— Как у тебя это выходит? — бурчал себе под нос Исин, сидя на каменном подоконнике.
Он болтал ногами, стараясь выглядеть безразличным к происходящему, но игнорировать яркую улыбку Чондэ он не мог. Она притягивала его взгляд, все его внимание, и ничего в этом мире, казалось, не было таким важным, как она.
— Нет, серьезно, всего лишь одна улыбка, и все женщины у твоих ног, — продолжал он, задумчиво созерцая носки своих кроссовок. — Это какой-то новый уровень пикапа. Мне в лепешку нужно разбиться, чтобы на меня обратили внимание, а тебе достаточно всего лишь улыбнуться. Это несправедливо. Ненавижу тебя, Ким Чондэ.
Чжан жалобно поджал губы. Он не хотел говорить «ненавижу», просто слово как-то само сорвалось с губ. Если бы Чондэ услышал это, он бы наверняка был недоволен. Хотя, какая разница. Исину казалось, что сейчас он действительно имеет право на произнесение этого слова. После всего было бы странно, если бы он это не сказал. И пусть смысл в это слово вкладывался совершенно другой, сейчас оно было как никогда уместно.
— Эй, остановись, — Исин чуть нахмурил брови, понимая, куда клонит Чондэ, ненавязчиво отставляя бокал вина, — серьезно, Чондэ, остановись. Это плохая идея. Она королева. Поверь мне, это проверенная информация. У тебя потом будут проблемы…
Исин лишь опечаленно выдохнул. На что он надеялся? На то, что Чондэ вдруг услышит его, резко поменяет планы и уйдет? Это было маловероятно. Это ведь Ким Чондэ. Быть до глупого безрассудным вполне в его стиле.
— Ну ты хоть это… предохраняйся, — молодой человек прикрыл глаза. — Нет, разумеется, ты этого не сделаешь…
Исин шмыгнул носом и отвернулся в сторону окна, подставляя лицо мягкому ветру, залетающему в комнату. Что будет дальше, он знал хорошо, кажется, что даже наизусть. И даже если он не смотрел, если закрывал глаза и затыкал уши, он все равно отчетливо видел все, что происходит. Это походило на какой-то мазохизм. Или больше на насилие, потому что Исин этого не желал.
Никто, наверно, никогда не задумывался, каково это быть невольным свидетелем ситуации. Особенно если эта ситуация завязана на постельной сцене человека, который тебе очень сильно симпатичен. С которым, в перспективе, хотелось бы иметь отношения. А ты просто сидишь, и стараешься не замечать, как он занимается сексом с какой-то малознакомой девушкой.
На самом деле Исин не всегда демонстративно скалил зубы и отворачивал свою постную мордашку в сторону. Он чувствовал смущение, чужие стоны доставляли ему дискомфорт, копошась в сознании своими грязными ручками, вызывая раздражение, от которого пальцы сами сжимались в кулак. Поначалу молодой человек был растерян, не знал, как на это реагировать, ведь интимные сцены подобного рода не предназначались для посторонних глаз. Чондэ не был порно-актером, а Исин не планировал провести ближайшие пару часов за просмотром домашнего порно. Это так. Только было одно «но».
Если бы после кто-то спросил Чжан Исина, что он чувствовал, оказавшись в самой гуще этих событий, он бы абсолютно точно бросил что-то вроде «это было ужасно», и максимально правдоподобно изобразил бы на своем лице недовольство и отвращение. Однако это не было правдой. Исин бы никогда не признался в том, что в нем пробуждалось любопытство, которое перерастало в обжигающее желание, тягучей смолой растекающееся от низа живота по всему телу. Он не мог и не хотел признаваться в этом самому себе. Это было смущающе, он чувствовал себя последним извращенцем, и оттого разыгрывал сцены отвращения от происходящего, хотя здесь было некому его упрекнуть. Хватало всего одного случайно брошенного взгляда, чтобы выпасть из реальности на долгое время. Он даже сам не замечал, как заворожено наблюдает за Чондэ. Он разглядывал его, просто пожирал глазами. Впитывал каждую секунду увиденного. И это доставляло ему удовольствие.
