– Кто это – Таррин? – спросила Оккула. – Он тебя любил?

– Не знаю. Да, наверное, – неуверенно протянула Майя. – С ним было весело. Я его так любила…

– Ах вот как? Ну-ка, расскажи поподробнее, – велела Оккула.

Майя, борясь с наплывом воспоминаний, робко начала рассказывать о Таррине.

– …а потому матушка меня и продала, – вздохнула она. – Наверное, прознала как-то. Она всегда так – сначала все копит в себе, а потом взрывается.

– А он тебя станет искать?

Майя задумалась.

– Нет, не станет, я знаю, – наконец всхлипнула она. – Таррин – он такой…

– Ох, бедняжка! – прошептала Оккула, обняв Майю. – Я тебя никогда не брошу, в Зерай за тобой пойду и даже дальше.

Где-то вдали залаяла собака. На нее кто-то прикрикнул, и лай умолк. Воцарилась огромная, гулкая тишина.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Оккула.

– Конечно, – удивленно ответила Майя. – А почему ты спрашиваешь? Как ты можешь мне не нравиться? Ты меня спасла и…

– Прошлой ночью? Подумаешь! Это пустяки. Нет, я не о том говорю. Скажи, нравлюсь я тебе или нет?

– Еще как нравишься! – горячо заверила Майя, не понимая, чем так взволнована подруга.

Оккула сжала ее в объятиях, мягкими пухлыми губами расцеловала Майе шею и плечи.

– Тебе с Таррином хорошо было? – спросила она.

– Да, – сонно протянула Майя, успокоенная теплом и тишиной, – в молодости душевные силы восстанавливаются быстро.

– А его ласки тебе нравились?

– Ага, – пробормотала Майя, нежась в мягкой постели и представляя, что рядом с ней лежит Нала.

– А как он тебя ласкал? Вот так?

– Ах! Оккула…

Мягкие пухлые губы прижались к губам Майи; кончик языка скользнул в рот; рука, пробравшись под сорочку, нежно гладила бедро.

– Он тебя подвел, правда? – прошептала Оккула. – Кому они нужны, мужчины эти! Трусы, лжецы, все как один, лишь бы погулять и бросить. Мы на них состояние заработаем, вот увидишь. А я тебя не подведу, банзи. Ты мне очень нужна, чтобы мне самой не пропасть. Поцелуй меня! Ну же, поцелуй, как я тебя поцеловала.

Майя растерянно замерла. Необычная, странная девушка привлекала своим всеведением, уверенностью в собственных силах и независимостью, что укутывали ее невидимым плащом. Она предлагала спасение от одиночества и от страха перед неведомым будущим. Если покориться Оккуле, она защитит и убережет от беды. Когда-то Майя находила спасение в глубоких, зыбких водах озера, куда остальные заплывать боялись, держась привычного, твердого берега. Так и Оккула – чернокожая, хитрая и жестокая, преданная неведомой, жуткой богине мести – теперь давала Майе убежище, отводила грозящие ей беды. Оккула принадлежала только ей, и больше никому. Майя крепко обняла ее, запустила пальцы в короткие жесткие волосы и страстно расцеловала щеки, губы и глаза подруги. Оккула, тяжело дыша, откинулась на подушки и рассмеялась.

– Сорочку сними, – прошептала она. – Нет, погоди, я сама. Вот, так тебе нравится? А так? Я тебе нравлюсь, банзи? Скажи мне, скажи!

Обнявшись, девушки лежали под одеялом.

– Ах, Оккула, я никогда не думала, что…

– Ш-ш-ш!

– Я спать не хочу.

– Я тебе не спать велела, а молчать.

– Ладно, я помолчу. А ты говори. Расскажи мне о себе – кто ты и откуда. Там все такие, как ты, – черные? И где твоя родина?

– Положи мне голову на плечо. Вот так. Ну, с чего же мне начать?

– Где ты родилась?

– Где я родилась? Хочешь, чтобы я расплакалась? Я все эти воспоминания похоронила под обломком скалы… ну знаешь, как Депариот в сказании. Давно уже… мне тогда меньше лет было, чем тебе сейчас. Похоронить-то я их похоронила, а во сне они все равно возвращаются. Однажды мне сказали, что шернами становятся девушки из неблагополучных семей. Вот только в моей семье все было хорошо. – Оккула помолчала. – Ты слыхала про Белишбу?

– Нет. А где это?

