Барабанные перепонки чуть не лопнули — это Тайфон рявкнул, чтобы она прекратила. Перед глазами забрезжил свет. Дейдре держала над головой массивную глыбу, с которой свисало что-то длинное и серое, похожее на бесконечную руку из двадцати-тридцати сочлененных локтей. За ней просматривалась балконная ограда и покатый черепичный купол святилища. В глазах снова потемнело.

Наклонившись, Дейдре что было силы швырнула чудовище вперед.

Она тяжело дышала от натуги. Ощущения нахлынули разом, захлестывая так, что ее замутило. Кто-то властно схватил ее за руку и дернул к себе, как расшалившегося ребенка.

Тайфон, кто же еще. Но Дейдре все равно издала победный клич, глядя на куб слепоты, катящийся вниз по куполу в пропасть.

Повинуясь внезапному порыву, она посмотрела в застывшее гневной белой маской лицо демона.

— Ты не сможешь больше противиться Разобщению! — прошипел он. — Кто против нас — тот будет с нами.

Кровь застыла в жилах, будто наполняясь ледяной крошкой. В глубине души Дейдре знала — не понимая откуда и почему, — что демон не лжет.

Со своего наблюдательного пункта у входа в проулок Никодимус увидел Скитальца, падающего с вершины купола, — огромное тело катилось кубарем, размахивая кошмарными многосуставными конечностями.

— Что там, Нико? — спросил Шеннон из темноты.

Старик и переодетые кобольды притаились по колено в грязи в узкой улочке Водяного квартала — отряд перебирался окольными, неприметными путями из одного разоренного района в другой.

Никодимус вернулся в проулок к Шеннону. За спиной старика рассредоточились кобольды — им чем темнее, тем уютнее. Жила и Кремень переговаривались вполголоса, остальные трое коротали время за игрой кости. У Никодимуса защемило сердце. Из Остроконечных гор он повел на охоту за Тайфоном пятнадцать кобольдов. Теперь, спустя десять лет бесконечных стычек с ликантропами и демонопоклонниками, у него остались только эти пятеро.

— Скиталец свалился из покоев канонистки, — сообщил Никодимус Шеннону.

— Сцепился с Кейлой? — предположил старик.

— Может быть. А может, это демон его, для острастки. В любом случае плохо дело. Нужно куда-то скрыться до вечера.

Старик поправил серую рясу.

— Я тебе то же самое твержу. Но куда? Под Скользящие доки?

— Нет, водохранилище наполнено, — покачал головой Никодимус.

— Толстосум Дал?

— После того побоища на складе? Благодарю покорно.

— Шайка старухи Фатимы?

— Старуха до сих пор обещает награду за мою голову.

— Что же ты такого наговорил той ночью в ее спальне, мальчик мой? — фыркнул старик.

Никодимус поморщился.

— Может, к Гаю Огню?

— Помнишь, во что Жила превратил левую руку его брата?

— Жила не виноват. Думать надо головой, прежде чем хватать кобольда без предупреждения. И потом, Гай все равно братца своего недолюбливает.

— Нет, не годится, — вздохнул Шеннон. — Значит, остается только брошенная привратницкая.

— Да, наверное. — Никодимус помолчал, оглянувшись на купол. — А если спрятаться на пепелище?

— Кто там сейчас за главного?

— Все тот же старый пес.

— Я лучше толченого стекла наемся, — скривился Шеннон.

— Бросьте, магистр, не такой уж он и пройдоха.

Шеннон только сузил затянутые бельмами глаза.

— Хотя, конечно… — вздохнул Никодимус. — Все может быть.

Франческа открыла глаза. В подмышках резало.

Лишь после минутного замешательства она вспомнила, как попыталась обезоружить Сайруса и тот обратил против нее причальную парусину. А потом она, кажется, потеряла сознание, оказавшись под цензурирующим заклятьем. Франческа выпрямилась, и резь в подмышках пропала. То есть все это время ее обмякшее тело удерживала в вертикальном положении одеревеневшая мантия.

Сайрус как ни в чем не бывало расправлял складки своего пышного зеленого одеяния.

— Будем считать это недоразумением, — сдержанно проговорил он. — У нас общая цель. Я поклялся Селесте служить Авилу. Ты, как целительница, тоже служишь горожанам. Но меня долг обязывает докладывать о любой угрозе. И когда мы поговорим со стражем башни и с маршалом, ты убедишься, что им можно доверять. А пока ты под моей цензурой.

