Дверь ждала меня у ручья, возможно, даже того самого, о котором Пайтер упоминал в своей записке. Или это был совсем другой поток. Я ушёл из этого мира, полный смешанных чувств и отчего-то тоски, и мне не хотелось вернуться.
========== 161. Призрак ==========
Растущие вдоль дороги тополя напоминали больше кипарисы, то ли в силу недавно увиденного сна, в котором я бродил по разрушенному городу, наполовину занесённому песком, наполовину завоёванному морем, то ли просто сами по себе. Пирамидальные кроны, утыкающиеся в небо, за тонировкой стекла высились чёрными колоннами.
Мимо пролетали деревни-сёла-посёлки-городки, все неуловимо похожие друг на друга, все вместе напоминающие декорацию. В тонированном лобовом стекле белёсое от пыли небо, прошитое столбами линии электропередач, вдруг обращалось надвигающейся бетонной стеной, но тут же снова казалось пустым небосклоном. Пугающее ощущение неотвратимой угрозы столкновения длилось до нескольких секунд, пока растительность не обступала дорогу с двух сторон, заключая небеса в траурную тёмно-зелёную рамку.
Перейдя в этот мир, я и не предполагал, что отыщу себя в автобусе, а вокруг будут люди, больше схожие с актёрами, играющими в дикой и скучной пьесе, где им приходится только спать и тихо переговариваться непонятно о чём, а временами выходить прочь, бесследно исчезая со сцены. Сам же я снова занял привычную позицию — стал зрителем спектакля, которого зачем-то усадили под те же софиты.
Я не знал, какой может быть конечная остановка, но почти не волновался об этом. Меня захватило тягучее ощущение дороги, движения вдоль разных и всё же таких одинаковых полей и холмов. Шоссе пронзало реальность и бежало по грани, будто бы не оставляя ни шанса вырваться из круга, замереть, рассмотреть лучше то, что укатывалось назад.
Я почти перестал ожидать, что автобус действительно встанет и выпустит нас всех, потому это случилось внезапно. Выйдя из салона, я удивлённо оглядел пустынный городок. Ехавшие со мной исчезли так быстро, словно их стёрли ластиком.
Место будто и не было настроено ко мне враждебно, но насторожилось, наблюдало, и я чувствовал — оно жаждет, чтобы я поскорее убрался восвояси. Но внутри меня молчал мой компас, мне пока некуда было уходить.
Я шёл мимо ухоженных палисадников, ярких домиков, и, возможно, они должны были выдавать беззаботную весёлость, привольность жизни в таких местах, но на деле каждый скрывал какую-то тайну. Редкие прохожие не улыбались мне, поглядывали неодобрительно, торопились оказаться подальше от меня.
Иногда на пути встречались колодцы, но все — заброшенные, прикрытые листами шифера, заложенные камнями. Казалось, что в них закрыли некое древнее зло, и иногда меня тянуло заглянуть в темноту, отыскать хотя бы какую-то щель, чтобы понять, есть ли там, внизу, вода, или же все колодцы отчего-то пересохли.
Вывернув на новую улицу, я обнаружил разбитые временем бетонные остовы зданий, этакие выброшенные на берег кости китов, ясно доказывающие несостоятельность чьих-то идей, впрочем, так же печально похороненных временем. Неясно только, кто именно ошибался и чьи ошибки увековечили эти громоздкие памятники с колючей проволокой по верху забора.
Вместе с тем я чувствовал, что «там» всё ещё что-то происходит, ведётся странная жизнь, которую не заметить и не разгадать так просто. Может быть, эти зияющие проёмами и окнами громады живы сами по себе, пусть они странные, лишённые смысла, цели и что там ещё необходимо для существования. Что-то в них заставило меня замереть и некоторое время тщательно раскапывать воспоминания, вот только я ничего не нашёл.
Чем дальше я забирался, тем сильнее было гнетущее ощущение. Такое случается, когда к медовому аромату цветов вдруг примешивается неуловимый, но назойливый запах тления. От него нельзя скрыться, и в то же время его будто бы и вовсе не существует.
То и дело меня тянуло свернуть с дороги, отправиться к местным холмам, найти в них отдых, но в то же время я чувствовал, что там на самом деле ничего такого нет — ни холмов, ни отдыха. Мир этот только казался большим, но на деле был ограниченным, сжатым, сплюснутым надколотым сизо-белым небом.
