Дорога была пустынна. Ставни наглухо закрыты. Туман лениво и безучастно змеился по серому полотну, уходившему в бесконечность. А небо грязным покрывалом сливалось с ним где-то там, на линии горизонта, наглухо скрытой от любопытных глаз вратами сумрака. Сердце бешено забилось. Облегчение накатило волнами. Малик издал звук, символизировавший смешок, но больше похожий на сдавленный всхрип. Символы здесь — это нормально. Привыкайте, любители преодолевать себя.

— Нормально, — улыбнулся он судорожно. — Найл, всё о’кей. Смотри.

Хоран резко обернулся и почувствовал, как железные тиски паники окончательно разлетелись на куски. Ржавые, никчемные куски, которые не должны были восстановиться. Он не хотел, чтобы они склеились. Он хотел, чтобы они испарись, распались на атомы, обратились в ничто. Но кто же прислушивается к желаниям игроков, если они подписали контракт? Подписали собственной кровью.

— Точно, — усмехнулся ирландец. — Чего мы так испугались? Это просто… пустой город.

— Да, просто город, — пробормотал Зейн и вымучено улыбнулся.

Лгать нехорошо, смертные!

Но им нужна была эта ложь. Потому что она позволяла сломанным тискам ужаса подольше оставаться в нерабочем состоянии.

Малик усмехнулся и отпустил руку блондина. Тому это крайне не понравилось, но он промолчал. Ведь если Зейн его отпустил, значит, бояться нечего. Значит, самому Зейну это не нужно. А навязываться у него права нет. Даже если учесть, что ладонь друга всегда его успокаивала. Пакистанец внимательно осмотрел серую бесконечность за их спинами и вздохнул. Точно такая же бесконечность простиралась и впереди, это он знал точно. Вернее, думал, что знал, но ему было этого достаточно. Пока. Дома стояли группами — по три, соприкасаясь стенами, а разделены эти группы были узкими проулками.

— Может, свернем? — неуверенно спросил Хоран, разглядывая черный провал переулка слева от себя. Блондин тоже обернулся к тому месту, откуда они прибежали, и теперь Малик стоял справа от него.

— Можно, — кивнул брюнет. — Но, думаю, надо пройтись еще немного: вдруг это оптический обман, и дорога не бесконечна? Бесконечности, в конце концов, не бывает.

— Давай, — с готовностью кивнул Найл, отрешенно подумав, что сам бы он наверняка давно уже свернул и стопроцентно влип в неприятности. Он верил Зейну и искренне полагал, что в такой ситуации резкий, взрывной, но очень сильный и волевой пакистанец сможет разобраться в происходящем куда лучше, чем он сам — ехидный, мягкий и веселый провокатор безумств родом из Ирландии.

Брюнет кивнул в ответ и обернулся. Карие глаза устремились к краю бесконечности, к которому их хозяин стремился изначально. Зрачки его расширились от удивления. Потрескавшиеся губы плотно сомкнулись. Сердце пропустило один удар, но радость тут же сменилась страхом. Неизвестность ведь пугает даже больше изменений.

Хоран заметил, что друг побледнел сильнее, чем секунду назад, и тоже повернулся. Шаг назад. Непроизвольный. Рефлекторный. Хотя, казалось бы, пугаться было нечего.

Перед парнями застыла высокая, под два метра, но безумно худая фигура. Казалось, ее может переломить любое дуновение ветра, настолько она была хрупкой. Вот только ветра в этом мире не бывает. Алебастрово-белая кожа, тонкие длинные пальцы с черными острыми ногтями (или когтями?..), волосы, цвета воронова крыла, водопадом ложившиеся на плечи и исчезавшие под воротом странного одеяния. Косая челка, доходившая до груди и полностью скрывавшая левую половину лица незнакомца. Острый нос, бровь, тонкая и изящная, как росчерк пера по белому полотну. И безразличный, спокойный, но полный уверенности взгляд алого глаза с черным расширенным зрачком. Это был мужчина, красоте которого могла позавидовать любая женщина, но отрешенное выражение лица и взгляд, лишенный и тени эмоций, пугали своей неестественностью. Одет он был в багряное кимоно, лишь слегка запахнутое и перевязанное черным поясом, а под ним виднелось нижнее одеяние — черное, как ночь, плотно запахнутое и скрывавшее от мира даже шею мужчины высоким воротником-стойкой. Ступни его спасали от ледяного асфальта черные носки и японские шлепки гета кроваво-алого цвета. Мужчина молчал, безразлично глядя на пришельцев и даже не пытаясь предугадать, выиграют они или проиграют.

