Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Морка, ожидая рождения ребенка, стала гневливой и вспыльчивой; дочерей она ежедневно ругала, о своем внешнем виде не заботилась, домашнее хозяйство запустила и пребывала в постоянном изнеможении. Таррина к себе она не подпускала, находя в этом какое-то горькое удовлетворение. Впрочем, добродушная снисходительность Таррина объяснялась не его благонравием, а леностью и слабохарактерностью, а потому поведение Морки начало его раздражать. Морка, как и сам Таррин, со страхом осознавала, что приближается унылый закат ее дней, и часто с досадой и отчаянием воображала, что дочь похитила у нее и былую красу, и жизненные силы. Она с ненавистью смотрела на стройное, упругое тело дочери, на ее румяные щеки и золотистые кудри. Отец Майи был человеком бережливым и рачительным, умел вести хозяйство, и с ним семья процветала, но теперь Морка считала упрямую, своенравную красавицу-дочь лишним ртом.

Неподалеку от хижины, у озера, рос огромный ясень. Жаркими летними днями Майя удобно устраивалась среди раскидистых ветвей и, задумчиво жуя травинку, часами рассматривала свое отражение в зеленоватой воде, будто сонная кошка на завалинке. Когда Морка звала дочь помочь по хозяйству, подмести пол или начистить овощей для похлебки, Майя неохотно повиновалась – с ленивой, небрежной грацией, чем еще больше раздражала мать. Вскоре Майе надоели постоянные придирки, и она стала уходить к водопадам или в поля или проплывала на островок в центре озера, где весь день нежилась на солнце, возвращаясь домой только к ужину.

Семья жила бедно, но не впроголодь, впрочем еды всегда едва хватало. Девочки взрослели, и Морке казалось, что достатка им никогда не видать. Таррина она старалась кормить сытно, хотя и однообразно – хлеб, яблоки, похлебка и каша, – а дочери перебивались объедками. Однажды Майю послали на рынок в Мирзат продать свежесбитое масло, но по дороге она съела добрую половину. Морка выпорола дочь и пожаловалась Таррину.

– Ей впредь неповадно будет, – добавила она.

Таррин расхохотался и потребовал, чтобы Майя показала следы порки. Рубцов оказалось всего два – после второго удара Майя выхватила у матери прутик и переломила его о колено.

Сейчас, вспомнив об этом случае, Морка умолкла, сняла с гвоздя у двери деревянную лохань, приволокла ее к очагу и стала наполнять теплой водой, чтобы Таррин мог умыться. Таррин, заметив, что Морка отвернулась, лукаво подмигнул Майе и поднес палец к губам. Девушка улыбнулась в ответ, скинула сарафан и, завернувшись в старое одеяло, начала зашивать прореху.

Таррин утер ладонью рот, сплюнул на пол виноградные косточки, подошел к очагу и, усевшись на табурет, принялся разматывать грязные обмотки.

– Утихомирься, старушка моя, – сказал он, когда Морка поставила у его ног лохань с горячей водой. – В доме должен быть мир и покой. Жизнь слишком коротка, чтобы ее на ссоры тратить. – Он притянул ее к себе и усадил на колени. – Глянь лучше, чем я тебя порадую. Знаешь, что я серебро умею находить?

– Не городи чепухи! – угрюмо отмахнулась она.

– Я где хочешь серебро отыщу, – заявил Таррин, стремительно запуская руку ей за пазуху и вытаскивая оттуда серебряную монету. – Вот, видишь? Пятьдесят мельдов. Для тебя, моя красавица! Завтра как пойдешь сыр и масло продавать, так на рынке себе что-нибудь и купишь. Только не надо мне больше выговаривать про таверны да про дильгайское отродье. Ты же знаешь, я только тебя люблю, всем сердцем!

Морка ошеломленно уставилась на монету, осторожно взяла ее двумя пальцами и попробовала на зуб:

– Откуда это?

– Как откуда? Из-за пазухи! К дельдам твоим прилипла, а я и достал.

Майя, рассматривая шов в мерцающем свете очага, сдавленно захихикала.

– Бери, не бойся! – велел Таррин Морке. – Не краденая. Ты заслужила. А мне в награду поцелуй причитается.

Морка подозрительно посмотрела на него:

– С чего это ты так расщедрился? Опять в Теттит собрался, что ли? И когда тебя назад ждать?

