Рантер подавил приступ гнева, отвернулся от дисплея, чтобы подчиненный не увидел глубокого успокаивающего вдоха. Врожденная корректность не позволяла показывать собеседнику борьбу эмоций.

– Что значит ушли? – сухо спросил капитан. – У вас есть данные. Запросите поиск по всем параметрам через глобальную сеть. Выставите в программе распознавания лиц большую погрешность, сканируйте данные всех городских камер, а не только в исходном квадрате. Разве я должен учить вас работать?

– Капитан, мы прошерстили все сети. Их лайверы деактивированы, запрос по биологическим параметрам дал нулевые результаты, поиск во всех базах данных заходит в тупик. Капитан, – волнение Бринева достигло стадии раскрасневшихся щек, – они словно никогда не существовали.

Под столом треснул стило – державшие его пальцы Рантера сжались в кулак, но на лице капитана не дрогнул ни один мускул.

– Продолжайте поиск, – отчеканил он, обрывая связь.

Бесшумный кондиционер работал на полную мощность, но и он не спасал от духоты. Жаркие щупальца лета заползали под дорогой костюм, раздражающе трепали по загривку. Их хотелось содрать, как защитную пленку новокупленного экрана, чтобы увидеть в полной мере глубину красок. Но не выходило.

На родине избавиться от чрезмерного волнения проще. Стоит распахнуть окно, и тревога уходит. Аккуратные здания, спешащие по делам люди, ароматы изысканного парфюма и невероятная зелень ухоженной травы газонов. Здесь же даже стебли источают пыльный запах неопрятности. Что уж говорить о людях.

Рантер скривил нос, вспомнив сальные волосы и пятна пота на майке молодящейся женщины, набивавшейся вчера в ночные спутницы. Проституция изжила себя, как профессия, но Россия чудесным образом осталась страной разврата, где готовы задрать юбку ради удовольствия.

Минуту Рантер переводил взгляд с одного экрана нижней линейки на другой, послушный тачпад прокручивал страницы двух досье. Оксана Ленская и Крис Вериз – парочка мамонтов, встретившаяся по иронии судьбы. Фред помнил, как ликовали агенты, узнав о единении целей, полагая, что проще уничтожить стадо в совокупности, нежели по одиночке. Вот только у Фреда была иная точка зрения, которую он не высказывал на всеобщий суд. Русские не любят неожиданностей. И не умеют их просчитывать.

Дверь без стука отворилась. Подобная бесцеремонность позволялась лишь Тому Прайду – единственному иностранцу в отделе, за исключением самого Фреда. Этому долговязому, аккуратному и пунктуальному, как сам Рантер, агенту, капитан доверял.

Прайд отодвинул кресло от стола и сел, закинув ногу на ногу. Ступня в вычищенном до зеркального блеска ботинке принялась раскачиваться, но даже эта привычка агента не останавливать ни на мгновение движение хоть одной из частей тела не раздражала Фреда.

– У нас проблемы, – будто соглашаясь с не озвученным предположением, произнес Прайд.

– Том, я был прав! – Рантер вскочил с кресла, обошел стол и присел на его край. – Эти двое не могли просто испариться.

– Сами – не могли, – поддакнул агент. Сморщенное четырьмя десятками лет лицо казалось поделкой неумелого скульптора.

– Вот именно! Он жив, Том. Провалиться мне на этом месте, жив! Чтобы пробить защиту нашей системы нужен гений. И не просто гений, а природный биоробот, черт бы его побрал! Нужно чувствовать коды, любить их. Том, только Веренцев мог так замести следы.

– Я согласен с тобой. И считаю, что пора пустить по следу Беса. У нас достаточно полномочий?

– Достаточно, – решительно кивнул Рантер. – Более чем.

***

Гладкое, словно эбонитовое, полотно дороги устремилось в гору, сливаясь с ночным небом. По обе стороны тянулись полуметровые защитные насыпи, и стройный ряд деревьев за этой песчаной окантовкой создавал иллюзию тоннеля. Красная нить на навигационном дисплее бортового компьютера казалась неподвижной, пройденные километры выдавал только изредка подергивающийся рябью фон. И в этой фальшивой стабильности, напускном спокойствии чувствовалась горько-сладкая вязь предопределенности. Есть лишь один путь – вперед: никуда не свернуть, а возвращаться, в общем-то, незачем.

