять. Постоянно. Снова и снова. Так принципиально и упорно сводишь человека с ума. Как можно быть таким жестоким?

Где реальность? Где вымысел? Что из этого правда, а что ложь? Исин даже не заметил, что лежит на кафельном полу, царапая ногтями плиты. Он с ума сойдет. Где она, та самая кнопка «выкл.», которая бы все это остановила? Невозможно. Сил больше нет. Кто-нибудь, остановите это.

От мысли, что сейчас в кафе есть люди, и они живут, просто живут, не подозревая, что сейчас Исин по кусочкам отмирает всего в паре сотен метров от них, становилось тошно. Они не знают, даже не догадываются. От этого так страшно и плохо. Он умрет, и никто не узнает. Как паршиво. Противно.

Исин начал биться головой об угол дивана, потом приложился лбом к полу, и опять затылком к дивану. Он хотел выбить все это из своей головы или отключить себя, чтобы не бороться с этим бушующим потоком. Он просто больше не мог. Ныл, стонал, рыдал. Задыхался, сбиваясь на кашель вместо слов, потому что горло саднило. Молился всем существующим богам, просил их прекратить это.

Волна медленно сходила на нет. Исин смог вдохнуть полной грудью. Постепенно дыхание стало ровным, но голова еще гудела. Во всем теле была слабость. Ноги и руки ватные. Дрожат. Не слушаются. Исин попытался подняться, цепляясь за диван, но безвольно на него упал, растекаясь по полу.

Ублюдок. Ким Чондэ ублюдок. Это единственное, что крутилось в голове. Сон это или нет, Исин найдет его. Даже если не сможет встать, даже если придется ползти. Даже если руки и ноги оторвут. Он доберется до этого ублюдка и убьет его. Изобьет до смерти. Загрызет. Заставит умолять, рыдать, страдать. Он его на куски порвет. Сожжет и развеет пеплом по ветру.

Исин стиснул зубы и заставил себя завалиться на диван. Ладонь ныла. В руке он все еще сжимал это чертово кольцо, которое собирался пропихнуть Чондэ в глотку. Только не сейчас, сейчас он еле мог двигаться, но, когда силы к нему вернутся, когда слезы на щеках высохнут, он сделает это. Еле перекатившись на диване, Исин уселся на него, запрокидывая голову.

Это правда. Словно осознание мелькнуло в голове. Это действительно происходит. Не сон. Все это не было сном. Эти обрывки воспоминаний, просачивающиеся в его голову по ночам. Этот голос, произносящий его имя. Руки. Улыбка. Все это было правдой. У этой правды было имя. Ким Чондэ. Пустота затягивалась, неровно и грубо сшивалась толстой ниткой. Рана кровоточила, ныла, чесалась. Слишком поздно. Уже слишком поздно.

Лучше бы Чондэ ушел. Убежал сломя голову, потому что эту голову Исин ему оторвет. Лучше бы Чондэ оставался мертвым.

Сколько прошло времени, Исин не знал. Он помнил только потолок и жгучую злость, разъедающую его изнутри. В нем полыхала ненависть. Это несправедливо. Это неправильно. Так с людьми не поступают. Не играются и не бросают. Чертов лжец. Как он смеет быть живым? Исин ведь оплакивал его. Грустил. А его выбросили как ненужную вещь. Заставили забыть.

Не знакомы они? Никогда не встречались? Вот как ты заговорил, Ким Чондэ. Как ты смеешь после этого снова появляться в жизни? После всего. Как?

Губы беззвучно шептали проклятия. Исин сжимал и разжимал пальцы, ожидая, что они наберутся силы. Смогут крепко сжаться на чужой шее. Или в кулак для сильного удара.

Беги, Ким Чондэ. Уносись сломя голову как можно дальше и больше не появляйся. Исчезни. Растворись. Потеряйся. Все что угодно, просто прекрати существовать.

Исин чувствовал, как все внутри, будто ненужные страницы, разрывают на мелкие кусочки чьи-то руки. И слезы текли по щекам. Он не мог выносить этого. Слишком много эмоций в каждой секунде его существования. Он ощущал их каждой клеточкой своего тела. И радость, и грусть, и безграничную любовь. Праведный гнев и смирение. Тепло в груди и холод в сознании. Все это переливалось, перетекало одно в другое, как цвета на зонтике Оле-Лукойе, и сходилось в одной точке. В точке, где начиналась ненависть. Затаенная, уверенная, упрямая.

Зачем он хотел вспомнить? Зачем копался в себе, зачем искал? Так всегда. Ты хочешь вспомнить то, что забыл, а потом забыть то, что вспомнил. Человеческая натура не верит даже собственным решениям. Исин рушился, распадался на кусочки, а вместе с ним и мир.

Дверь жалобно скрипнула, словно предупреждая, не надо дальше. Чондэ даже не подозревал, что ураган, способный уничтожить все на своем пути, все это время набирал обороты здесь, в маленькой, плохо освещенной комнатушке.

— Ты все еще здесь? — Чондэ бросил на Исина быстрый взгляд. Слишком быстрый, чтобы заметить его застывшее выражение лица, и потемневшие от гнева глаза.

— Представь себе, — прорычал Чжан.

Чондэ в недоумении замер и обратил свой взгляд на Исина. Предчувствие. Уже в этот момент он подсознательно понимал, все, финита ля комедия. Тушите свет. Он смотрел на Исина, и не мог даже пошевелиться. Не знал, бежать ему или прятаться. Не знал, что сказать и стоит ли. Как и не был уверен в том, что ему стоит противиться обстоятельствам.

Он тихо закрыл за собой дверь, плотно прижимая рукой, будто боялся, что она может открыться, и, постояв так несколько мгновений, со вздохом развернулся к Исину. Встретить бурю лицом к лицу. Так нужно. Рано или поздно ему пришлось бы. Он не мог убегать вечно. Хотелось бы, чтобы все случилось при других обстоятельствах, в другом месте, но выбирать не приходилось.

— Итак, — осторожно проговорил Чондэ, проскальзывая рукой по двери, — у тебя наверняка есть, что мне сказать.