— Ладно, допустим солдат я положу одним взмахом руки, — размышлял вслух Чондэ, прикидывая шансы на победу. — Да что там, я все твое войско за один ход могу положить.

— Нет, не можешь! — упрямо буркнул Исин, обиженно надувая губки. Ему впервые приходилось иметь дело с таким серьезным врагом, против которого вся его армия была бесполезна.

— Как это не могу, когда могу? — возмутился Чондэ.

— В один ход ты сможешь избавиться только от половины солдат, а следующим ходом я буду бомбить тебя с воздуха! Просто отдай принцессу, и никто не пострадает!

— Принцессу? — Чондэ задумчиво склонил голову на бок.

— Зайца, — менее пафосно пояснил Исин, осуждающе посмотрев на молодого человека.

— Аааа, зайца, — понимающе протянул он, кивнув, и прижал к себе плюшевую игрушку, устроенную на ногах. — Нет, не отдам. Себе заберу.

— Эй! — возмущенно вскрикнул мальчик, подскакивая на ноги. — Ты не можешь забирать мои игрушки, Оле! Ты взрослый, ты можешь их себе купить, а мне новые не купят!

— Вот ты жмот, конечно, — обиженно пробурчал Чондэ, утыкаясь носом в макушку плюшевого зайца, которого обнимал. — Игрушки ему мне жалко. Вот такой ты друг, да, малыш Син?

Исин недовольно поджал губы. С одной стороны, он не мог более виновато опускать голову и врать родителям, что опять потерял очередную свою игрушку, случайно сломал или уронил ее на дно морское, только чтобы прикрыть Чондэ, с другой же, он не хотел обижать Чондэ, и чувствовал себя ужасным человеком, когда не мог дать ему даже такую малость, как собственного зайца. Выбирая между двух зол, Исин решил, что распрощаться с зайцем и остаться без новых игрушек на неопределенное время не так страшно, как если Чондэ обидится и больше не будет приходить.

— Хорошо, — вздохнул мальчик, слабым пинком раскидывая армию солдатиков у ног Чондэ, — можешь забирать себе этого зайца. Не очень-то он мне нужен.

— Так вот куда делся Банни, — задумчиво проговорил Исин, припоминая, что так и не смог отыскать его среди своих старых вещей во время переезда.

Поразительно, как много Чжан Исин забыл. Словно кто-то сознательно стирал все его воспоминания об этом моменте. И что самое обидное, это было что-то очень важное, но Исин даже не понял, что об этом забыл. Разве такое возможно? Это ведь не могло быть его решением, не могло быть и чем-то самим собой разумеющимся, вроде как удалять номера старых знакомых из записной книжки и больше о них не вспоминать.

— Как ты? — Чондэ осторожно присел на край кровати, чтобы не потревожить закутанного в одеяло Исина. — Очень плохо?

— Нет, — еле пробормотал Чжан, стараясь слабо улыбнуться, чтобы его болезненное выражение лица не беспокоило молодого человека.

— Ты ведь выпил таблетки? — заботливо и очень тихо проговорил Чондэ, осторожно поглаживая мальчика по голове.

— Да, — коротко ответил он.

— Точно?

— Точно.

— Точно-точно?

— Точно-точно-точно.

— Тогда закрывай глазки и засыпай, — мягко произнес Чондэ, слабо улыбаясь. — Как проснешься, так уже и поправишься.

— Ммм, — отрицательно замычал Исин, ворочаясь под одеялом. — Не хочу.

— Как это не хочешь?

— Так это не хочу!

— Что это за капризы такие?

— Посиди со мной, — слабо попросил Исин, вытащив из-под одеяла руку и уцепившись пальцами за пальто.

— Посижу, — согласился Чондэ.

— И сказку мне расскажи.

— Расскажу.

— И колыбельную спой.

— Спою.

— Мммм, — снова замычал Исин, завозился, и начал гусеничкой двигаться по кровати, чтобы прижаться к Чондэ. Ему так было комфортнее. Он чувствовал недомогание, и ему жутко хотелось, чтобы сейчас его кто-то обнял, прижал к себе и не отпускал, пока не станет лучше. И оттого, что никто этого не делал, Исин чувствовал себя одиноко.

Чондэ будто бы понял, чего от него хочет ребенок, выпрямился, снимая свое пальто и, небрежно бросив его на стул, стоящий неподалеку, подвинул Исина и устроился с ним рядом, прижимая к себе.

— Итак, сказка, — он задумчиво пожевал губами воздух, — о чем бы тебе рассказать сказку?

— Я не знаю, — сонно пробормотал Исин, устраиваясь у него под боком, — это ведь ты сказочник.

— Еще какой сказочник, — со вздохом проговорил молодой человек, опуская глаза. — Может сразу колыбельную тебе спеть, а то смотри-ка, глаза уже слипаются.

