– Бокалов пять, – заметил лейтенант Хорнсби. – Мы ждем еще кого-то?

– Моих офицеров. Работы будет много, втроем не управимся.

– Вот как? – брови Хорнсби дернулись. – Так вы знаете, с чего начать?

– Что-то вроде, – Бродвуд поднял бокал и понюхал содержимое. – Очень ароматное. Мускат… или мускус… всегда их путаю. Выпьем?

Хорнсби поднял один из бокалов, что-то отрывисто сказал Сулейману по-арабски – темнокожий зашипел, точно змея, Хорнсби проговорил еще что-то, Сулейман дернул головой, и неуклюже схватил бокал.

– Ваше здоровье, – сказал Бродвуд.

Он поднес бокал к губам и залпом оприходовал, по меньшей мере, половину, Хорнсби сделал небольшой глоток, Сулейман тряхнул бокалом, подражая англичанам, и поставил его на стол.

– Смотрите не спейтесь, – порекомендовал Бродвуд. – Особенно обезьяна.

– Ему нельзя. Это противоречит его вере.

– Глупая дикарская вера, – Бродвуд поморщился. – Мерзость какая. По-английски он понимает?

– Немного. Но он быстро учится. У него удивительные способности к языкам, арабскому его никто не учил, но он владеет им в совершенстве. Помимо того, знает, наверное, половину кушитских языков. А их немало. Удивительный человек.

– Жаль, пьяница, – буркнул Бродвуд. – Но ладно. Мне вот что непонятно, бишарины… разве это не один из кланов беджа?

– Так и есть.

– Но беджа, если я не путаю черта с дьяволом, стоят под знаменами Махди, нет?

– Да, беджа примкнули к махдистам, причем, еще в самом начале, – Хорнсби посмотрел на Сулеймана, потом вновь на Бродвуда. – Но Махди не лучшим образом обошелся с бишаринами после взятия Хартума. Сулейман и многие из его братьев попали в немилость и были брошены умирать в темницы Омдурмана. Он один из немногих кто выжил. Сейчас смысл его жизни отомстить махдистам. К тому же своим выживанием он обязан именно европейцу. Вернее европейке. Заключенных практически не кормили, но одна девчонка лет десяти из белых порой носила воду и пищу ему и его братьям.

– Девчонка-европейка? – недоверчиво осведомился Бродвуд. – В Омдурмане?

– В этом нет ничего удивительного, – пожал плечами Хорнсби, – здешние работорговцы хватают всех подряд. Та малышка была лишь одной из многих рабынь-европеек при гареме Мухаммеда Ахмеда. Махди был велик и свят, но весьма падок на женщин. Девочки белых кровей в будущем должны были стать жемчужинами его коллекции наложниц. Которая исчислялась сотнями.

Бродвуд задумчиво кивнул.

– Так значит, для дикаря помощь европейки гарант того, что европейцы не так уж плохи?

– Что-то в этом роде.

– И, по-вашему, ему можно верить?

– Наверняка. Я знаю их культуру, он дал клятву, что отомстит махдистам, для людей его племени это очень серьезно. Плохих методов для них не существует. Не только он, многие другие из бишарин тоже присоединились к нашей армии. Они готовы взять в союзники даже Шайтана – был бы результат.

– Очень убедительно, – Бродвуд допил вино и налил себе еще, наполнив бокал чуть не доверху. – Хорошо. Дикарю я верю. А что скажете о себе?

– Бутч Хорнсби, лейтенант разведки.

– Это я уже слышал, – Бродвуд покачал головой. – Откуда вы вообще взялись? Скажите.

– Ну… – Хорнсби задумался, – я был с Китченером с самого начала кампании… и… э…

Бродвуд издал недовольное мычание.

– Но почему именно вам приказано расследовать дело Ангела Смерти? – спросил он. – Вы молоды, вряд ли старше двадцати пяти, а здесь на карту поставлена судьба всей кампании.

– Я проявил инициативу.

– Позвали дикаря?

– Не только. Многие брались за расследование, но единственно моя работа принесла результаты.

– Какие результаты?

– Я узнал, что это яд…

– Об этом он сказал, – Бродвуд ткнул пальцем в сторону Сулеймана. – Так какие результаты?

– Хорошо, я всего-то предложил позвать бишарина, – уступил Хорсби. – Наверное, это все. Но именно это сдвинуло дело с мертвой точки, разве нет?

– Определенно, – Бродвуд задумчиво всмотрелся в бокал. – М… но прежде чем приступить к делу, давайте попробуем набросать портрет нашего врага. Кто он, по-вашему, этот Ангел Смерти? Египтянин, дикарь, может быть махдистский шпион, прячущийся в тенях нашего лагеря, или все же англичанин? Каковы мотивы и цели его убийств? В чем смысл маскарада? И зачем он нагнетает атмосферу страха? – Бродвуд уселся на стул, взъерошил волосы пятерней и забросил ноги на стол. – Говорите.

