Исин опасливо посмотрел на Чондэ. Тот был напряжен, но при этом пугающе спокоен, лишь поднятые уголки губ выдавали его раздражение. И зная особую трепетную любовь Чондэ к кричащим младенцам, Чжан просто не мог не натягиваться как струна. Ему бы очень не хотелось, можно даже сказать, было бы весьма неприятно, начинать их знакомство с покушения на убийство.

Но видимо зря Исин сомневался в Чондэ, что-то в нем изменилось. Ребенок продолжал кричать, а молодой человек и бровью не повел. Возможно, он и не смог избавиться от неприязни к детям до конца, но точно стал терпимее. Научился сдерживать неприятные эмоции в себе, не давать им волю.

— Плачь-плачь, — пробормотал Чондэ, дергая за бегунок зонта, — меньше писать будешь…

Его губы неприятно скривились, что означало, терпению приходит конец. Нужно иметь железобетонное самообладание, чтобы в такой ситуации не сорваться. Чондэ уже явно был на грани. И тем больше он торопился справиться с зонтом, чем дольше ребенок кричал. От этого дело быстрее не шло.

— Нет, я так не могу, — вдруг сдался молодой человек, порывисто махнув зонтом.

Исин сглотнул. В тот момент, когда Чондэ повернулся к детской кроватке и задумчиво замер, сквозь темноту глядя на ребенка невидящим и немного печальным взглядом, сердце Чжана испуганно екнуло. Было ощущение, что Чондэ вдруг сорвется с места и накинется с зонтом на младенца. Исин не знал почему он всегда ожидает от Чондэ самого худшего. Просто, наверно, готовит себя к тому, что это может случиться. Просто от Чондэ это ожидаемо. Он ведь всегда такой непредсказуемый и способен на что угодно. А когда молодой человек вдруг сократил расстояние в несколько шагов, которое разделяло его и кровать, Исин инстинктивно рванул вперед, но заставил себя остановиться.

Чондэ смотрел на ребенка сверху вниз и будто не видел его. Мыслями он был где-то не здесь. Сердце Исина болезненно сжалось, потому что в темнеющей фигуре рядом с детской кроватью было что-то отдаленно знакомое. До сладкой тягучей боли, эйфорически приятное. И в то же время это было пугающе, потому что не так давно Исин уже видел подобную картину, и дело закончилось весьма печально.

— Знаешь что, Чжан Исин? — вдруг проговорил Чондэ, но не дождавшись ответа ребенка, лишь помолчав немного, продолжил. — Перестань плакать. Не трать силы. Если к тебе все еще никто не прибежал, то и не прибежит…

Молодой человек импульсивно протянул руку, желая успокаивающе погладить ребенка. Сама подобная мысль, инстинктивное желание, никогда не приходили в его голову, и сейчас он их встретил растерянностью. Он никогда не был склонен к проявлению родительских чувств. Для него это было нечто чуждое, как правило больше обязанность должности, нежели порыв от сердца. А сейчас в нем что-то перемкнуло. И прежде чем он это понял, ребенок лишь тихо всхлипывал, обхватив своей маленькой ручкой его палец, и неотрывно смотрел ему в глаза, что были чернее темноты и самой ночи.

— Правильно, — мягко проговорил Чондэ, слабо улыбаясь, — оставь слезы на потом. Тебе они еще пригодятся. Ведь впереди у тебя еще целая жизнь. Столько боли, грусти и одиночества. Иногда тебе будет невыносимо, мир твой будет рушиться. И от самоубийства ты сможешь спастись только слезами и дрянным алкоголем.

Ребенок слушал внимательно, будто понимал каждое слово. Его выражение лица вдруг стало по-взрослому спокойным. Лишь пальчики сильнее сжались, словно от страха перед тем, что его ждет. И Чондэ не мог ничего с собой поделать. Ни с нежностью, что разливалась в его груди, ни со спокойствием, что охватывало его душу. Захотелось вдруг остановиться. Махнуть рукой на все дела и остаться здесь чуть дольше, чем можно было себе позволить. Просто Чжан Исин смотрел сейчас на Чондэ тепло, вполне осознанно и понимающе. Не было в его глазах страха, не было недоверия.

Чондэ не мог понять, что за чувства просыпаются в нем в этот момент. Что это за несвойственная ему нежность, откуда взялось желание защитить этого ребенка. И как-то непривычно с губ рвалась колыбельная. Чондэ был встревожен.