– Никуда я не собираюсь! Завтра на озере порыбачу, если Майя сети починит. Вот ты с рынка вернешься, увидишь, сколько я рыбы наловлю – и карпа, и щуку, и форель. Мельдов восемьдесят заработаем, а то и больше. Не сомневайся. Нала, солнышко, – обратился он к девятилетней девочке, – уложи малышку. Ей давно спать пора. А ты, Келси, огонь в очаге потуши. Вытащи из огня полено, погаси его здесь, в лохани. Ну, не знаю, как вы, а меня ноги не держат. Майя, хватит уже шить, побереги свои ясные глазки. Завтра закончишь. Пойдем, красавица, – вздохнул он, обнимая Морку. – Сейчас уложим твое пузо, заодно я тебе и напомню, как ты им обзавелась.

Пятьдесят мельдов… Таких денег в доме давно не водилось, но Морка уже привыкла к непредсказуемому поведению Таррина и не стала допытываться, как он их раздобыл, хотя и сгорала от желания узнать, где он провел день.

3

Сети

Лунные лучи, пробираясь сквозь ставни, освещали ветхие, давно не стиранные простыни и голую ногу Майи – девушка укладывала ее на приставленную к кровати скамью, потому что вдвоем с Налой на узкой койке было тесно. С матерью Майя постоянно бранилась, но сестер любила и заботилась о них как могла. Летними ночами приставная скамья избавляла от жаркой духоты, только поворачиваться было неловко. Засыпала Майя быстро и спала крепко.

В хижине, за закрытыми ставнями, жужжали мухи, по углам копошились мыши. Морка уснула. Таррин, чуть отодвинув занавеску, жадно глядел в щелку на обнаженные плечи и спутанные кудри Майи, залитые лунным сиянием.

Говорят, что лунный свет навевает сны. Майе что-то снилось. Таррин слышал ее неразборчивое бормотание, но проникнуть в мир ее грез не мог.

Поначалу сон Майи был лишен знакомых, привычных образов. Ее окружало безбрежное сияющее пространство. Потом она оглядела себя и увидела, что с ног до головы покрыта цветами – не просто увешана гирляндами, как недавно у водопада, а укутана в длинное одеяние, целиком сотканное из ярких лепестков, источающих восхитительный аромат.

– Я – владычица Беклы! – изрекла она без слов: мысли чудесным образом звучали в невидимой неисчислимой толпе, собравшейся у ее ног.

Сквозь эту толпу Майя медленно прошествовала к роскошному возку неподалеку, понимая, что ей предстоит проехать по огромному городу к какому-то святилищу, где ее наделят великой властью.

Возок радужно переливался, будто громадная перламутровая раковина. В ярко-красные оглобли была впряжена пара длиннорогих белоснежных козлов, богато украшенных золотой мишурой, алыми перьями и гирляндами овощей и фруктов – длинными стручками фасоли, пучками моркови, тыквами, кабачками и огурцами. Некая смутная фигура стояла у повозки и держала козлов под уздцы.

– Нет, я сама поеду! Это мои козлы! – воскликнула Майя, выхватила стрекало из чехла у сиденья и погнала козлов вперед.

Повозка качнулась, словно на волнах, и тронулась с места под одобрительный гул и возгласы невидимой толпы. Майя сидела, зажав меж колен выдолбленную тыкву, наполненную спелыми смоквами, и щедро разбрасывала сочные плоды по сторонам.

– Угощайтесь! – кричала она.

Сладко пахло смоковным соком. Невидимые люди суетились, расхватывая лакомство. Майя никого не различала в толпе, скрытой сияющим туманом, но чувствовала, что посреди всеобщего ликования ей угрожает смертельная опасность. Какой-то мерзкий толстяк сгреб смоквы в кучу и, ни с кем не делясь, жадно поглощал плоды. Майя понимала, что он может ее убить, но его удерживала чернокожая девушка.

Наконец Майя достигла цели своего путешествия – ясеня на берегу, бросила поводья, спрыгнула с повозки и, вскарабкавшись на излюбленное местечко среди ветвей, посмотрела на темную поверхность озера, но вместо своего отражения увидела там косматого старика, который добродушно глядел на нее. Она догадалась, что это водяной дух. Ей стало любопытно, действительно он живет под водой или неслышно подкрался к ней сзади и выглядывает из-за плеча, отражаясь в озере. Майя повернула голову, ветви ясеня зашелестели, яркий свет застил глаза – и она проснулась.

5
{"b":"599151","o":1}