Она подобралось, выгибая спину подобно кошке.

— И не нравлюсь тебе.

Очевидно. Но мне хотелось вызвать его на разговор, а не на сражение, пусть шаманский нож и оформился в руке. Я совершенно не хотел его ранить.

— Чужак, — хрипло бросило оно. — Что ты тут ищешь?

— Всего лишь иду своей дорогой. Я — странник, — конфликт на этом явно не остановился, и клинок обжигал мне ладонь, обещая защиту.

— Странник? Давно здесь никого такого не бывало, — существо обошло меня по широкой дуге, словно примериваясь, когда лучше прыгнуть. — Я закрыл двери, все двери.

— Я сам себе дверь и ключ, — пришлось небрежно пожать плечами. Существо недоверчиво втянуло носом воздух.

— Значит, ты уже и не странник, — резонно возразило оно.

— Никем другим, кроме странника и шамана, я быть не хочу, — начал я.

— Забыл сказочника, — и тут оно успокоилось и уселось в траву. — Неопасен.

— Не собираюсь причинять вреда, — поправил я, потому что не стал бы утверждать, что не умею создавать проблемы.

— Тогда послушай…

Существо знало много сказок и говорило легко, так, что можно было заслушаться. Я сел напротив него, по другую сторону от дороги, и позволил истории проливаться сквозь меня, течь ручьём и образовываться во что-то иное, новое.

***

В землях, что южнее гряды холмов, выросла сама собой деревенька. Немного в стороне от тракта, спрятавшись за рощицей, у пологого берега ручья. Люди тут жили нелюдимые, но между собой уживались, хоть и старались лишним словом не перебрасываться. Каждый хранил внутри странную тайну, которую никак не собирался поведать другим.

Иногда путники, пользующиеся трактом, останавливались в деревеньке. Некоторые из них уходили с рассветом, но кое-кто оставался, возводил домишко и… никто больше не замечал, что он новичок.

Даже дети тут были тихими, настороженными, обходили незнакомцев и умели прятаться в травах так быстро и хорошо, точно часть их была по-настоящему звериной.

Однажды мчался по тракту королевский гонец. Дорога была плоха — только что прошли ливни, размыло её, всюду блистала вода в колеях, глина месилась под копытами коня, чавкала и в конце концов ухватила подкову.

Не было и речи продолжать путь без неё, так что гонцу пришлось свернуть в едва видневшуюся из-за густого кустарника деревеньку. Он обратился к грозному и молчаливому кузнецу, а сам постучался в ближайший дом, не заметив никакого трактира.

— Что нужно? — выглянула неприветливая женщина.

— Отдохнуть с дороги, — тряхнул знаком короля, болтавшимся на шее, гонец.

— Проходи, — поморщилась она, принимая неизбежное.

Когда он сел к столу, рассматривая кусок хлеба и молоко, что хозяйка поставила перед ним, у него вырвалось само собой:

— Что вы за народ?

Хозяйка зыркнула на него и насупилась, усевшись в углу.

— С чего ты взял, что мы — какой-то особый народ? — уточнила она.

А гонец и сам не понимал, откуда появилась эта уверенность. Пожав плечами, он сделал глоток молока.

— Сколько путешествую, а таких нелюдимов не встречал, — нашёл он пояснение не хуже любого другого.

— Странно ли любить уединённость? — спросила его хозяйка.

— Вот уж не знаю, — он усмехнулся. — Но чудится мне…

Она только головой качнула и резко встала.

— Дела… — и оставила его одного.

Гонец оглядел скромное убранство домика, и ещё больше показалось ему, что всё здесь ненастоящее. Будто он смотрел на одну сторону монеты и не мог увидеть другой.

Когда конь его был подкован, гонец вовсе не уехал, как планировал. Промчавшись по дороге, чтобы казалось, точно он покинул здешние места, он оставил коня пастись на берегу ручья, а сам пробрался обратно в деревню.

Поначалу она показалась всё той же, а затем гонца так и дёрнуло — у всех жителей не было лиц! Они занимались обычными делами, но не говорили друг с другом, и только гладкое пустое пространство отличало их от обычных людей.

Испугавшись, гонец вернулся к лошади и помчался вперёд ещё скорее.