— Уж не знаю, что ты за особый случай и что же ты такого натворил, чтобы им стать, — с приятной усмешкой произнес он, — но ты абсолютно точно очаровательный ребенок… и я очарован.

Услышав это, Исин смущенно потупил взгляд, еле сдерживая слабую улыбку на своих губах. Такие слова ему были приятны. Он чувствовал себя особенным ребенком, ведь только ему Чондэ сказал такие слова.

В ночь их первого знакомства между ними появилась связь. И сложно было понять причину ее появления. Оглядываясь назад, Чондэ часто спрашивал себя, почему именно этот ребенок так запал ему в душу, ведь было много других, но почему-то именно этот был особенный во всех смыслах. У Чжан Исина была чистейшая, как искусственный снег, душа. Она сияла ярче солнца и заражала своим светом всех, кто оказывался рядом, разгоняя мрак в чужих душах. Когда Чондэ смотрел в глаза других детей, он видел там лишь сосущую пустоту сотню раз стертого и переписанного заново сознания. Когда Чондэ смотрел в глаза Исина, он видел сияние миллиарда звезд, сотен галактик. Он видел в них мир, который был во множество раз шире того, в котором жил молодой человек, он был даже больше, чем можно было себе вообразить.

Исин не знал, как ему стоит реагировать на происходящее. Он стоял как вкопанный и мог только наблюдать как быстро сменяются события, словно кадры в фильме. Исин не чувствовал себя частью этих воспоминаний. Будто бы не его сейчас держал на руках Чондэ, расхаживая по комнате. Будто бы не ему он напевал колыбельную. И не он по-детски счастливо улыбался, от чего на щеке появлялась очаровательная ямочка. А Чондэ просто не мог ничего с собой поделать и, смущенно, целовал ее, от чего ребенок издавал странный фыркающий звук, как хомячок, и утыкался в плечо, зарываясь лицом в грубую ткань пальто.

— Мммм, — напевал под нос Чондэ, с трепетом прижимая к себе ребенка, который стал неожиданно тихим.

Молодой человек остановился. Маленький Исин не шевелился. Не подавал никаких признаков жизни. Только спина мерно приподнималась, обозначая тем самым, что ребенок дышит. Чондэ не мог видеть, как малыш хмурил брови, и словно чувствуя свою вину за что-то, опускал глаза, сильнее утыкаясь Чондэ в плечо. Исину казалось, будто ребенок хочет расплакаться, но при этом стоически сдерживает подступающие слезы, еле слышно всхлипывая.

— Эй, Малыш Син, — Чондэ прищурил глаза, смотря ребенку в затылок, и с укором, но каким-то добрым укором, проговорил: — ты чего это, в штаны наложил?

Ребенок печально всхлипнул, словно бы ему меньше всего хотелось в этом признаваться, и в глазах его отразились стыд и отчаяние, будто бы сейчас он сделал что-то не так. Исин не смог сдержаться и прыснул от смеха, прижимая сжатую в кулак руку к губам. Сейчас он считал эту ситуацию забавной, однако тогда, он мог поклясться, для него это могло быть огромной трагедией. Это было видно по полным слез глазам.

— Вот тебе и долгожданная встреча, — со вздохом произнес Чондэ, спуская ребенка с рук в кровать, — приходишь повидаться, а приходиться менять подгузники. Но я все равно не буду этого делать. Пусть твоя мамка этим занимается, иначе зачем она тебе вообще будет нужна, если я все буду делать за нее?

Губы молодого человека еле дрогнули в подобии слабой улыбки, он, словно нажимая на какую-то особую кнопку, коснулся подушечкой пальцев кончика детского носа и выпрямился.

— Ну давай, начинай свои звуковые атаки, зови мамку, пусть меняет тебе подгузники, — сказал он, взмахивая рукой в позволительном жесте, будто давал малышу сигнал, но тот молчал. — Ну же.

Ребенок, цепляясь за ограждения детской кроватки, неуверенно стоял на своих ногах, большими невинными глазами глядел на Чондэ, выражая тем самым высшую степень непонимания. И ему было что не понимать. К примеру, чего от него хочет Чондэ и почему он вдруг вернул его в кровать. Все это было очень непонятно для ребенка. Но на уровне рефлексов он знал, что если возвращают в кровать, значит кина больше не будет. Веселье закончилось, время гасить свет.