— Очень плохо, — заговорил он спокойно, отчего в глубине души моей всколыхнулась тревога. — Ты впустил частицу пустоты под собственную кожу и даже не заметил этого.
Я взглянул на ладонь, на красный и теперь уже будто набухший шрамик, и нахмурился.
— Как это вообще возможно?
— Кто-то очень хотел остаться.
В его руке блеснул нож, причудливое лезвие было таким острым, что им, казалось бы, можно разделить сам воздух, можно разрубать время. Но вместо того он точно рассёк мою ладонь. Это внезапно оказалось больно, хотя я столько раз делал это сам, никогда не испытывая ничего, кроме пощипывания. Вместо привычной крови в ладонь набежала из раны чернота.
— Странно, — сказал я, только чтобы отвлечься. Мои пальцы дрожали, но он крепко держал за запястье — я не мог вырвать руку.
— Иногда ты ведёшь себя, как глупец, — проворчал он.
Склонившись, он коснулся чёрной жидкости, которая притворялась моей кровью, губами, он пил её, а рану обнимал холод, и я закрыл глаза, чтобы тоже раствориться в нём.
— Вот так.
Наконец моя рука освободилась. На ладони не осталось даже шрама.
— Спасибо, — начал я.
— Никаких дверей, или я заберу нож.
— Ты не можешь.
— Я? — он мог. Я видел в его шальных глазах, да и никогда не сомневался в этом, но… повторил:
— Не можешь, это будет нечестно.
— То, что ты именуешь честностью, мне не присуще, — он щурится, но это лишь игра. — Будешь моим гостем сегодня?
Мне отчаянно хочется сказать «Да», но я отрицательно качаю головой. Не этим вечером, нет. Или я останусь слишком надолго. Быть может, даже на вечер.
— Ты и так всегда рядом.
На мгновение лес вокруг нас, пруд, небо и свет обращаются своим истинным ликом. Я вижу тёмные деревья, кровавый оттенок небосвода, густую и тёмную воду. Я знаю, каков этот лес для тех, кого не приглашали сюда.
Он мне нравится любым, всяким. Он такой же мой.
Однако я делаю шаг назад. Снова солнце и зелень. Он стоит напротив меня, совершенно лишённый возраста, точёные черты лица, тёмный взгляд, пламень вместо волос.
Мы улыбаемся друг другу и…
Вот я уже в своём саду.
***
Два ключа.
Я смотрел на них, раздумывая, для чего же они предназначены. Вечерело, и сумрак крался по дому, замирая в углах. Чай давно остыл.
Мне хотелось бы прямо сейчас разгадать загадку ключей, но ничего не шло в голову, а двери не открывались. Даже привычных мирков, залетающих на огонёк, не было видно. Точно кто-то закрыл… Ах вот оно что!
Тогда где же замок?
Я поднялся на чердак, меня тянуло на крышу, но там ничего подозрительного не было. Я спустился и долго бродил по комнатам, я обошёл сад. Что-то должно было отыскаться, причём очень близко, не было нужды ни брести на холмы, ни отходить от дома. Что-то отец спрятал у меня под носом.
Или даже… во мне?
Теперь я придирчиво рассматривал ладонь, но там не было даже шрама. Исцелив меня, не мог же он всерьёз запрятать нечто под только что дочиста зажившей кожей! Было что-то хитрее!
Я бросился в спальню и распахнул шкаф, где за дверцей спряталось зеркало в полный рост. Я так поспешно расстёгивал пуговицы рубашки, что одна из них оторвалась. Когда же увидел собственную светлую кожу, замер.
Напротив сердца в грудь оказалась врезана замочная скважина.
Пальцы задрожали, но я всё-таки поднёс ключ к ней, аккуратно вставил и повернул его, слыша, как внутри меня просыпается механизм, как недовольно он щёлкает.
Последний оборот, и ключ тает, исчезает и скважина, и замок внутри меня. Сквозь оставленную открытой балконную дверь робко влетает первая сфера, первый мирок на сегодня.
В моей ладони остался только один ключ. И пока вокруг кружатся сферы, всё новые и новые, пока чайник закипает, я смотрю на него, на золотистые завитки, на узорчатую бородку и понимаю, что хотел бы прямо сейчас отказаться от поисков. Но…
Упрямство моё не позволяет этого. Оно не даёт мне позвать и вернуть ключ.
