Это произошло практически мгновенно. Чжан не успел ничего осознать. Белый туман пролетел перед глазами, и вот он, сидит в неудобной позе в шкафу вместе с Чондэ. Исин даже не успел осознать, что поменял положение в пространстве. Он лишь почувствовал, что ему тесно. На спину и ноги неприятно давили стенка и дверца шкафа, сверху свисала одежда. И поза была такая неудобная, словно его в этот шкаф забросили. Он полулежа, полусидя жался где-то в уголке, а ноги каким-то неведомым образом, согнутые в колене, были прижаты к груди, упираясь подошвами ботинок в дверь. Исин попытался подняться, но для этого было слишком тесно. Затылок неудобно упирался в стенку, и ее плоская поверхность причиняла почти физическую боль своим неудобством. А рядом спокойно сидел Чондэ, обнимая свои ноги, будто ребенок. Он был абсолютно спокоен, будто это было для него обычным делом. Исин долго наблюдал за ним, за его лицом, насколько это позволяла темнота и одежда, и единственный вывод, который смог сделать, был о том, что Чондэ здесь явно не прячется. Было ощущение, будто он просто залез сюда чтобы посидеть в тишине.

А потом дверцы шкафа открыли. Исин практически выкатился в комнату. Как только его ноги ничего не сдерживало, они тут же выпали наружу, утягивая за собой тело.

— Они ушли, можешь выходить, — послышался детский голос.

Исин вгляделся в лицо мальчика. Оно было ему знакомо. Это был Том. Тот самый Том, который боялся монстров в шкафу, и в этом была некоторая ирония, потому что сейчас он прятал в этот шкаф Чондэ. Вот только от кого? Кто ушел? Почему Чондэ должен был прятаться от них в шкафу? Исин хотел спросить об этом, но понимал, что никто ему не ответит.

Чондэ спокойно вылез из шкафа, и выражение лица его в этот момент было каменным. Он бросил холодный взгляд на Тома и кивнул ему в сторону кровати. Тревога завозилась на глубине сознания Исина. Ему вовсе не нравилось выражение лица Чондэ. Оно было не столько спокойным, сколько напряженным и серьезным. Было в нем что-то тревожное. Причин этому Исин не находил, и оттого ему было тревожнее вдвойне. Словно какая-то тайна крылась в происходящем.

Том послушно лег на кровать, забираясь под одеяло. Чондэ присел рядом с ним.

— Ты расскажешь мне сказку, Оле? — мальчик поднял на молодого человека свои огромные карие глаза.

Чондэ молчал, погруженный в свои мысли. Он был непривычно тих, и Исин знал, что ничего хорошего это не предвещает. Что Чондэ скажет, когда прервет это затянувшееся молчание? Откроет ребенку тайну мироздания или скажет, что не придет больше?

— Оле? — позвал Том, понимая, что Чондэ где угодно, но только не здесь.

— Ммм? — молодой человек все же посмотрел на мальчика, однако взгляд его так и остался пустым.

— Сказку, ты расскажешь мне сказку?

— А… да, конечно, — Чондэ растрепал волосы мальчика, задумчиво поджимая губы, — итак, слушай…

Почему-то сомнений в том, что из всех детей по какой-то причине общий язык Чондэ смог найти только с Томом, у Исина не было. По какой-то причине среди всех детей именно к этому ребенку Чондэ был расположен больше. Исин не знал причин такого поведения, как и не знал причин того, почему его сердце сжимает своими липкими ручонками ревность. Нет, Исин не чувствовал в ребенке конкурента, ведь это было так давно, просто было смутное ощущение внутри, что Том меняет отношение Чондэ к детям и к миру в целом, но этим человеком хотелось быть Исину. Он понимал, знал сразу, это было очевидно, он не будет первым, как и не будет последним, кто-то должен был вернуть Чондэ на путь истинный, который бы привел к Чжану. Он все это знал, но…

