В 1901 году Нестеров решил написать этюд с Горького для задуманной в то время картины «Святая Русь». Этюд удался. «Похож необыкновенно. Такой он и был тогда»^[110], — говорила впоследствии Е. П. Пешкова. Нестерова интересовала личность А. М. Горького, характер его дарования. Он внимательно и с большим интересом относился к произведениям писателя. В своих воспоминаниях о Горьком Нестеров писал: «Наши отношения скоро установились — они были просты, искренни; мы были молоды, а искусство нас роднило. Встречаясь, мы говорили о том, что волновало нас, — мы не были людьми равнодушными, безразличными, и хотя не во всем соглашались, не все понимали и чувствовали одинаково, но на том, что считали важным, значительным, сходились»^[111].

Эти взаимные дружеские отношения сохранились на всю жизнь. Нестеров впоследствии очень жалел, что не сделал большого законченного портрета А. М. Горького.

Кроме стремления к другого рода сюжетам, Нестерову мешало убеждение, что он не является портретистом. В дальнейшем художник очень сожалел о том, что вовремя не обратился к портретной живописи. С. Н. Дурылин в своей книге «Нестеров-портретист» вспоминает: «Однажды, в сентябре 1940 года, рассматривая снимок с портрета К. А. Варламова работы А. Я. Головина, Михаил Васильевич сказал мне в порыве какого-то горестного сожаления: „Вот мне бы заняться этим тридцать лет назад! Но я боялся все: куда мне, когда есть Серов! А надо бы… С любовью надо бы это делать“»^[112].

До 1905 года Нестеров редко прибегал к портрету. Это было чаще всего связано с желанием запечатлеть облик того или иного человека, а не с творческими устремлениями художника. Недаром он, по свидетельству Н. А. Прахова, считал свои портреты М. К. Заньковецкой, Н. А. Ярошенко, А. М. Горького только этюдами^[113]. Между тем вся направленность искусства Нестерова, его интерес прежде всего к выражению сокровенных чувств и мыслей человека, к внутренним сторонам человеческой души, казалось, должны были его обратить к портрету.

К 1905 году были закончены все работы Нестерова в соборах. Эта пятнадцатилетняя с небольшими перерывами деятельность утомляла художника и, видимо, тяготила его, о чем свидетельствуют многочисленные высказывания Нестерова тех лет. Многие художественные критики очень резко относились к церковной живописи Нестерова. Особенно сильное впечатление произвел на художника отзыв А. Н. Бенуа^[114]. В 1901 году Нестеров, видимо, внутренне соглашаясь с оценкой А. Н. Бенуа, пишет А. А. Турыгину: «Как знать, может, Бенуа и прав? Может, мои образá и впрямь меня „съели“, быть может, мое „призвание“ не образá, а картины — живые люди, живая природа, пропущенная через мое чувство, словом, поэтизированный реализм»^[115].

Глубокие раздумья по поводу своей деятельности заставили Нестерова искать новые пути. В 1907 году, сопровождая на своей персональной выставке театрального критика Ю. Д. Беляева, Нестеров говорил: «Я взялся за портреты после работ в абастуманской церкви. От мистики голова шла кругом. Думал, уже мне не вернуться к жизни. И вот набросился на натуру — да как! — глотал, пожирал ее»^[116].

К 1905 году относится первый большой портрет жены художника, Е. П. Нестеровой (Третьяковская галлерея)^[117]. Зимний утренний свет, проступающий сквозь занавеску окна, освещает комнату. Спиной к этому чуть мерцающему свету сидит молодая женщина, она с мягкой задумчивостью смотрит в сторону, лицо ее в тени, и от этого женщина кажется еще более погруженной в собственные мысли. На столе, покрытом белой скатертью с зеленой каймой, — букет ярко-белых и красных азалий, тона которых как бы подчеркивают и усиливают холодноватую гамму портрета. На стене — картина А. Бенуа «Сентиментальная прогулка». Все предметы говорят о привычно-спокойном и тихом мире, окружающем эту молодую женщину.

Это произведение по своему композиционному построению близко скорее к сюжетной картине, чем к портрету. Это ощущается и в расположении фигуры на фоне светлого окна, и в расстановке всех предметов интерьера. Предметы раскрывают человека, говорят о нем столько же, сколько говорит он сам, во многом они вторят душевному состоянию портретируемого, тихому, задумчивому и мягкому. Этому выражению состояния, почти неуловимому психологически, подчинены все компоненты портрета.

Художник считал его своей первой серьезной работой в области портретной живописи, и в числе немногих портретов показал его на выставке 1907 года^[118].

Следующим по времени был портрет княгини Н. Г. Яшвиль — близкого друга художника (1905; Государственный музей русского искусства, Киев). Портрет Н. Г. Яшвиль написан с натуры поздним летом 1905 года. В портрете жены художник, изображая близкого ему человека в обычной для него обстановке, строил образ на привычной интимности мотива. Здесь главным становится момент внутренней приподнятости и строгой возвышенности образа человека. Стоящая фигура женщины, одетой в очень красивый по цвету костюм, в котором преобладают серебристые, серые, перламутровые, белые и черные цвета, помещена на фоне пространственного, безлюдного пейзажа, окрашенного предзаходным вечерним рассеянным светом. Фигура обращена влево, тогда как все основные линии пейзажа уходят вправо; это вносит в картину момент встречного движения, тем самым подчеркивая энергию сдержанного строгого человека. Взгляд Яшвиль как бы скользнул по этому холодно-величавому сумеречному пейзажу, по мягкому изумрудному лугу, по расстилающимся вдали холмам, окрашенным цветами приближающейся осени, и опять обратился к собственным сдержанным, несколько напряженным мыслям.

Н. Г. Яшвиль, по словам самого Нестерова, была очень энергичной и волевой женщиной. Не лишая образ сдержанной силы, художник вместе с тем изображает свою модель в момент одинокого душевного раздумья. Это во многом явилось следствием взглядов Нестерова, нашедших выражение в его сюжетных картинах. В этом отношении весьма показательно высказывание О. М. Нестеровой (Шретер), старшей дочери художника.

В одном из своих писем к С. Н. Дурылину (1943) она писала: «…в своих изображениях женщин отец всегда предпочитал моменты душевного одиночества, грусти или обреченности…»^[119]. В портрете О. М. Нестеровой (Шретер) (1905; Третьяковская галлерея) Нестеров близок к этому образу. Медлительное, чуть усталое движение свойственно всем линиям фигуры, помещенной по диагонали. Это движение великолепно выражено в скошенном, но ненаправленном взгляде, в спокойно бессильных тонких руках девушки. Темный колорит картины, строгий по цветовым сочетаниям черного и белого, уже содержит в себе момент эмоциональной выразительности. Этого нельзя сказать об интерьере — он показан как привычная бытовая обстановка человека, художник не делает его участником в создании и выражении определенного душевного строя образа.