Кант пишет:

"Эта ценность может заключаться только в принципе воли безотносительно к тем целям, какие могут быть достигнуты посредством такого поступка...".

Как видите, речь идет не о принципе разума, а о "принципе воли". То есть это разум практический, творящий волю.

Если взять разумный принцип как таковой, как теоретический, то ценность главного разумного принципа как такового может состоять только в его общности, позволяющей его применение во многих частных случаях. Это дает кибернетическое преимущество, что является утилитарной ценностью.

Ценность же моральную любой разумный принцип получает только от общности людей и ценности её существования в общениях и отношениях.

И потому совершенно неслучайно максима поступка, совершаемого из чувства долга, заключается в уважении к закону.

То есть, максима не только разумна, но и потестарна: в ней скрыт авторитет старшего и, тем самым, отношения с ним. И, в отличие от теоретического принципа знания, максима воли есть НАСТАВЛЕНИЕ, исходящее от старшего.

Таким образом, говоря о нравственности мы не можем уйти от общества. И даже если мы предположим, что мораль получается имяреком не в результате воспитания (общения со старшими), а заложена в каждом человеке от рождения, то и тогда эта генетическая нравственность получает смысл лишь потому, что человек - животное общественное.

И когда Иммануил, в своем стремлении вынести общество за скобки и рассматривать только индивидуума, субъекта разумной воли, пишет:

"... только представление о законе самом по себе, которое имеется, конечно, только у разумного существа...";

- он лукавит и недоговаривает. Ибо ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ЗАКОНЕ может быть только у существа ОБЩЕСТВЕННОГО; и одной разумности здесь недостаточно. Если, конечно, заранее не признаться себе в том, что Разум есть явление принципиально общественное, - ведь, он основан на Речи, способе коммуникации, - и не считать общественность разума само собой разумеющейся и не нуждающейся в упоминании.

И здесь мы, наконец, находим объяснение нарочитого индивидуализма Канта. Он хочет получить ответ на вопрос: кого можно счесть добрым человеком? Или, говоря языком психологии, - какую личность можно назвать нравственной (моральной)?

И дает ответ:

"... только представление о законе самом по себе, которое имеется, /.../ поскольку это представление, а не ожидаемый результат, есть определяющее основание воли, может составлять то столь предпочтительное благо, которое мы называем нравственным и которое имеется уже в самой личности, поступающей согласно этому представлению".

Пусть так, и всё же этого недостаточно для морали. Думается, мораль намного богаче, и в своем осуществлении обнаруживает весь спектр переживаний личного общения.

Так что Кант производит известное расчеловечение морали, когда заявляет, что...:

"Раз я лишил волю всех побуждений, которые для нее могли бы возникнуть из соблюдения какого-нибудь закона, то не остается ничего, кроме общей законосообразности поступков вообще, которая и должна служить воле принципом".

"Здесь законосообразность вообще есть то, что служит и должно служить воле принципом...".

Эту исключительную приверженность закону и законосообразному мышлению можно назвать "правовым фанатизмом". И, разумеется, имярек, зараженный им, скорее всего мыслит себя законодателем.

Что и находит подтверждение в следующих словах Канта:

"...я всегда должен поступать только так, чтобы я также мог желать превращения моей максимы во всеобщий закон".

Последнее означает, что представление о законе у имярека есть, законосообразную максиму он придумал, выступая в роли Наставника самому себе, но закона, который бы он соблюдал, нет в правовом поле. Наверное, он мог бы появиться, если бы имярек обладал властью законодателя.

Сказанное отсылает нас к пониманию морали как НЕПИСАНОГО ЗАКОНА.

То есть, в обществе существуют некие общепризнанные нормы поведения в типичных бытовых коммуникациях и ситуациях, и публика поддерживает соблюдение этих норм своими коммуникативными средствами. Государство, однако, не участвует в этой общественной саморегуляции, так что последняя осуществляется внутри правовых свобод.

Если нравственный мир и нравственная жизнь обладают собственной публичной ценностью, в силу заключенных в них возможностей общего существования и персонального самоосуществления, то государство и не должно вмешиваться в эту жизнь; и публика, скорее всего, склонна охранять нравственный мир от посягательств государственной власти.

Последнее означает, что нравственная личность вовсе не желает превращения своей моральной максимы в Закон.

И когда, скажем, Учитель мудрости морально наставляет своих учеников, говоря им: "Любите друг друга..."; это его деяние вовсе не равно законодательной инициативе.

Откуда следует, что желание Канта превратить свою максиму во всеобщий закон лишает мораль собственной экзистенциальной ценности, и определяет мораль как "недозакон", или проект закона, плод индивидуального законотворчества.

И получается, что моральный мир - это мир становящийся; а правовой мир - это мир из него ставший.

Само собой разумеется, что становящееся может быть понято только из ставшего. Поэтому в своем более позднем труде "Метафизика нравов" (Metaphysik der Sitten) Иммануил называет учение о праве первой частью учения о нравственности.

Он пишет:

"Учение о праве как первая часть учения о нравственности требует вытекающей из разума системы, которую можно было бы назвать метафизикой права".

Таким образом, Кант намерен умозрительно исследовать нравственность исходя из учения о праве.

В целом, мораль и право объединяются им в единый регулятивный корпус управления поведением, базирующийся на творимой разумом воле. Законы этой воли именуются им "законами свободы". Притом что речь идет не о политической свободе, а о независимости сотворенной разумом воли, от воли природной, сущей естественно и независимо от разума.

Законы свободы в целом называются им "моральными" и включают в себя как Мораль, так и Право.

В "Метафизике Нравов" читаем:

"Эти законы свободы в отличие от законов природы называются моральными. Поскольку они касаются лишь внешних поступков и их законосообразности, они называются юридическими законами; если же ими выдвигается требование, чтобы они (законы) сами были определяющими основаниями поступков, они называются этическими, и в этом случае говорят: соответствие с первыми есть легальность, со вторыми - моральность поступка".

Как видим, моральность здесь есть внутриличная приверженность имярека закону и праву как высшей ценности существования.

Беда в том только, что законосообразный поступок не состоит в соблюдении закона: намерение соблюсти закон не рождает поступка. Так что если "лишить волю всех побуждений, которые сопутствуют соблюдения какого-нибудь закона" и исключить всякие ожидаемые результаты, кроме соблюдения закона, то не будет и самого поступка.