Первое время Чондэ бросало из крайности в крайность. Менялись черты его характера, свойства его личности. Иногда он был спокоен как океан, иногда горел ярко словно фейерверк. Ко всему прочему, ему будто становилось тесно. Его разрывало на части, взрывало изнутри, и ему нужно было больше места. Его душа была в вечном движении, и он сам, следуя за ней, нуждался в движении. Он искал себе место, где бы чувствовал себя комфортно.
Чондэ начал давать себе слабину. Видимо решив, что с него хватит четырех стен, он стал изредка выбираться за их пределы, когда выдавалось свободное время. Все шло по нарастающей. Редкие прогулки с Плутоном по живописным местам превратились в постоянные вылазки, только уже в полном одиночестве. Кабаки, алкоголь, пьяные драки. И опять девушки, девушки, девушки. Будто бы ярость, которая копилась в Чондэ многие годы, как и желание забыться, став абсолютно другим человеком, нашли выход. Как только у него переставало хватать сил терпеть происходящее, он оставлял послушного себя в четырех стенах своего кабинета, переодевался во что-то неброское, бережно вешал на спинку кресла свое пальто, и пропадал.
Когда Ким Чондэ уставал от пьянства и драк, он уходил в море. Часами сидел на носу корабля в молчании и просто наслаждался тишиной. Волны, облизывающие корабль, успокаивали, они остужали огонь, которым пылала его душа. Если же он не мог терпеть неподвижность, он поднимался в небо. Не на зонтике. Он был слишком сложен для полетов и отвлекал на себя все внимание. Чондэ предпочитал крылья. Когда ему хотелось подумать, когда хотелось привести мысли в прядок, он летал. К полетам как таковым Чондэ быстро потерял интерес. Ему хватило этого и во время обучения. Восторг прошел быстро, буквально за первые несколько лет. Казалось, что летал и телепортировался Чондэ больше, чем ходил пешком, поэтому прогулки для него были такой же экзотикой, как полеты для других.
И в мире, за пределами своего кабинета и своих обязанностей, Чондэ был кем-то другим. Он был неистовым, полным гнева и силы, грубым и, если честно, чертовски потрясающим. Исин понимал, что ему не должно нравится такое поведение Чондэ, но он не мог ничего с собой поделать. Он был восхищен и сбит с толку. Этот Чондэ Исину нравился больше, чем тот потонувший в жалости к себе и беспробудной грусти. Так, было ощущение, что Чондэ продолжает бороться. Пусть по-своему, пусть неправильно, но справляется с тем, что на него навалилось. Было видно, что он пытается это преодолеть. По крайней мере, так Исин говорил себе, стараясь оправдать действия Чондэ. И если пьяным дракам и разрухе он еще мог найти объяснения, то беспорядочным половым связям — нет.
— Ким Чондэ, — шептал Исин, разгуливая взад-вперед под запертой дверью, в которую он входить не собирался, потому что ему и так все хорошо было слышно, а видеть происходящее было необязательно, он уже насмотрелся, — ты стабильно просуществовал… сколько? Лет, хм, 80 точно. Так вот, просуществовал без загулов и тут — на тебе…
Словно дополняя красками слова молодого человека, из-за двери послышался особенно громкий стон, заставляя Чжана болезненно поморщиться и остановиться, будто в оцепенении. По его телу будто проходил ток.
— Вы можете быть тише? — прокричал Исин, злобно пиная дверь. — Я тут вообще-то разговариваю. Сам с собой. Но… кроме себя-то мне и поговорить не с кем. Вот так и сходят с ума. Сначала начинают разговаривать с собой, а потом… с фиолетовыми крокодильчиками. Или нет. Фиолетовые крокодильчики, наверно, так себе собеседники. Ну, вот что хорошего может сказать крокодильчик, особенно если он фиолетовый? У него явно есть какие-то проблемы… с самим собой. И со своим самоопределением.
Чжан Исин устало сполз по стене на пол, вытягивая свои ноги. Ему было немного тоскливо и в какой-то степени даже обидно. С другой стороны, мог ли он винить в этом Чондэ? Наверно, нет. Просто с каждым новым шагом, каждым новым прожитым годом, Исин начинал ощущать, насколько незначительно было его место в жизни Чондэ, и это было больно. Столько всего происходило в этой жизни. Встреча с Исином с легкостью могла затеряться среди всех этих событий. Очень обидно. Ведь Исину так хотелось быть самым ярким и запоминающимся воспоминанием. Разве много он просит? Пожалуй, да.