Хорнсби снял шлем, потер виски, прошелся вдоль столов, и заговорил сухо, чинно, будто разъяснял формулу уравнения:

– Первое, никакой мистики: Ангел Смерти обычный человек. Обычный, но очень умный и с хорошим образованием. Разбирается в христианстве, метко использует христианскую мифологию – вряд ли он из мусульман. Никогда не видел мусульманина хоть немного смыслящего в христианской вере, скажем, святую троицу одни из них воспринимают, как какое-то трехликое божество, другие как трех отдельных богов. Тем более махдисты. Для них христианство – грязь, они просто не станут вдаваться в суть. Наш противник британец, как и мы. Во всяком случае, европеец, – Хорнсби понизил голос. – Предатель.

– Очень категорично, – отметил Бродвуд, взболтнув вино в бокале, – но, впрочем, недурно. А… можно сделать так, чтоб вот это, – бокал качнулся в сторону Сулеймана. – Не стояло столбом.

Хорнсби вновь обратился к Сулейману по-арабски, тот кивнул и плавно, без лишних движений сел прямо на песок, там, где и стоял, поджав под себя ноги.

– Я продолжу? – спросил Хорнсби.

– Будьте так любезны.

– Хорошо. Так вот, человек этот постоянно находится в лагере, он в курсе всего, что у нас происходит и близко знаком с офицерами. Иначе бы он никак не смог подобраться ни к Бордо, ни к Торну. Полностью исключено, что он убивает из личных мотивов – его цель посеять смуту в наших сердцах, запугать и понизить боевой дух. Для этого он и создал атмосферу сверхъестественного, разыграл Ангела Смерти.

– Что довольно-таки смело, а? – вмешался Бродвуд. – Конец девятнадцатого века – кто верит в такую чушь?

– Очень многие, оказывается. Солдатня – повально, и многие из офицеров. Даже майор Льюис, вы знали? Убийства обставлены с потрясающей виртуозностью. Признаться, начиная это дело, мне самому было слегка не по себе. Особенно когда Сулейман сказал, что чует дух Махди…

– Дух Махди… – повторил Бродвуд задумчиво. – Мне не совсем понятно, что значит дух Махди? От трупов как-то по-особому воняет?

– Не от трупов, нет, – Хорнсби пошевелил пальцами, будто пытаясь ухватить нужные слова, – скорее вообще на месте убийства. Сулеймана это очень испугало. Не только его, разумеется – всех. Но его особенно.

– Прошло столько лет с тех пор, как он встречался с Махди, – проговорил Бродвуд, – неужели он, в самом деле, все еще помнит его запах?

– Наверняка, – уверенно сказал Хорнсби. – Запахи – его стихия. Он следопыт.

Бродвуд посмотрел на Сулеймана – мерно раскачивающегося и вцепившегося в свои бусы обеими руками.

– А может следопыт на его языке то же самое, что псих сумасшедший? Очень на то похоже.

– Наши культуры очень разные.

– Да, несомненно. Но свысока своей цивилизованности я имею полное право оскорблять его кретинские повадки, – Бродвуд отсалютовал бокалом. – Твое здоровье, обезьяна.

– Нет называть так, – Сулейман неожиданно заговорил на ломанном английском. – Нет обезьяна. Говорить я Сулейман. Только.

– Правда, быстро учится, – радостно отметил Бродвуд. – Ладно, златоуст, благоговею пред твоим красноречием, отныне нет обезьяна, – Бродвуд опять взболтнул вино в бокале. – Но мы отвлекаемся. Запах Махди это нечто, не укладывающееся в очевидный ход дела. Маскарад и чертовщина христианские, так? Но не может ведь христианское пахнуть мусульманским, ведь верно? Одно с другим не сходится.

– Это только доказывает, что нам вредят махдисты, – сказал Хорнсби.

– Что нам вредят махдисты очевидно и так, – отмахнулся Бродвуд. – Если рассуждать логически, запах свидетельствует о том, что действует не просто убийца из махдистов, а сам Мухаммед Ахмед. Нет, не говорите мне, что он давно мертв, я представьте себе, знаю. Глупо, но с этим миром такое бывает. Уберем логику, уберем вообще здравый смысл. Могила Махди всего в нескольких верстах отсюда, что если эти места защищает его дух, м? – голос Бродвуда понизился до мистического шепота, он вдруг принялся медленно вращать головой, глядя то в одну, то в другую сторону, иногда ненадолго останавливая взгляд на Сулеймане или Хорнсби, и плавно водя руками по воздуху. – Что если он кружит над нашим лагерем, что если умеет вселяться в людей… что если… что если он прямо сейчас в ком-то из нас, – Бродвуд скинул ноги со стола, выпучил глаза и вдруг издал страшный нечеловеческий хрип.