Я знал теперь каждое слово, и это согревало меня.

Отсюда мне не было слышно, но море пело, рассказывало и шептало тысячью голосов. У него нашлось бы немало историй для меня. Я взглянул на блокнот и поспешил пройти по тропе.

Сегодня я всю ночь буду слушать их — морские сказки, протяжные и звонкие, смешные и печальные, даже страшные. И когда я решился, мир, затаившийся под сенью каштанов, принял меня.

Лишь в тот миг я осознал, что уже не раз бывал здесь, приходил сюда, сидел у костров, бродил в полосе прибоя. Но всегда это было как в первый, как и сейчас.

Может, мир этот был у меня внутри?

Но я не стал размышлять, а только открыл блокнот и взял карандаш.

Слова полились сами собой.

========== 186. Старше на целых три года ==========

Сестра всегда говорила, что за парком есть новый мир, но он не верил, он был старше на целых три года и, конечно, лучше разбирался в том, как устроен мир. Каждый день, когда они гуляли по ровным аллейкам или играли на детской площадке, она останавливалась, если налетал порыв ветра, и крепко зажмуривала глаза.

— Сделай так же, сделай так же, и тогда откроется дверь! — шептала она возбуждённо, стоя к ветру спиной, пока он задорно поднимал её волосы. А старший брат только рассматривал её смешное сморщенное лицо и думал, что никогда-никогда не был таким беззаботным, ведь у него была младшая сестрёнка.

Он не помнил, каким был до её рождения, не знал, каким мог бы стать без неё.

***

Время неумолимо набирало бег, и вот брат начал ходить в школу и водить сестру в детский сад. По утрам он, сильно важничая, тянул её за руку по парку, а она оглядывалась, словно взглядом выискивала ветер, и обязательно, когда тот наконец-то налетал со спины, замирала.

— Подожди, подожди, подожди, уже сейчас…

— Я опоздаю на урок! — твердил брат в ответ, но покорно ждал. Дверь не открывалась, он не опаздывал.

***

А потом и сестра стала школьницей. Они всё так же шли по утрам через парк, но она замирала реже, и порой брат видел в глазах её странную, совершенно не детскую печаль, будто она что-то потеряла там, в парковых аллеях, и никак не могла найти снова.

Когда ей исполнилось одиннадцать, он с тем же упрямством ходил с ней в школу, пусть многие подначивали из-за неё.

— Вам не понять, — говорил он на обидные слова. — Она — сестра. Самый родной человек.

Он не знал, как сестра была за это благодарна.

***

Теперь она замирала не чаще раза в месяц и ничего, совсем ничего не говорила, и он терпеливо ждал, ничего не спрашивая. Этот ритуал будто бы связывал её нынешнюю с той малюткой, и это было отчего-то ужасно важно.

***

Ему исполнилось шестнадцать буквально вчера. Он ещё примеривался к этому возрасту, искал его внутри себя, бесконечно спрашивая, действительно ли каждой клетке его тела стало больше на год, правда ли он почти взрослый, умопомрачительно взрослый. Ей было тринадцать, и она не думала о таких вещах.

Они брели вместе по парку, был май, и в школу совсем не хотелось.

Ветер метался по кронам, но она не останавливалась, не открывала ему доверчиво спину, не жмурилась смешно, и брат чувствовал, что это тоже часть взросления, взрослого мира, который внезапно утратил всю привлекательность, что имел буквально вчера.

— Эй, — позвал он.

— Что? — сестра глянула на него искоса, грустная и странная, ещё более странная, чем обычно.

— Подождём ветер?

— Он не придёт, — пожала она плечами.

Брат видел, она что-то знает, какую-то истину, которая непостижима ему, хоть он старше на целых три года. Она чувствует то, чего ему не почуять никогда, чего не понять, не коснуться. Как обидно! Почему вдруг ей это доступно?

— Подождём! — упрямо сказал он.

— Не здесь, — ухватив его за руку, сестра потащила его за кустарник, к площадке, которую они нашли давным-давно. Там всегда стояла вросшая в землю старая покосившаяся скамейка.

Сестра сбросила рюкзак на неё и строго взглянула ему в глаза.

— Если ты смеёшься…

— Ни капли.