– Где Белишба? Ох, банзи, ничего-то ты не знаешь, глупышка. Белишба лежит далеко к югу от Саркида. Отсюда до Хёрл-Белишбы больше тридцати лиг, все на юг от Дарай-Палтеша. Но я родилась не в Хёрл-Белишбе.

– А где?

– На юго-западной оконечности Белишбы начинаются сухие степи, а за ними лежит громадная пустыня. Белишбанцы зовут ее Ведьмиными песками. В детстве я этого названия не знала, потому что родилась на другом краю пустыни – да-да, на другом краю самой страшной пустыни на свете. Мы называли ее по-своему – Говиг. Двести лиг каменистых холмов и песчаных равнин; двести лиг пустоты, только ветер воет и призраки вьются над барханами; двести лиг белесого неба и багровых туч, из которых никогда не проливается ни капли дождя.

Рассказу Оккулы Майя внимала с любопытством – он напомнил ей сказки старой Дригги.

– Там, за смертоносной пустыней Говиг, я и родилась. На моей родине живут люди с сердцами, горящими, как солнце. Они честны и прямодушны, добры и откровенны. Им нечего скрывать, и они ко всем относятся с теплом.

– А какая там местность?

– Плодородные равнины. Реки текут медленно, воду по каналам отводят на поля.

– Стада поить?

– Нет, там рис выращивают. Но я не из крестьянской семьи. Мой отец был купцом. Мы жили в Теджеке – его называют Серебряный Теджек, потому что река огибает его с трех сторон и белый песок на берегах серебрится под солнцем. Женщины выходят к воде стирать белье, а дважды в год на большой песчаной косе проводят ярмарку, дают представления в честь Канза-Мерады. Когда мне было три года, Зай повел меня на ярмарку. Я сидела у него на плечах и глядела на толпу, что колыхалась, как высокая трава под ветром. Отец мой был очень высоким. Торговал он драгоценностями, но не так, как противные толстяки в домах с решетками, замками и охранниками. Нет, он был не просто купцом, а искателем приключений. Куда его только не заносило! Он даже у Великого моря побывал…

– А где это?

– Ох, потом объясню, не перебивай. Так вот, бывал он и там, и в заоблачном Селлион-Рабате, где воздух такой разреженный, что с непривычки дышать трудно, и в заснеженном Узаке, где обморозился чуть не до смерти, а на обратном пути на него разбойники напали, он с трудом от них отбился. С драгоценностями всегда так – их все хотят украсть. Поэтому Зай переодевался, менял обличье – то притворится сумасшедшим богомольцем, то гуртовщиком с упряжкой волов. Однажды прикинулся нищим калекой, а драгоценности в деревянной ноге спрятал. Мы никогда не знали, когда его домой ждать, – он месяцами не возвращался. Как-то раз Экундайо, мамина служанка, прибежала и говорит: «Там коробейник пришел, с резными раковинами и деревянными игрушками». Ну, матушка и вышла посмотреть – глядь, а это Зай вернулся. Экундайо его не признала, только я сразу догадалась. Честное слово!.. Ах, банзи, я тебе всю ночь могу про него рассказывать, да только лишние слезы мне ни к чему. А когда мне девять лет стукнуло, Зай решил пересечь пустыню. Помню, матушка его умоляла этого не делать. Никто не знал, как далеко простирается пустыня и что лежит ее за пределами. Говиг многие пытались перейти, но так и пропадали без вести, ни один не вернулся… А вот Зай вернулся. Он всегда домой возвращался. Он пересек Говиг за шестьдесят два дня и вышел к Бекланской империи. В Бекле он продал драгоценности – опалы, изумруды и сапфиры – за очень большие деньги. Целое состояние сколотил, только немалую сумму пришлось отдать за покровительство верховному барону Сенда-на-Сэю, тому самому, в чьих конюшнях мы вчера ночевали. В Бекле у барона был роскошный особняк, там Зай и остановился. В чужой стране без покровительства торговать драгоценностями очень опасно. Как Зай по-беклански говорить выучился, я не знаю – наша речь на бекланскую не похожа, ты же слышала… Ну, вернулся Зай домой и сразу в обратный путь собрался. «Там очень выгодно товар можно сбыть, – объяснил он матушке. – Теперь я знаю, кому и что продавать, возьму с собой вдвое больше. Опасно, конечно, но жизнь полна опасностей». Такой уж он был человек, рисковый и бесстрашный. Ничего не боялся.