Он старался запомнить все. Каждое движение Чондэ, его приоткрытые губы, совсем черные от возбуждения глаза, и даже то, как он откидывал мокрую челку кивком головы. Исин просто тонул в этом. Он забывался и, порой, ловил себя на мысли, что не замечает ничего вокруг. Ни время, ни девушек, которые вечно менялись, ни их стонов… он отчетливо помнил только Чондэ. Только он существовал для Исина.
Когда сознание возвращалось обратно в бренное тело Чжан Исина, молодой человек чувствовал себя отвратительно. Он понимал головой, то, что с ним происходит, то, что с ним делает Чондэ, просто неправильно. И жгучее желание, и стыд, который отходил на второй план в считанные минуты, и влечение к мужчинам, которое должно было казаться неправильным, но почему-то не казалось. Все это чье-то пагубное влияние, думал Исин. И он даже знал чье.
Но что больше всего Исин ненавидел в постельных воспоминаниях, так это то, что Чондэ-то себя вполне удовлетворял, а вот о самом Исине никто не думал. А ему бы не помешало хоть раз отойти, чтобы снять напряжение. Только вот этот фильм нельзя было поставить на паузу, а заниматься собой параллельно с ним, Исину не позволяло воспитание. И после было сложно воспринимать все то, что происходило дальше, потому что в воображении все время всплывало лицо Чондэ во время секса, и не думать о нем было так же сложно, как не думать о белых медведях. Это было то, что Исин бы хотел забыть, но с другой стороны, это была одна из тех вещей, которые молодому человеку не довелось бы увидеть при других обстоятельствах. Однако теперь, даже когда Исин этого не хотел, увиденные картины все равно всплывали в памяти. Воображение подкидывало все новые и новые подробности, видимо решив сыграть злую шутку. Чжан был готов рвать на себе волосы, только чтобы избавиться от этого, но ему не давали ни возможности, ни тем более выбора.
— Жизнь тебя за это накажет, — со злорадной усмешкой проговорил Исин, прислоняясь затылком к каменной кладке, — впрочем, так тебе и надо…
И когда он это говорил, он имел в виду, разумеется, внебрачного ребенка, худший кошмар Чондэ, а вовсе не свое появление в его жизни. Он ведь даже помыслить не мог тогда, что может быть настолько значимым для кого-то и не важно, в хорошем или плохом смысле.
После всего увиденного, было странно допустить, что Исин может что-то дать Чондэ. Что-то такое, чего никто до этого предложить не мог. Что-то, чем он выделялся среди других. Кроме того, что он был… хотя, может и не был. Исин уже не знал, где правда, а где вымысел, где граница между сном и явью, есть ли жизнь за пределами этих воспоминаний. Он блуждает по ним уже так долго, что уверенность в том, что так было не всегда, начинает угасать. Не было и уверенности в том, что Чондэ не врал. Почему-то Исин начал сомневаться в его правдивости и искренности, в которой раньше не было сомнений. Сейчас Чжан допускал, что такое вполне могло случиться, и большая часть из того, что он говорил, было ложью, потому что причин быть искренним у него не было. Так он считал. Врать и увиливать вполне нормально, чтобы защитить себя от вмешательства посторонних людей. Вряд ли кто-то незнакомый мог бы все это понять, потому что даже Исин, который, казалось, был готов принять все, что касается Чондэ, не мог.
Исин лежал на полу кабинета, разглядывая затейливый потолок, по которому, сплетаясь, перемещались словно змеи, лучи яркого света. Они были действительно яркими, словно солнце, но почему-то Исин не чувствовал дискомфорта, когда на них смотрел. Наоборот, ему не хотелось смотреть туда еще. Этот свет окутывал его и мысли, все тело от макушки и до пяток, пропитал собой до кончиков пальцев и волос. Это немного отвлекало. Менялись события. Вокруг происходило какое-то действие, но все это была рутина, которой не было смысла уделять особое внимание. Так Исин и лежал. Он хотел пролежать так до конца. Неподвижно, с закрытыми или открытыми глазами, думая о чем-то отвлеченном или вовсе ни о чем. В сущности, было без разницы, главное не быть частью происходящего. Просто Исин почему-то не ждал, что может произойти что-то, что заинтересует его, заставит подняться и внимательно следить за происходящим. Вот только такое произошло. Исин правда не сразу понял, что именно, поэтому внимание его было весьма рассеянным. Только чуть позже, он понял, что происходит что-то важное… что-то, касающееся его.