***

Немало людей собралось, чтобы уничтожить «безлицую заразу». Они выдвинулись от столицы и уже на третий день были в деревне. Да только никого там не обнаружили. Дома пустовали, никаких вещей, ничего не нашлось.

Лучшие следопыты обошли окрестности, но странное племя пропало, словно его никогда и не было. Только покинутые домики и убеждали в обратном.

В королевстве была объявлена тревога, но и это нисколько не помогло. Канул безлицый народ неизвестно куда.

***

Прошло несколько лет, ужасы о безлицем народе забылись, и только одному человеку хотелось поймать их. Гонцу. Он так часто бывал в этих краях, что в какой-то миг ушёл со службы и выстроил дом в долине неподалёку.

Он следил за деревней каждый день, и однажды жители в неё вернулись. И у них всё так же не было лиц.

Воодушевлённый, бывший гонец лежал в траве, присматриваясь к ним и размышляя, как опять соберёт отряд. Вдруг чья-то ладонь опустилась ему на плечо.

— Привет, брат.

Он узнал кузнеца и негодующе мотнул головой. Проступившие было черты уже истёрлись с лица того, что некогда без лишних разговоров подковал коня.

— Я не брат тому, кто не имеет лица!

— Что ж, как найдёшь своё, так и поговорим, — усмешку было не рассмотреть, но она явственно слышалась в воздухе.

— С моим всё в порядке, — возмутился бывший гонец, совершенно выходя из себя.

И кузнец сунул ему зеркало.

Стекло отразило лишённое черт пространство.

— Видишь, брат, — кузнец отобрал зеркало. — Приходи к нам, мы уже выбрали место для твоего дома.

Гонец зарыдал бы, но как? Он стоял в холмах, среди трав и слушал ветер, пока не принял, что и его место теперь в той деревне, что он мечтал стереть с лица земли.

***

На пороге ночи, в кружении звёзд и тихом шелесте трав, я сидел рядом с существом, соткавшим своё тело из тумана. Мы молчали, а последние отголоски истории тонули в сумерках.

— Вот теперь тебе пора, странник, — существо вновь утрачивало форму. — И дверь сюда закроется даже для тебя.

— Идёт, — я поднялся и тут же был подхвачен вихрем.

Открыл глаза на пороге собственного дома.

Было радостно, что сам я всё же не сменил облика.

Надвигалась ночь.

========== 215. Мой ==========

Среди лесов и холодных ручьёв, что бежали с гор, затерялась горстка деревушек, соединённых между собой пустующими трактами. Мало кто любил тут путешествовать, мало кому приходило в голову разводить торговлю. Да и чем торговать-то? У всех одно и то же — пряжа из козьей шерсти, шкурки мелкого пушного зверя, ягоды лесные и орехи.

Народ тут жил в основном нелюдимый, в душу друг другу никто не лез, новостей и слухов не любили. Домики стояли уединённо, так что соседа с окраины деревенской можно было и неделю не увидеть. Потому никто и не заметил, что Малеска начала полнеть. Не обратили они внимания — или тут уж виду не подали — что однажды ночью разорвал дремотную тишину, нависшую над деревней, крик младенца. Не спросил никто, зачем Малеска ходила в лес под вечер, почему шла с корзиной, а вернулась без неё.

И если кто что-то и знал, предпочёл молчать.

Так уж заведено было в тех краях.

***

У ручья, на мшистом берегу стояла корзинка с младенцем. Любопытный мальчишка рассматривал всё вокруг, пусть зрение пока его подводило. Цветные пятна да дуновение ветра, вот и всё, что он видел и ощущал. Однако характер в ребёнке прорастал удивительный — нипочём ему было то, что мать куда-то исчезла, лежал он и гукал, нисколько не беспокоясь, ничего не пугаясь.

Эри долго наблюдала за ним, то прижимаясь к камню, то оглаживая мох пальцами, то кусая себя за губу. Зелёные глаза вспыхивали по-волчьи, но скоро резко теплели, и Эри опять пританцовывала, подавалась вперёд, а затем резко отодвигалась.

— Что выглядываешь? — сова Хэлгэл опустилась Эри на плечо. — Детёныш человечий. Вот это радость.

— Не будет поживы, — нахмурилась Эри.

— Так мать его давно вернулась к своим, — Хэлгэл развернула крылья. — Дар это нам.