***
Когда я ощутил дверь, то кинулся к ней почти что бегом. Улицы пронеслись мимо, выгнулся кошачьей спиной мост через мелкую речушку с заболоченными берегами, и я почти уже приготовился перескочить порог, когда увидел, что у самой двери стоит призрак. Настолько древним и странным он был, что и не определить — мужчина или женщина некогда превратились в него.
Медленно повернувшись, он смерил меня тяжёлым взглядом.
— А, странник, — он обвёл рукой точно весь мир вокруг. — Как тебе здесь?
— Угнетает, — не покривил я душой.
— О, этого я и добивался, — он удовлетворённо улыбнулся, ощерив чёрную пасть, полную острых зубов. — Хочешь уйти?
— Мне пора, — я взглянул на дверь, чувствуя, что она будет ждать меня совсем недолго,
— Печально, ведь мы ещё не поиграли.
Обернувшись, я увидел, что этот посёлок преобразился, все дома пришли в запустение, выросли сорные травы, дороги стали тропинками.
— Увы, — хотел я возразить, но призрак не позволил, поднеся прозрачный палец к губам.
— Новый лабиринт ждёт именно тебя.
— Меня ждёт дверь, — качнул я головой.
— Дверь? Но тут её нет, — н засмеялся, а дверь исчезла.
***
Дёрнувшись, я проснулся и сел, принимая более удобное положение. Я по-прежнему находился в автобусе, за пыльным стеклом неторопливо бежала степь, над которой растянулось белёсое небо. Я всё ещё находился в пути, а может, уже попал в замкнутый круг, из которого пока не нашлось выхода.
Автобус взбежал на мост и тут же понёсся дальше, мимо пронеслась жестяная крыша старой остановки. В окне мелькнула река, изогнувшаяся змеёй, словно присыпанный пеплом рогоз шевелил листьями на её берегах.
За нашим автобусом неспешно плыла косматая чёрная туча, обещая грозу.
Мне следовало найти иной выход отсюда, но я не знал, как его искать. Компас внутри молчал.
***
Мы резко затормозили. Мои попутчики, теперь больше напоминающие сгустки тумана, будто бы миру надоело формировать из них человекоподобных существ, потянулись к выходу. Я тоже поднялся, ещё не вполне понимая, удастся ли то, что я задумал. Идея, надо сказать, пришла мне в голову совершенно внезапно и была так же бредова, как вся эта гнетущая реальность.
Я остановился в проходе, пока все не покинули автобус, только в этот миг осознав, что у него никогда не было водителя. И в тот момент, когда мне нужно было наконец-то шагнуть на землю, я закрыл глаза и представил врата.
В спину ударил порыв сухого пряного ветра, наполнивший всё вокруг меня степными запахами и жаром. Я сделал ещё несколько шагов вслепую для верности. Ветер улёгся.
Несколько секунд ничего не происходило и не менялось. Тогда я всё же осмотрелся — мир изменился, ни дороги, ни тополей-кипарисов, ни голубовато-белого неба, ни змеистой реки неподалёку. Степь простиралась до горизонта, в насыщенной синеве росчерком вырисовывались птичьи силуэты. Больше ничто не угнетало. Я вырвался.
Путь мой лежал на закат, я двинулся, раздвигая высокие травы ладонями, бесхитростно радуясь тому, что игравшая со мной реальность осталась позади. Вот только мне всё же чудилось, что когда-нибудь я попаду туда снова.
========== 162. Урок ==========
Боль рождается внутри. Она тугим и колючим шаром спазма вспарывает живот и как будто выпускает щупальца, мгновенно заполняющие собой каждую клетку тела. Вот уже реальность рассыпается кусками мозаики, да и была ли она когда-нибудь реальной?
Вместо привычной комнаты, а я засыпал в собственном доме, перед глазами плывут цветные пятна — пестрящий калейдоскоп абстракций. Звуки тают в нарастающем «белом шуме», словно заполняющем меня целиком. Тело перестаёт слушаться и даже ощущаться, сознание, отчаянно цепляясь за последние ниточки связей, пытается сохранить хоть какие-то ощущения.