Окси смотрела в окно, теребя ручку походной сумки. Все, что связано с прошлым, связано с ложью. Стайка детей, наконец-то сытых и согретых пусть казарменным, но теплом. Бескорыстные друзья, отзывчивые наставники. Их учили быть добрыми, мудрыми и… нетерпимыми. Нельзя убивать ради собственной выгоды, нужно довольствоваться тем, что имеешь. Нельзя становиться на пути идущих к благородным целям – иначе будешь уничтожен. Есть черное и белое, а компромиссы – ухищрения предателей. Человечество заслужило свободу и счастье. Все, кто мешает их достичь, должны исчезнуть.

Одиннадцать лет она верила в справедливость навязанной морали. Маленькая девочка стучала в двери и ей открывали. Молодые и старые, богатые и – чаще – бедные, что сначала казалось ей странным. Они улыбались с порога, а она доставала пистолет с глушителем и стреляла в упор. Затем проходила в комнаты, откуда неизменно доносился вопрос: «Вася (Дима, Таня, Костя…), кто там пришел?» Вместо ответа вырывались пули. Иногда хватало одной, иногда заканчивалась обойма.

Она возвращалась на базу слегка уставшая, но удовлетворенная. Первым делом принимала душ, хотя кровь всегда смывала в квартирах целей, не гулять же по городу с пятнами. После – шла к Псионику или на «тренировки по сексуальному воспитанию», где честно старалась научиться получать обещанное тренером Гарцели удовольствие.

А потом была зима. Слишком теплая даже для западной России. Экологи били тревогу и с фанатичной преданностью галдели о необходимости ужесточить пункты эко-соглашения, усилить контроль не только в пропитанных технологиями городах, но и на периферии. Первыми под прицел попали аборигены, отказавшиеся записывать свои огороды в гос-реестр сельхоз-программы. И отряд молодых экстрагентов – государственную гордость – отправили в русские села. По сути задание мало чем отличалось от предыдущих, но Окси запомнила этот день. Ее угораздило отказаться от занятия с Гарцели, за что и была наказана. К самолету она доплелась на негнущихся ногах, с ноющей, горящей болью, разрывающей внутренности.

На операцию отводилось полчаса – вполне достаточно для небольшого населенного пункта. Отряд высаживали в несколько этапов, оцепляя поселок. Десять минут бодрым шагом до первых ворот, по полминуты на дом. Ночь надежно прикрывала от случайных взглядов.

Этот дом был четвертым в списке Окси. Небольшая лачуга в пять комнат, два сарая, туалет в семи метрах от парадного входа, огород, усыпанный опилками на зиму. Три цели. К замку подошла самая простая отмычка. В первой спальне – двое, муж и жена. С ними проблем не было. Третья цель – бодрый старичок, из тех, что вечно спят по три часа в сутки и десять раз за ночь ходят в туалет. Заметила его Окси вовремя, выстрелила. Но боль скрутила неожиданно, будто острый стержень царапнул изнутри, и рука дрогнула. Пуля попала в грудь. А вторую Окси выпустить не успела, расслышав хриплое «Спасибо».

Так неожиданно и неправильно получить благодарность от цели. Окси опустила пистолет, спросила:

– За что?

– За смерть. – Старик прислонился к стене, прижимая руку к ране, через пальцы текла черная в полумраке кровь. – Я жил только своим трудом и получать навязанные подачки не хочу. Мне нечего терять, кроме свободы. Таким я и умру. Свободным. В отличие от тебя.

Окси глубоко вдохнула, вырываясь из липкой паутины памяти. Крис вел машину молча, подперев голову левой рукой, тогда как правая лениво держала руль. Всем своим видом экстрагент олицетворял скучающее безразличие. Но Окси догадывалась о заключенной под молчаливой кольчугой буре, и не теряла надежды увидеть ее истоки. Хотя бы ради усмирения собственной.

– Неужели ты согласился только ради мести? – спросила она, наконец.

– Месть? – Вериз скривился в скептической усмешке. – Мстят только те, кому заняться больше нечем.