— Нет, — упрямо замотал головой Исин, — не слипаются.

— Малыш Син, — показательно сурово проговорил Чондэ, — будешь со мной спорить, я просто уйду.

— Ммм, нет! — страдальчески захныкал мальчик, сильнее прижимаясь к молодому человеку. — Не уходи.

— Спи, давай! Командую отбой!

Исин обиженно фыркнул, потом еще раз, и еще, пока его фырканье не превратилось в тихое похныкивание. Запрещенный прием, который всегда действовал безотказно. Чондэ не мог ему сопротивляться. Каждый раз, когда он слышал это тихое сдавленное похныкивание, все органы внутри сжимались, словно тело придавило тяжелым прессом, и ощущение было такое, будто Чондэ самый ужасный человек из всех, что когда-либо существовали. Хотя, может быть, так и было.

— Если ты планируешь продолжать в том же духе, я брошу тебя здесь в луже твоих слез, — Чондэ старался говорить назидательным родительским тоном, но не мог ничего сделать с мягким взглядом, который бросал на макушку Исина, уткнувшемуся ему куда-то в грудь.

— Ммм, — с недовольством промычал Исин, не придумав ничего более вразумительного.

Чондэ в свою очередь расценил это недовольное мычание по-своему и крепче обнял мальчишку, прижимая к себе.

— Итак, прекращай эту театральную постановку, я начинаю…

Какое-то время молодой человек молчал, словно бы собираясь с силами. По лбу его пролегла тяжелая складка, он хмурил брови, ожидая, когда Исин перестанет всхлипывать и совсем затихнет. Однако даже когда это произошло, и они остались в тишине маленькой комнаты, Чондэ не издал ни звука, словно боялся нарушить зыбкость момента. Он смотрел невидящим взглядом перед собой, еле заметно шевеля губами.

— Оле? — Исин взволнованно поднял голову, вглядываясь в застывшее лицо Чондэ. Он силился отыскать в чертах его лица причины тишины и внезапного отсутствующего состояния.

Чондэ будто и не услышал. Он продолжал смотреть перед собой, а его черные глаза становились больше похожи на черные дыры, уничтожающие время и пространство вокруг. Необъяснимая тревога сжала хрупкое детское сердечко. Чем больше Исин вглядывался в чужое лицо, тем больше ему казалось, что оно меняется. Черты стали острее, под глазами и на щеках пролегли глубокие темные тени.

— Оле? — снова окликнул Исин с тревогой, не дожидаясь, пока метаморфозы закончатся.

— А? — Чондэ опустил голову, чтобы посмотреть на ребенка. Его взгляд медленно становился осознанным, а глаза снова заискрились сиянием тысячи звезд.

— Ты будешь мне петь?

— А, да… просто задумался немного, — мотнул головой молодой человек, после чего сделал глубокий вдох и… снова замолчал.

Слова застревали в горле и просто не хотели звучать в этой тишине. Чондэ не мог подобрать ни одну песню, которая бы зазвучала, потому что ни одна не подходила. Бывают такие моменты, когда слова неуместны. Ты и так, и этак вертишь их в своей голове, но почему-то не можешь произнести. Все они кажутся чужеродными, неподходящими, и оттого предпочтительнее промолчать, чтобы не ляпнуть какую-то разрушающую гармонию глупость. Вот и сейчас Чондэ столкнулся с этим. Не то время и не то место было для слов.

Исин одарил Чондэ долгим взглядом, и устроил свою голову у него на плече, замолкая в понимающем ожидании. Пусть он и был маленьким мальчиком, но он ощущал этот мир куда острее, на подсознании, на эмоциональном уровне. Он не мог объяснить свое понимание словами, однако оно выстраивалось в четкую картину, глубине которой мог бы позавидовать любой взрослый человек. Исин ощущал себя не просто частью этого мира, как ощущает себя любой человек, а скорее ощущал себя частью мироздания, вплетенной в корни, уходящие глубоко в древность к самому моменту своего создания. Мир питал его и открывал ему суть через чувства, через переживания и наблюдения. Исину даже не нужно было анализировать, чтобы проследить алгоритмы и схемы всего сущего. Он никогда не спрашивал почему солнце светит, почему день сменяет ночь, трава зеленая, а небо голубое. Ему не нужны было об этом рассказывать, он будто с самого рождения знал ответы на все вопросы. Он не имел ни малейшего понятия откуда он это знает, он был слишком мал, чтобы спрашивать себя. В этом возрасте ему казалось, что если он знает, то знают и все. И каждый раз, когда он слышал, как кто-то задает подобные вопросы, он удивлялся, потому что ему казалось глупость спрашивать о таком. Все секреты мироздания были для него слишком очевидны, чтобы пытаться их объяснить.