– А я картину купила у старушки-художницы в Сочи, – похвалилась я. – Пастух с овечками на фоне гор и восходящего солнца. Наивно и трогательно. Художница – девяностолетняя бабушка, а рисовать начала только в восемьдесят, представляешь?

– О, у тебя еще столько времени в запасе! – рассмеялся Антон.

– Ха-ха, но я даже к восьмидесяти не смогу освоить самую примитивную живопись, не дано.

– Ой, Ника, мы сами не знаем, на что способны, – философски заметил Антон и повел в кофейню.

Мы устроились за столиком в пустом зале. Я рассказала о путешествии во Флоренцию, о поездке в Сочи, в Лазаревское, о дольмене, показала на айфоне снимок бабушкиной картины. Но умолчала, что потеряла сознание у могилы дочери. Поймала себя на мысли, что мне не хочется казаться слабой перед Антоном, посвящать его в грустные подробности. Впрочем, и раньше этого не делала, не вываливала на него свои проблемы, не ожидала помощи, не делилась мечтами. Отношения с дистанцией. Раньше именно они представлялись современными, правильными. Теперь, когда осознала ценность человеческого участия, эта поверхностность стала казаться бессмысленной, искусственной. Но мысль промелькнула, я ее отметила и не стала удерживать. Ведь так приятно тихим вечером сидеть в кафе с красивым и умным мужчиной в любимом Замоскворечье. И ни о чем не думать.

Антон рассказывал забавные истории о своих коллегах-бизнесменах, о встречах с бюрократами, жаждущими взяток, смешно копировал их. Видела, что ему нравится, как реагирую на шутки, смеюсь. Мы выпили кофе, потом молочный шейк, потом снова кофе.

– Все, теперь точно не засну, – улыбнулась я, отодвинув пустую чашку.

– А может, и не надо? – осторожно поинтересовался Антон и посмотрел в глаза долгим взглядом и тихо попросил. – Возвращайся, Ника…

Это было приглашение к нему домой на ночь. Я вся сжалась. Оказалось, я не стала прежней, нет, просто немного расслабилась. Но ехать к Антону не могла, понимая, что не хочу близости. Не готова. Антон ждал ответа.

– Проводишь меня? – выдавила я.

– Конечно, – он не пытался скрыть разочарования.

Я взяла его под руку. Мы пошли к машине. Посмотреть со стороны – респектабельные супруги на прогулке перед сном. Интуиция подсказывала мне, что сейчас наступил переломный момент. Наши отношения если и не заканчивались в сию минуту, то переходили в какую-то другую стадию. Может, дружескую. Это ведь тоже неплохо, когда бывшие любовники остаются хорошими друзьями.

Зная Антона, понимала: гедонист по натуре, он хочет жить здесь и сейчас, он хороший любовник и любит секс. И не будет долго ждать и уговаривать меня. Наверное, и не должен. Как и я не должна спать с мужчиной, лишь бы не потерять его.

Мне нужно копить силы, чтобы выжить. Беспечный секс уж точно не способен помочь в этом.

Подошел момент, когда следовало всерьез подумать о работе. Хотя не было ни желания, ни сил знакомиться с новыми людьми, вникать в новое дело, заниматься какой-то бессмыслицей, которой полно в любой работе. Пугало любое сообщество людей с его интригами, сплетнями, мелкими выяснениями отношений, а без этого в коллективе не обходится. С расстояния, точнее, с громады своего горя я видела, как смешна повседневная «мышиная возня» человеков, как много в ней суетной мелочности. Как подробно люди живут, придавая ерунде слишком большое значение, не пропуская ни одной чужой оплошности, заостряясь на ней и давая оценку, чаще за спиной. Раньше об этом не задумывалась, и, возможно, тоже жила слишком подробно. Теперь то ли поумнела, то ли стала мизантропом, а значит, поглупела.

Еще опасалась, что утратила творческий задор, а ведь всегда гордилась своим умением работать смело, оригинально, даже изначально скучное превращая в веселое и симпатичное. И в журналистике, что приветствовалось, и в аппаратной работе, что вызывало опасения у консервативных в массе своей функционеров. Но мне даже в чиновничестве повезло с начальством – Битов был креативный, как и его молодые подчиненные – министры.