— Вы кто? — хрипло спросил Зейн, собравшись с духом. Отчаянно хотелось взять Найла за руку, но не при посторонних же?.. Точнее, не при таких посторонних.

— Не важно, — прошелестел тихий безразличный голос, однако мужчина в алом даже не разомкнул губ. Его слова были настолько тихие, что их невозможно было услышать, но почему-то они заполняли всё пространство вокруг даже при том, что он не произносил их вслух. Парни поежились. — Важно иное. Вы ступили на игровое поле. Вы игроки. Имя поля — «Разрыв». И… игра началась.

— Какая еще игра? — раздражение вскипало в груди Малика, как ртуть при температуре триста пятьдесят шесть целых и семьдесят три сотых градуса по Цельсию.

Но ответа не последовало. Последовал страх. Ведь за спиной мужчины в алом игроки вдруг увидели то, что скрывал «оптический обман»…

По белым комнатам разливался холодный рассеянный свет. Воздух наполняло мерное жужжание приборов и их тихий писк. Писк, дававший людям понять, что два лихача, врезавшихся в столб, еще живы. Белые стены и такого же цвета потолок давили на людей, сливаясь с белыми простынями, но тем было всё равно. Те, кто лежал на кроватях, не могли ни увидеть этот цвет, ни услышать звук, издаваемый реанимационными мониторами. Люди в белых халатах периодически подходили к мониторам, проверяли показатели, вводили препараты в подключичные катетеры и вздыхали. Нет, не сочувственно. Раздраженно. Еще двое идиотов свалились им на голову. Двое идиотов, не справившихся с управлением и врезавшихся в фонарный столб. Зейн Малик и Найл Хоран лежали в соседних реанимационных палатах. Врачи чудом вытащили их с того света. Однако вытащили не до конца. Оба пациента находились в коме, и на вопросы их родственников и друзей медики лишь разводили руками.

«Мы сделаем всё, что в наших силах».

Стандартный ответ для типичной ситуации. Вот только ситуация была не типична, а ответ этот был бесполезен. Потому что помочь этим двоим выйти из комы могли лишь они сами. Но врачи этого не знали. Они безуспешно пытались бороться за жизнь двух тел — оболочек, мешков с костями. В то время как спасать надо было их души. Души, что туман Разрыва вырвал из бесполезных искореженных тел, оставив лишь тончайшую связь — астральную «ленту», что связывала души, находившиеся в Разрыве, с телами, что лежали в реанимационных палатах. И два друга детства, ставшие игроками со страхом, не умрут. Не умрут до тех пор, пока не оборвется эта связь. А оборвется она лишь тогда, когда тела исчерпают свой срок. Ведь время смерти человека предопределено с рождения, и его не изменить ни самим людям, ни тому, кто превыше них. Люди могут лишь пытаться улучшить, сделать насыщенней и прекрасней тот отрезок времени, что им отмерен. И если Зейн Малик и Найл Хоран выиграют у Разрыва до того момента, как в Книге Судеб будет записана последняя строка их жизни и тела начнут разлагаться, а кровь перестанет бежать по венам, они пройдут по этой тонкой «ленте», что связывает души с телами, и выйдут из комы. Если же богини Судьбы щелкнут ножницами, обрезая нити их жизней до их победы, или смерть настигнет новые тела, выданные им Разрывом, это будет означать проигрыш. И тогда эти двое станут вечными пленниками Разрыва. Вечными скитальцами по миру бесконечного ужаса.

Ну что же, смертные? Начнем игру!

====== 3) Правила ======

«В играх без правил правила нужно знать особенно тщательно». (Александр Самойленко)

Разрыв. Что это за место? Кто его создал? Для чего? Ответов на эти вопросы не найти. Лишь только люди решили, что могут стать сильнее смерти, возник где-то в бесконечности Вселенной и Разрыв. Мир, состоящий из страха. Мир, предлагающий пленникам «сыграть», поставив на кон свои жизни. Мир, на самом деле существующий лишь с одной целью: спасти сильных духом. Мало кто может преодолеть себя и выйти из игры победителем. Но те, кто сумеет, обретут то, что ускользало от них в суете простой жизни. Они сумеют познать себя. А тот, кто поймет самого себя, никогда не рискнет своей жизнью, гоняя по ночному городу на предельных скоростях или забираясь на крышу поезда. Потому что они познают вкус настоящего страха и цену собственной жизни…