— Ладно, — она раскинула руки и закрыла глаза. — Ветер, где ты?

Ветра не было, не было даже в кронах. Он то ли спал, то испугался и убежал. А может, мстил им обоим за то, что они столько раз пренебрегли игрой.

— Ветер, — прошептала она. И тогда брат решил встать рядом и тоже зажмурился.

Пусть.

Можно представить, что он ещё капельку ребёнок и играет в «понарошку». Что он на самом деле не в парке, а…

Но тут налетел ветер. Забежал со спины, толкнулся.

— Не открывай глаза! — сказала сестра. — Не открывай ни за что. Пока он не стихнет.

Ей было тринадцать, ей ещё было легко не открывать, верить, ждать…

Он смотрел внутрь себя и видел взрослость, удивлялся ей. Откуда она пришла в него и зачем? Не обжилась ещё, но уже таится внутри.

И тут последний порыв коснулся плеча и исчез.

— Теперь можно, — разрешила сестра.

Он открыл глаза.

Она вся дрожала, так сильно, что он заметил и со своего места. Нахмурившись, он шагнул к ней, но сестра быстро развернулась и выдохнула.

За их спинами трепетала листьями ветка каштана. Обломилась, наверное, и теперь лежала в траве, никому не нужная — пышные свечи соцветий и зелёные листья.

Сестра наклонилась к ней.

— Ключ, — произнесла она медленно.

— Ключ? — повторил брат, но она ничего не ответила, а только подняла ветку и пошла вперёд, ни о чём не думая.

Он глянул на два рюкзака, сиротливо прижавшиеся друг к другу на скамейке, но не стал подбирать их. Чёрт с ними! Он поспешил за сестрой, которая с каждым шагом словно становилась всё меньше.

Может, и он сам становился меньше, когда бежал за ней.

Отчего-то не получалось догнать. Да ещё и ветер, такой сильный ветер бил прямо в грудь, точно не хотел пустить его дальше.

Разозлившись, брат рванулся сильнее.

— Там моя сестра!

И тогда ветер пропустил его. Догнав, брат схватил её за руку.

— Ты всё же смог, — удивилась она и ускорила шаг.

Парк давно должен был кончиться, окольцеваться оградой, прерваться, выпустить их в клубок спутанных между собой улиц. Но нет, ничего такого. Они шли под деревьями, под клёнами, каштанами и дубами, шли и шли, а ветер скакал по ветвям вслед за ними.

Ветка в руках сестры всё уменьшалась, пока действительно не стала ключом, странным ключом, с бородкой в форме листа каштана. Что такого можно им открыть?

Но сестра знала, это знание сияло в её глазах, и он снова ощутил себя непривычно, почти обидно. Он же старше на целых три года, откуда же она столько знает! Почему!

— Перестань, — одёрнула его сестра. — Это неуместно. У всех своё предназначение.

Разве она всегда была такой?

— Всегда, — она всё же повернула к нему голову. — Вот наша дверь, видишь?

Он не видел, но хотел верить, что дверь есть, по-настоящему есть. А даже если её нет, то он последний раз сыграет, последний раз представит, что дверь понарошку.

Сестра сощурилась, но кивнула:

— Так пойдёт.

Сделала шаг вперёд и вставила ключ в воздух. Прямо в воздух. В спину ветру.

И дверь появилась, создалась вокруг, сплелась из света и листвы.

Он увидел.

Сестра повернула ключ трижды и глянула на него вопросительно:

— Дёрни ручку, мне не хватит сил.

Почувствовав себя нужным важным, старшим, он потянул дверь на себя, и та послушно открылась, очень мягко, точно только того и ждала.

В проёме, стоявшем без стен, не принадлежавшем никакому миру и всем мирам, лился свет, совсем летний, яркий и тёплый. Сестра шагнула туда первой, оставив ключ в замке. Он замешкался, но последовал за ней, отчаянно не желая потерять её, такую мудрую младшую сестру, теперь.

— Вот и мы! — сказала она так, как говорят, когда приходят домой.

Они стояли на лугу, а двери за спиной не было. Неподалёку бежала река, а под кроной дуба высился дом.

— Наш дом, — объявил он.

Мир был другим, но самым родным и настоящим.