Я даю себе срок до завтра. Уже утром можно будет отправиться в путь. Закрыв глаза, всё ещё вижу глазницу замочной скважины в своей груди.
========== 139. Последний из десяти ==========
На ладони моей покоился последний ключ, а передо мной раскрывался город, пока ещё чужой и незнакомый. Впрочем, с иными городами, с некоторыми мирами с самого начала можно было понять, что ты навсегда останешься чужаком. Улицы будут скалить зубы тебе вслед, фонари — гаснуть, с крыш непременно сорвутся ржавые и ледяные капли, да чтобы прямо за шиворот. Такое случается. Город надвинет крыши на глаза, будет хмуриться, нагонит облаков, а ветра так и вовсе будут норовить пронизать до костей, заполнить самое твоё существо невероятным холодом. Как будет с этим конкретным, я пока не знал.
Первые несколько шагов тут ничего мне не рассказали, улочка была тихой и сонной, она словно и не заметила, что здесь появился кто-то ещё, да не просто спустился с крыльца одного из домиков, а вышел из ниоткуда. Впрочем, это было к лучшему. Я сам себе казался непрошенным гостем. Эта дверь, что несколько минут назад впустила меня сюда, будто бы предназначалась не мне, хотя как бы я мог пройти без приглашения в чужую.
Сжав ключ в кулаке, я продолжил идти. Улочка плавно забирала вправо и вскоре привела меня к перекрёстку, где было значительно оживлённее. Несмотря на ранний час, здесь уже спешили куда-то городские жители, кто-то толкал впереди себя тележку с булочками, мальчишка зазывал покупать свежие газеты, пахло выпечкой и корицей, а ещё немного дёгтем и дымом из труб.
Миновав перекрёсток, я свернул к скверу. Мне всегда было спокойнее там, где поднимали кроны деревья. Тенистый крохотный парк манил пустыми аллеями. Похоже, что этот город почти не замечал меня, но и не относился враждебно. Так бывало со многими. Я прошёл вглубь сквера, посидел на скамейке, рассматривая белые статуи, ступни которых утопали в зелёном мху, и наконец почувствовал, что определил нужное направление: тот компас, что жил в груди каждого странника, не всегда сразу мог указать точно.
Обычно каждый город притягивал в свой центр, к площади, или же провожал к набережной — реки для странников вроде меня были особенным местом, но в этот раз меня влекло на окраину. Я прошёл несколько кварталов, где высились трёх-и пятиэтажные здания, украшенные лепниной или заросшие диким виноградом, потом оказался на улочке, где каждый дом прятался в саду, после вышел в пригород — здесь дома отстояли так далеко друг от друга, что я даже засомневался, город ли это или уже что-то новое.
Но вот я увидел дом. Окружённый высокими деревьями, внешне схожими с тополями, он стоял с закрытыми ставнями, будто был брошен хозяевами. Однако мой внутренний компас убеждал — это здесь, здесь! И я, конечно, послушался его.
Подъездная дорожка была усыпана гравием, вперемешку с речным песком, тёмным и чуть пахнущим водорослями. Этот ненавязчивый и едва заметный запах сначала сбил меня с толку, я предположил, что рядом пруд. Но ничего такого не нашлось.
Камешки чуть поскрипывали под ногами, и мне нравился этот звук, он словно приветствовал совсем по-дружески. Здание же, хоть и выглядело неприветливо, всё-таки не казалось угрожающим, как это порой бывает.
Крыльцо занесло сухой листвой. Похоже, внутри здесь давно никто не бывал. Я поднялся по певучим деревянным ступеням и… вложил в замочную скважину последний свой ключ. Он подходил, да и могло ли быть иначе?
В доме было сумрачно, ведь окна закрывали ставни, впрочем, в них сквозило немало щёлок, потому временами пространство комнат пронизывали тонкие, кажущиеся острыми солнечные лучи. Я оставил дверь распахнутой, чтобы свежий ветер смог прогуляться по застывшим в безвременье комнатам, растревожить пыль, прогнать пустоту заброшенности.
В комнатах располагалась лишь самая необходимая мебель, на полках не было безделушек или книг, лишь в гостиной посреди низкого кофейного столика замерла и забылась сном пыльная ваза, в которой навечно застыл сухой цветок — роза, почти потерявшая свои лепестки.