Словом, сил на новое у меня не было, но не было и сил жить по-старому, в тягучей, а временами нечеловечески жгучей тоске.

Надо отдать должное моим высокопоставленным и обычным знакомым, которые предложили помощь в трудоустройстве. Решила встретиться со всеми, всех выслушать и, возможно, что-то подобрать для себя. Не питала иллюзий, понимая, что пик моей карьеры, скорее всего, пройден. И не потому, что мне сорок пять, а потому, что ничего мне не нужно от жизни. Мне бы какую-нибудь не занудную работу.

Самым настойчивым работодателем оказался Юра Грязнов, с которым мы когда-то работали в одном издании, где он был моим начальником, хотя и не самым главным. Собственно говоря, Юра первым предложил мне переехать из Сочи в Москву. Тогда мне казалось, что это отличная идея, а теперь я раскаивалась, что совершила ошибку. Ведь если бы я осталась в Сочи, то Поля была бы жива… Вспомнила слова Нонны Мордюковой, потерявшей сына: «Если вы родили ребенка, носите его на груди, как орден, и никогда не оставляйте». Права великая актриса.

С Грязновым мне когда-то работалось неплохо. Потом с ним произошла какая-то некрасивая история, что-то связанное с деньгами, и шеф его выгнал. Я не вникала, не хотела, продолжая общаться с Грязновым, когда все бывшие коллеги от него отвернулись, опасаясь гнева начальства. Мы иногда встречались в кафе, часто втроем – он, Жанна и я, болтали, перетирали новости, время от времени перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками.

После увольнения пару лет Грязнов мыкался без работы, подрабатывал в каких-то малоизвестных конторах, потом, наконец, устроился в «Центральную газету», где за несколько лет дорос до должности шеф-редактора одного из многочисленных приложений издания. И теперь ему срочно нужен был зам. Прежний умер две недели тому назад, прямо на рабочем месте, которое Грязнов теперь предлагал мне. Надо заметить, что и предыдущий его зам тоже умер. По пути на работу. В общем, бэкграунд у должности был еще тот. О чем меня Грязнов сразу предупредил, когда мы встретились в суши-баре, чтобы обсудить его предложение.

– Ты знаешь, я теперь вообще не боюсь смерти, – призналась я.

Только много позже узнала, почему Грязнов так вцепился в меня. Вовсе не из-за того, что я такая гениальная. Просто никто из сотрудников «Центральной газеты», кому была предложена эта несчастливая должность, на нее не согласился ни за какие коврижки. Как говорят на Украине, «дурных нема».

Грязнов расписывал мне новую работу как синекуру.

– Мы ударно работаем с понедельника по среду, в среду подписываемся. В четверг-пятницу работа через пень-колоду, так что ты придумай, чем будешь в эти дни заниматься. Можешь писать сама, можешь вообще не приходить в четверг-пятницу на работу. Ну а суббота-воскресенье у нас всегда выходные, это святое.

Звучало заманчиво, даже очень. У меня никогда не было столь свободного графика. А уж о двух полноценных выходных могла только мечтать. Мне почему-то всегда доставалась напряженная, почти круглосуточная работа. Но сил и энергии хватало.

Зарплату Грязнов назвал нормальную. Не большую и не маленькую.

– Знаешь, я хотела бы еще встретиться с некоторыми людьми по поводу работы, а потом уже принять решение, – призналась я.

– Давай так: после выходных придешь в контору, осмотришься, познакомишься с людьми и примешь решение, – предложил Юра. – Тянуть не советую, потому что могут кого-то взять.

Когда вечером пересказала встречу Жанне, заметив, что надо все же рассмотреть и другие варианты, она тут же возразила:

– Иди и ни о чем другом не думай. Отличное предложение! От дома недалеко, хоть пешком на работу ходи. Зарплата – ну, в общем, тоже приемлемая для начала. И потом это же наш Юрка Грязнов, свой человек, тебе с ним будет комфортно.

– Ладно, схожу, посмотрю, что к чему, а там видно будет, – пообещала я.

На будущую неделю наметила несколько встреч, чтобы оценить другие варианты. Но в понедельник утром должна была прийти к Грязнову в «Центральную газету».