Кое-что вспомнив, Франческа взглянула на ногу, но рассылающего сигнальные фразы шара там не было.

— Не пытайся колдовать, только голова сильнее закружится.

Франческа вспыхнула. Как же она упустила из вида, что парусиновые причальные стенки будут пропитаны чарами?

— Сайрус, ты заблуждаешься, — как можно спокойнее произнесла она. — Это опасно. Ты должен снять цензуру.

Сайрус оторвался от своего занятия.

— Нет, Франческа, и не мечтай.

Опустив вуаль, он принялся разматывать тюрбан.

Франческа наблюдала этот ритуал много раз. Оба замолчали. Густые черные волосы Сайруса в ее воспоминаниях были длиннее, но кудри вились все так же буйно. Кофейного цвета кожа, орлиный нос. Упрямый подбородок подчеркивала аккуратно подстриженная иссиня-черная бородка.

— Я тебя уже не знаю, — сказал наконец Сайрус. — И не могу больше на тебя полагаться. Слишком многое на кону.

— То есть ты до сих пор на меня обижен?

— Наверное. Но это к делу не относится.

— Да?

— Подозреваешь меня в предвзятости? — нахмурился Сайрус.

— В слепой вере своему ордену. А ведь авильских иерофантов могли перевербовать.

— Кто? Перебравшийся через океан демон? Франческа, это бред. — Он шагнул к ней. — Этой твоей Дейдре нельзя доверять.

Франческа хотела потереть лоб, но не смогла высвободить руку из одеревеневшей мантии.

— Сайрус, она умерла у меня на столе, а потом ожила. Это не женщина, это бессмертная аватара. В Авиле творится что-то страшное, и нам нужно держать ухо востро.

— А я, по-твоему, не держу?

— Ты действуешь по уставу.

Над головой скользнула тень, и на соседний причал приземлился расправленный в плоское крыло змей.

Сайрус скрестил руки на груди.

— Значит, вот кто для тебя иерофанты? Несгибаемые, неспособные мыслить самостоятельно солдафоны? Не чета прекраснодушным творцам-чарословам?

— Ты чересчур буквально понимаешь долг и субординацию.

Руки Сайруса в отчаянии взметнулись к небу.

— Как тебе это удается, Фран? Я не даю тебе расшибиться в лепешку. Увожу за тридевять земель от непонятной всепроникающей афазии. Я тебя уже и спеленал, и цензуре подверг, а ты все равно пытаешься мной помыкать. Неужели не ясно, что в этот раз у штурвала не ты?

Глядя, как он шумно дышит, Франческа позлорадствовала про себя: пусть распаляется, чем сильнее, тем лучше.

Она покачала головой, и жесткий ворот мантии врезался в шею.

— Я не пытаюсь тобой помыкать, Сайрус. Ты прав, Дейдре доверять нельзя. Но и стражу с маршалом я довериться не могу. Никому не могу.

Сайрус сжал кулаки.

— Прости, Франческа, в этот раз последнее слово останется за мной.

— Нет. И ты меня отпустишь.

— Ты под цензурой. Хватит командовать.

— Не хватит, — сохраняя ровный тон, ответила Франческа. — Ты просто не понимаешь, как сейчас лучше поступить.

— Святой канон! Все, с меня довольно! Пора заканчивать это бестолковое сотрясание воздуха, — рявкнул Сайрус и, поморщившись, прижал ладонь к сердцу. — Ты невозможна.

Его лицо снова исказила гримаса, он потряс левой рукой. На лбу выступила испарина.

— Видишь, Сайрус, началось. Тебе грозит опасность, — озабоченно заявила Франческа. — Послушай же…

— Я не собираюсь тратить время на пустые разговоры! — Повернувшись, он решительно двинулся к пологу. — Вернусь…

Он вдруг схватился за сердце и начал судорожно разевать рот.

— Ты чувствуешь острую боль за грудиной, — сообщила Франческа. — Она перемещается в левую руку и, возможно, в левую половину челюсти.

Сайрус обернулся с перекошенным от боли лицом.

— У тебя колотится сердце. Прошибает пот. Может, даже появился металлический привкус во рту.