Здесь много вещей и много пыли. Паутина свисает со стропил, напоминая густую вуаль. Пыльные клубки в углах похожи на затаившихся котят. Оставив подсвечник на стареньком комоде с покосившимися ящиками, один из которых беспомощно вывалился, словно не в силах удержать воспоминания, я прохожу в центр комнатушки и закрываю глаза.
Теперь остаётся положиться на чутьё, тогда ответ найдётся сам собой. Если он есть.
Ответ на вопрос, который даже не был задан.
Когда же я открываю глаза, то никакой комнатки под крышей уже нет. Вокруг ухоженный сад, летний полдень, аромат цветущих роз.
На дорожке сада стоит, задумавшись, мужчина. Не понять, сколько ему лет — нет тридцати? Далеко за семьдесят? В нём точно больше нет времени. Или это в саду нет времени.
Он словно слышит удары чужого сердца и поворачивается.
— Я забыл про дом? — вопрос кажется удивительно естественным.
— Да, — и я живо вспоминаю едва освещённый чердак.
— А они ждут…
— Рассказчика.
— Все истории! — он кладёт ладонь на сердце. — Все истории записаны только тут.
— Вы им нужны, — подтверждаю и оглядываюсь, в надежде увидеть дверь. Но её там нет. В этом мире, похоже, совсем нет дверей.
— Не могу выйти, — добавляет он, замечая растерянность в моём взгляде. — Не знаю как. Не придумал… Двери.
— Ничего, — мне хочется его успокоить, хотя я и сам почти забываю, что такое дверь. Однако в памяти ещё хорошо удерживается маленькая и пыльная комнатушка, в которой продолжают гореть три свечи. И мысленно я пытаюсь рассмотреть её, почти выхватывая каждый предмет, касаясь его, впечатывая в себя понимание его реальности.
Хозяин и автор, кто бы он там ни был, мнётся рядом. Он ничем не может помочь, слишком уж опрометчиво переступил порог, не понимая, куда входит.
Но вот я добираюсь до стены, противоположной окну, словно одолжив у луны холодный взгляд. Да, эти очертания и есть дверь. И я могу создать такую же.
Протягиваю ладонь хозяину, имя его сейчас не имеет значения. Он послушно сплетает со мной пальцы, точно ребёнок. И вот уже мы идём, пересекаем границу пространства без времени.
Он бедром задевает комод, едва не роняя подсвечник, но тот всё же слишком массивен, чтобы вот так просто упасть. Луна всё так же таращится в окошко, пыль взбаламутилась и трудно дышать.
— Мой дом! — восклицает он.
Я слышу по голосу, что здесь ему за пятьдесят, но он ещё крепок и силён.
— Истории ждут, — наверное, он не нуждался в напоминании, но всё же кивает.
А вот меня ждёт дверь. Она всё ещё открыта позади меня, только ведёт теперь в какой-то иной мир. Мне пора, я так и не услышу этих сказок сегодня. Но зато я нашёл сказочника.
Улыбнувшись, я прохожу в дверь спиной вперёд и закрываю её. Теперь он не попадёт в западню.
Далеко-далеко, в ином мире, некогда пустой дом оживает, в его стенах начинают разговаривать сказки.
========== 031. Музыка ==========
…Может быть, все пути и дороги — большая ошибка, попытка бегства от самого себя?
Может быть, все миры — только бред обезумевшего от одиночества разума?
Возможно, все истории уже рассказаны, а новые никому не нужны.
Странники, путешественники, скитальцы — лишь несчастные тени, которые попались в клетку собственного отказа от реальности. Они шепчут свои сказки, но те теряют связность, утрачивают линии сюжета.
Их не слушают и не слышат. Некому слушать, некому слышать. В этом мире им не место, а других миров нет.
Может быть, всё есть обман, самообман, морок.
Галлюцинация, жить которой бессмысленно, глупо и даже немного опасно…
***
Я просыпаюсь в сером и пустом дне. Красок словно и нет, и не было никогда. Тишина — нет музыки, нет ритма, точно из этого мира вытащили самое его сердце. Даже порывы ветра на удивление лишены голосов…
Оторвавшись от постели, я смотрю на собственные руки.
Может, это всего лишь кошмар?
Нет, сон не торопится отпускать. Холодный пол почти обжигает босые ступни. Одеяло колется, пальцы чувствуют боль, когда ударяешь в стену.
