У меня, похоже, почти не оставалось времени.
Потом я кинулся бежать.
Все окна стенали, им хотелось как можно скорее сломаться, впуская влагу, океан, стихию вглубь дома. Я бежал, не разбирая дороги, пробуя все двери, что попадались мне на пути, но ни одна из них не открывалась в другую реальность.
Наконец я устал и замер у очередного окна. Вода почти почернела, в доме было сумрачно, тихо, только стоны стекла и рам, только стук отдельных капель о деревянный пол скрашивали тишину.
Что ж, нужно было принять — здесь и сейчас стихия сломит последнее препятствие и я окажусь в её объятиях. Сопротивляться не имеет смысла, а дверь — моя дверь — может ждать меня совсем не тут.
Когда стекло лопнуло, понеслось внутрь, подхваченное потоком воды, я вжался в стену и задержал дыхание. Хотелось зажмуриться, пусть вовсе не от страха, но я заставил себя смотреть, пока вдруг весь мир не дрогнул, меняясь.
Смазавшись в единое пятно, эта реальность выплюнула меня, выбросила на берег.
И вот я стоял на коленях, опираясь ладонями о каменистую почву, усеянную осколками раковин. Вокруг вставала, цвела, пела весна. Слышались птичьи крики, чудился чужой смех.
С трудом поднявшись на ноги, я удивился только тому, что ни капли не промок. Недалеко шумело море, но я двинулся в противоположную сторону, на сегодня мне было достаточно воды.
Теперь ко мне вернулось чувство направления, я знал, что дверь недалеко, нужно только обогнуть скалы и свернуть в рощицу цветущих деревьев.
В воздухе висел пряный аромат, и я почти улыбнулся, хоть во мне всё ещё клубилось недоверие. Этот мир, такой переменчивый и странный, мог и сейчас готовить злую шутку. Если уж ему сначала так хотелось меня утопить, то что ему стоит отравить воздух или скомкать всю реальность, как лист бумаги?
Я вошёл в цветущую рощу и тут же ощутил, как болью сжимает виски. И в то же время дверь маячила впереди, я почти видел её очертания, она вырастала прямо из песка дорожки, возвышалась, чуть приоткрытая, будто ожидала именно меня.
Но я не мог даже ускорить шаг, а от боли темнело в глазах. Грудь сжимало будто обручем, невозможно было вдохнуть, как следует.
Деревья клонили ко мне цветущие ветви, не было ветра, который мог бы принести хоть глоток свежего воздуха, и мне начало казаться, что я так и не выбрался из воды. Напротив, будто бы именно океан окружал меня, заполнял собой мои лёгкие, из-за чего я уже не мог дышать.
И когда я почти достиг двери, почти ухватился за круглую ручку, мир снова растёкся тёмным пятном, исчез и аромат, и отдалённый шум моря, и весна.
Вновь я стоял в самом сердце дома, который сдавила в пальцах водяная стихия. Здесь не было никакого воздуха, никакого света, тёмная вода заполнила меня, как раньше заполнила дом, и я барахтался, хотя должен был потерять сознание и утонуть. Всюду была одна вода, не имевшая ни дна, ни поверхности. Я падал, или плыл, или замер в центре бесконечного, замкнутого океана…
***
…Я открыл глаза. Часы у кровати показывали три, за стеклом тёк городской сумрак. Был ли тот мир только сновидением, или в очередной раз я погиб и вернулся в родную реальность?
Темнота вокруг не собиралась давать мне ответ.
Я зажёг свечу и долго сидел на кровати, вслушиваясь в ночь. Мне не хотелось снова искать пути в мире сновидений, как не было желания спрашивать у кого-либо, что произошло.
А ещё мне казалось, что за окном всё ещё течёт и бьётся в стекло тёмная вода, что она вот-вот хлынет внутрь, сомнёт, смешает с донным илом и мой дом, и меня самого.
Робкий огонёк свечи помогал мне бороться с этим ощущением, но он не спасал от темноты, расшалившейся внутри меня.
***
Только когда занялся рассвет, когда в его смутном сиянии стало ясно, что город не скрылся за ночь под водой, я успокоился. Конечно, теперь спать было уже поздновато или… рановато, но всё же я почувствовал себя увереннее, смог отправиться на кухню и привычно поставить чайник.