Осознание того, что во всей этой длинной жизни Ким Чондэ Исин не играл особой роли, был лишь маленькой ее частичкой, одним из многих, было очень неприятно. Столько людей и событий было в жизни Чондэ. Исин видел, как воспоминания сменяли друг друга, как менялись дети, как они росли, а на их место приходили другие. Шло время. И среди всего этого огромного потока, за которым Исин даже не успевал следить, где-то были воспоминания о нем. Как много их было? Сколько из случившегося Чондэ помнит? Он не хотел быть одним скудным, размытым воспоминанием в жизни человека, который стал для него целым миром. Исин неумолимо движется по линии жизни к концу, видит, как Чондэ меняется, преображается. С каждым новым воспоминанием он уже не был таким, каким был раньше. Он все ближе был к тому, чтобы стать тем Ким Чондэ, которого знал Исин. Ему казалось, что знал, потому что, когда он увидел воспоминания, его уверенность пошатнулась. Теперь он знал Ким Чондэ от самого рождения, практически до момента, когда они встретились, и в то же время, он не знал его вовсе.

Это путешествие превращалось в бесконечный фильм, настолько же захватывающий, насколько тяжелый. Исин пытался опознать даты, числа, прикинуть сколько он прошел, и сколько еще было впереди, но все тщетно. Воспоминания перемешивались. Где-то он был еще молод и зелен, срывался на детей, применял грубую силу, а где-то он был спокоен, как удав, в своем неизменном черном пальто, всегда говорил очень вкрадчиво и одним своим видом отбивал желание ему сопротивляться.

Исин наблюдал за происходящим, и внутри него все переворачивалось. Это было и сладко, и больно, где-то умилительно, местами жестоко. Все происходящее вызывало у него множество эмоций. Чондэ пытающийся справиться с детьми становился каким-то особым фетишем. Доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как Чондэ вынужден прятаться под кровать или в шкаф. Зачем он это делал, для Исина так и осталось загадкой, но видимо, так было нужно. Чондэ делал это очень нехотя, и всегда чувствовал себя после этого униженным. Ему, наверно, как и Исину было непонятно, зачем он это делает, и оттого он чувствовал себя очень глупо.

Однако был момент, который полюбился Исину больше всего. Он относился, вероятно, к самым первым дням работы, когда Чондэ еще впадал в ступор при виде детей, и абсолютно не знал, что с ними делать, особенно, если они начинали капризничать. Это позже он научился с ними справляться, научился говорить родительским назидательным тоном, пресекать любые капризы, быть строгим и добрым, когда это было необходимо, а тогда он был словно потерявшийся щенок. В его взгляде читалась растерянность. Он боялся сделать что-то не так, боялся слишком огромной ответственности, его еще мучало его прошлое, с которым он никак не мог справиться. Каждый ребенок напоминал ему о его ошибке.

— А теперь ты пойдешь спать, — фальшиво воодушевленно проговорил Чондэ, словно был аниматором на детском празднике. Он попытался поймать пробегающего мимо него паренька, но тот умудрился вывернуться в самый последний момент.

— Не хочу! — крикнул ребенок. — Почему я должен идти спать, если я не устал?

— Потому что ты устал.

— Не устал.

— Нет, устал, — с нажимом повторил Чондэ, смотря на ребенка с раздражением.

Никто не предупреждал его, что ему придется цацкаться с каждым ребенком, уговаривать его лечь спать. Почему он вообще должен был это делать? Все, что от него требуется, это прийти и раскрыть зонт, так какого, простите, рожна, он бегает за ребенком, чтобы уложить его в постель? Разве этим не должны заниматься родители? Зачем они вообще нужны, если не в состоянии уложить спать даже одного ребенка?

— Быстро спать! — крикнул Чондэ, пытаясь ухватить ребенка, который нарезал вокруг него круги.

— Нет! Нет! Неееееет! — кричал мальчик.

Чондэ тяжело вздохнул. Он понятия не имел, как уложить ребенка не используя магию. Свободно орудовать своим зонтом он все еще боялся, потому что тот иногда не слушался. И ладно, если речь шла о Чондэ, с ним-то ничего страшного произойти не могло, однако подвергать опасности ребенка явно было лишним.

Молодой человек потянулся к карману штанов, вытаскивая оттуда сложенную в несколько раз бумажку, которую тут же развернул, и принялся внимательно изучать.

— Так-так-так, — бубнил он себе под нос, — как бы мне тебя угомонить…