Исин всеми силами старался просто не замечать, как болезненно скручивает его легкие каждый раз, когда Чондэ начинал флиртовать с новой девушкой. И в то же время, просто не мог не поразиться тому, как умело он это делает. Дело было в его природном обаянии и этой обворожительной улыбке. В его самодостаточности и свободе. В его силе и страсти. На это нельзя было не клюнуть. И, если честно, Исин сам на это попался, так что он не мог винить других, если и они не могли сопротивляться, и с готовностью давали Чондэ то, чего он хочет.
— Мне бы стоило поучиться этому у тебя, — задумчиво бормотал Исин.
Он сидел в каком-то кабаке за столом, подперев руками подбородок, и не сводил завороженного взгляда с Чондэ напротив, который флиртовал с очередной дамой, слишком симпатичной для этого места, стоит отметить.
— Как ты можешь быть настолько безнадежным и при этом чертовски притягательным? Я просто не понимаю, Чондэ. Мне становится больно, когда я смотрю на тебя, и такое чувство, что я не встречал никого красивее. Я видел самые ужасные твои стороны, но как так вышло, что я до сих пор не могу отделаться от мысли, что ты идеален? Иногда я думаю, что этим девушкам повезло больше, чем мне, потому что, во-первых, ты с ними спал, а во-вторых, ты исчез из их жизни раньше, чем они познали насколько может быть разрушительна любовь к тебе. Нет, не могу больше…
Исин тряхнул головой, опуская ее, чтобы не видеть больше лица Чондэ. Сердце так сжималось, что казалось, могло разорваться от любви. Когда Исин не отвлекался на события и снова обращал свой взгляд к Чондэ, он снова начинал тонуть в чувствах, которые накрывали его волной и тянули ко дну. Он настолько сильно желал Чондэ, что не мог себе даже представить жизнь, где его не будет рядом. Где они не будут вместе. Страшно было даже помыслить об этом. От этого голова шла кругом, и становилось невыносимо.
Мог ли Чжан Исин совершить в своей жизни ошибку больше, чем любовь к Ким Чондэ? К самому невозможному человеку, который только бы мог существовать. Все происходящее казалось таким сложным и невероятным, что Исин запутался. В себе, в своих чувствах, в Чондэ. Он бы хотел, чтобы все было иначе. Проще и понятнее. Без этих сложностей. Чтобы они с Чондэ столкнулись однажды на улице или где-нибудь еще. Чтобы познакомились при других обстоятельствах, и не было между ними этой огромной пропасти из невозможного. Чем дальше Исин двигался, тем явственнее он осознавал, что в этом мире для них не может быть счастливого конца. По крайней мере не для обоих. На каком-то интуитивном уровне, без веских доказательств, он просто понимал, что какой бы сильной его любовь не была, она не вытерпит всех препятствий на сложном и неправильном пути, который он избрал. Им просто не суждено быть вместе, как бы сильно Исин этого не желал. Отказаться от своей любви ему было бы проще и менее болезненно, чем развязывать бессмысленную войну против мира, выстоять которую ему не хватит сил. Стоит оставить надежду на счастливый конец прямо здесь, просто пожать друг другу руки и разойтись своими дорогами, признавая случившееся очень увлекательным приключением. Их миры и обстоятельства, которые привели к этому моменту очень разные. Между ними стена условностей и страхов.
Исин всерьез стал задумываться, стоит ли это того. Он боялся признать, что хочет опустить руки и оставить все как есть, потому что он столько раз говорил о силе своей любви, и опрометчиво обещал сделать все возможное и невозможное, чтобы добиться желаемого, но сейчас-то он понимал, что совершил глупость. Сейчас он не был уверен ни в своей силе, ни в любви, ни в обещаниях, которые выполнить, скорее всего, не сможет. И теперь он знал, как глупо выглядел со стороны, когда ошибочно полагал, что сможет все. Когда полагал, что занимает какое-то очень важное место в жизни Чондэ. Это было не то что больно, скорее очень неприятно. Как тошнота или головокружение. И чтобы хоть как-то стерпеть это чувство, Исин старался превратить это в шутку. Любую ситуацию, которая причиняла ему дискомфорт он старался обратить в шутку. В этом бы был хоть какой-то смысл, если бы были слушатели или свидетели, которых можно было убедить в том, что Исина это не задевает, но был только он. Его мысли и чувства, а их обмануть было невозможно. Исин знал себя слишком хорошо, чтобы верить в свою ложь.