В тот момент, когда он закипел, окно на кухне распахнулось само собой, впуская сразу несколько сфер — юные миры родились и прилетели покружить у лампы. Я проводил их взглядом, заметив, что один из них похож на мыльный пузырь, заполненный тёмной морской водой… Не в нём ли я побывал сегодня?..
Миры кружились под потолком, я пил чай. И постепенно неотвратимое наступление стихии переставало казаться чем-то ужасным. Возможно, я не сумел найти с ней общей язык, быть может, в следующий раз она будет дружелюбнее?..
Но стоило мне закрыть глаза, и я снова видел, как с треском ломаются рамы, как вылетают стёкла, впуская внутрь поток, живую стихию, не желавшую ни с чем соглашаться. И, наверное, нужно было бояться её, но я испытывал лишь странное удивление.
Океан что-то сделал со мной, он остался внутри и не желал уходить. Я знал, что даже солнце нисколько мне не поможет. Теперь я буду носить в себе стихию столько, сколько она сама того пожелает.
За окном разворачивалось весеннее утро, щебетали птицы, солнце искрилось в лужах и ручейках. Внутри меня обживалось тёмное море, а я… всего лишь пил чай, ожидая, когда стихия станет мне родной.
========== 052. Акварельный мир ==========
Сумерки были лилово-фиолетовыми, а местами, в тенях, будто пролилась синяя акварель. Странный свет розовато-белых небес, ещё хранящих поцелуи заката, превращал весь мир в нарисованный неуверенным художником, у которого в палитре были только синие, розоватые и фиолетовые тона.
Долина, поросшая молодым лесом, постепенно забирала вверх, а вдали виднелась гора, островерхая, с крутыми склонами. Однако пространство всё время искажалось, и потому трудно было понять, как далеко находятся эти склоны и скалы, как высока гора, не простой ли это холм, можно ли подняться на неё или лучше обогнуть.
Я шёл, вдыхая свежесть леса, влажную и манящую тысячами запахов, я ждал, что с небес сорвётся ночь, но она всё не наступала, а час сумерек тянулся так бесконечно, что в какой-то миг я решил — здесь не бывает иного времени суток. Впрочем, это могла быть ошибка, и я в очередной раз оказался в мире, который вычёркивал странников вроде меня из потока времени.
Так или иначе, но я двигался вперёд, я почти видел дверь, она ждала меня чуть в стороне за небольшим холмом, а может, скалистым выступом, выходом породы.
Но чем дальше я шёл, тем меньше я себе казался. В этом странном мире, где свет оставался таким неизменным и изменчивым одновременно, я словно уменьшался, в то время как остальной мир рос. Деревья превращались в великанов, настолько древних, что отчасти сухих, невысокий холм уже оборачивался горой, а гора, что манила издали, скрывала в себе целый хребет, выгнувшуюся позвонками спину таинственной земли.
Если сначала я слышал привычную для леса возню птиц и мелких животных, то постепенно мир словно затихал, но это было не спокойное затишье; что-то будто заставляло умолкнуть каждый звук, что-то большое, по-настоящему гигантское, что-то исключительной мощности и… наверное, красоты.
Я оглядывался, останавливался, вслушивался, пытался угадать или почувствовать, но понимание ускользало от меня, вокруг лишь растекались оттенки — лиловый, лавандовый, немного индиго, капля пурпурного… А потом они сменялись сиреневатыми, синими, тёмно-фиалковыми.
Может быть, мир хотел говорить со мной этими красками, но я не понимал такого языка и не мог ему ответить. Мне оставалось только идти сквозь травы, мимо деревьев и разросшегося кустарника, углубляться в мир, в котором с каждым шагом я становился всё незаметнее, всё незначительнее, точно растворялся в его фиолетовых тенях.
…Когда дорогу мне преградил овраг, разрезавший ровную плоть долины почти уродливым шрамом, я остановился на краю, вглядываясь вниз. Дно оврага выстилали тени, они были чёрными — иссиня-чёрными, как разлившаяся тушь, как тьма небес, в которой зажигаются звёзды.
Запрокинув голову, я увидел, что небо по-прежнему светло, по-прежнему чуть румянится, словно только что проводило солнце за горизонт. Но тут, в овраге, текла чистейшая ночь, такая густая, что её можно было налить в стакан.