Где я? И, наверное, кто я здесь?
Мне приходится добраться до ванной, потому что только тут находится зеркало. Пустой и немного мутный кусок стекла, в котором моё отражение выглядит пугающе чужим. И безжизненным.
Но я совершенно точно не умирал и не собирался. Да и не похоже это состояние на смерть. Больше на отсутствие чего-либо. Что же произошло?
Но и память — пуста.
В этом доме несколько комнат, они похожи одна на другую, слишком легко заблудиться и забыться, не находя ответа, где был, а где не был. Только коридор, ванная и кухня чуть отличаются друг от друга. Но всё однообразно серо.
За окном унылый и тоже серый пейзаж, коробка за коробкой высятся многоэтажки, копии друг друга, они настолько одинаковы, что кружится голова. Когда на мгновение отвожу взгляд от окна, однообразные прямоугольники мерещатся мне и в комнате. Лишь немногим позже я понимаю, что это шкафы, кресла и диван.
Во мне нарастает ощущение неправильности.
Пусть я сбит с толку, пусть не могу чего-то вспомнить, но внутри меня что-то живо и требует ответов. Оно бьётся, и постепенно я подчиняюсь этому. Я будто бы запер в груди птицу, и она щебечет, рвётся, стараясь сломать клетку рёбер.
Может, это моё сердце, но я даже не уверен, что в этом мире оно вообще во мне есть. Куда приятнее верить в птичью природу нарастающего волнения. К тому же из окна я не вижу других птиц, никаких. Даже чёрно-серые городские вороны, даже сизые голуби скрасили бы этот мир.
Вот только их нет.
Вполне вероятно, тут совсем никого нет. Кроме меня.
Хотя не поручусь, что я хоть насколько-то тут… существую?
***
Слушаю птицу в груди. В этом мире, лишённом ритма, кроме однообразного графического, ведущего только к застою, отсутствию динамики, к скуке в чистейшем её проявлении, птица вдруг начинает выстукивать для меня определённый темп.
Звук внутри меня нарастает. И потому я желаю выпустить его. Мог бы и распороть грудину, да только так вышло, что под рукой нет ни одного ножа, никакого достойного инструмента.
Я пробно шевелю губами, стараюсь подключить голос, но поначалу кажется, что мне вырвали голосовые связки.
Ни звука.
Пока внутри нарастает крик, наружу не вырывается ровным счётом ничего.
Я сидел на полу, и стоило открыть собственную бессловесность, я подскочил и принялся отбивать ритм ногой.
Пол не такой уж гулкий, его скрывает серый ковролин. В спальне получше, но комната слишком узкая, чтобы танцевать, а птица не позволила бы мне стоять на месте. Я вырываюсь на лестничную клетку.
Места тут, конечно, отнюдь не больше, но зато оно звучит и гудит с каждым шагом, прыжком и ударом.
Ритм скоро охватывает весь дом. Не знаю, сколько там этажей вниз и сколько вверх — я завис где-то на середине, в некоем сердце, но теперь сам стану источником звука и ритма, разгоню его, как кровь по венам.
Поначалу, конечно, получается только шум, но я привыкаю, научаюсь владеть новым причудливым инструментом. Моя птица помогает в этом.
Когда с губ срывается первый звук, стон, полуслово, меня охватывает самое настоящее счастье.
С этим миром, с серостью и скукой можно сражаться.
Что может быть более обнадёживающим?..
***
Закрывая глаза, я танцую, мой хриплый, забывший слова и самые звуки голос рвётся вверх и вперёд, я слышу отклик, отзвук, вихрящееся эхо. Мне уже начинает казаться, что вслед за неровной мелодией дом качается, потягивается, обращается живым существом, чтобы отрастить себе лапы и помчаться по улицам, пробуждая другие здания.
Есть ли в этом мире кто-то ещё, что-то ещё? Теперь мне почти всё равно.
Захваченный звуком, песней, что звучит в первую очередь внутри меня, песней, что растёт из меня, я забываю думать о чём-либо, даю себе возможность и право только чувствовать, только проживать этот момент.
Снова и насквозь.
***
…Может быть, ни путей, ни дорог не существует, может, скитальцы, странники и путешественники — бредят и лгут себе. Возможно, мир действительно похож на серую коробку, в которой ничего не происходит.
