— Я не покажу тебе Зейна. Но я дам тебе его услышать. Ведь он уже спас иллюзорного Найла. И теперь он тонет.

Хоран замер. Холодная испарина выступила на лбу, но отказалась застывать, как прочая влага Разрыва. Пальцы судорожно сжались, зубы застучали, и Найл плотно сжал челюсти. А в воздухе, пропитанном затхлостью и сыростью, зазвучал шум прибоя, свист ветра и голос Зейна: «Плыви, Найл… Прости… Я проиграл…» Найл ударил ладонями об пол и стиснул зубы еще сильнее. К горлу подкрадывалась паника, но он оттолкнул ее и тихо сказал:

— Я тебе не верю. Зейн отлично плавает. Он не утонет.

— В ледяной воде? Бедная птичка, ты так хочешь верить в чудо, так отчаянно стремишься взлететь… Но падать с небес больно. А ломать крылья — страшно. Знаешь, почему певчая птица крыльями не машет? Потому что хозяин, сажая ее в клетку, желает, чтобы она пела лишь для него. И ломает ей крылья, лишая полета. Но злой ли он? Ведь, вылети птица к небу, упала бы, опаленная солнцем, словно Икар. А падать больно. Не лучше ли пережить лишь страх потери неба и мимолетную боль, оставшись в живых? И продолжив петь. Так чарующе и маняще, что сотни людей заменят своими улыбками это серое унылое небо с обжигающим солнцем.

— Аллегории? — хмыкнул Хоран, давным-давно игравший с Гарри в забавную игру «Пойми меня». Отвечая на аллегорию аллегорией, они пытались понять друг друга. Зейн всегда проигрывал и уходил играть в футбол, а Найл, болея за Малика, забивавшего для него один гол за другим, продолжал играть с Гарри, который о футболе имел весьма смутное и чисто теоретическое представление. Ведь играть в него он не умел, предпочитая хорошую книгу азарту погони за монохромным мячом.

Вот только этим воспоминаниям в каменном мешке всё же места не было.

— Если Зейн — мое небо, которого ты хочешь меня лишить, я тебе так отвечу, — процедил Найл, обшаривая углы. — Я не отдам тебе возможность полета. Я выберусь и скажу Зейну, что он должен бороться. Даже если он сейчас в этом море, даже если у него судороги, пусть борется. И я буду бороться. Мы не дадим сломать наши крылья. Не дадим сломать нас самих!

— Смешной Вы человек, — вздохнул голос.

— Не смешнее Вас, — огрызнулся парень.

Раскаты волн заполнили воцарившуюся было тишину. Вой ветра поминальными песнопениями звенел в четырех стенах. А в одной из трещин Найл четко, словно наяву, увидел полные ужаса глаза Малика. Он отшатнулся. Сердце пропустило один удар. Но в следующую секунду Найл кинулся назад, вот только картина изменилась. В трещине плескалась вода, с которой боролся его лучший друг. Боролся, но всё же проигрывал. Сердце Найла рухнуло вниз.

— Бедная певчая пташка… Вы оба проиграете.

— Ты… — Найл сглотнул и перевел взгляд на потолок. Мысли прояснялись, рождая сотни вопросов и неверие. — А как ты меня убьешь? Есть и пить мне не надо, а от одиночества еще никто не подыхал. И я не сдохну. Зейн выберется, ты мне специально показываешь фальшивку, чтобы я сдался. Но я не сдамся. И не умру. Мы встретимся.

— Я ждал этих слов, — с нежностью в голосе произнес невидимый собеседник. — Иначе было бы скучно тебя убивать. И я не лгу: в данный момент Зейн Малик тонет. А верить мне или нет, тебе решать. Вот только он думает, что и ты тоже тонешь. Разве не забавно, пташка?

— Да пошел ты.

Голос не ответил. Равномерный стук капель продолжал отсчитывать пульс пленника. Вот только что-то неуловимо изменилось. Найл поднялся и охнул. Голова взорвалась тупой болью, врезавшись в потолок. В потолок, который неумолимо опускался.

Паника накрыла с головой. Найл судорожно ощупывал опускавшуюся бетонную плиту, сдирая кожу и роняя на пол незастывавшие капли влаги. Горячее дыхание опаляло потрескавшиеся губы. Ритмично, словно с издевкой, двигался вниз потолок, вторя ударам его собственного сердца и отсчету невидимых капель.

Это ведь всё та же игра, смертный! Что же ты не смеешься и не просишь того, кто управляет этой адской машиной, поспешить, выводя тебя на финишную прямую?

— Пташка, откажись от неба. Пусть Зейн умрет вместо тебя, — елейный голос проникал в душу расплавленным свинцом. Но Найл уже даже не злился. Он просто понял, что даже если это не шутка и не еще одно испытание, ему уже всё равно. Он и раньше не задумываясь отказался бы от этого предложения, но теперь…

— А знаешь, птичка, если ты не согласишься, умрете вы оба. Просто так, ни за что. Ты же обещал другу бороться за ваши жизни. Как думаешь, если ты согласишься выжить, зная, что он так и так умрет, это станет той самой борьбой? Зейн бы велел тебе бороться до конца. А что скажешь ему ты?

— Мы будем бороться. Оба. Но не так, — упрямо мотнул головой Найл, согнувшийся под натиском бетонной плиты.

— Хорошо. Умирай, — равнодушно бросил невидимый собеседник. — Но тот же выбор встал и перед твоим другом. Что мне ему передать? Я доставлю сообщение, можешь не сомневаться.

— Я тебе не верю, — пробормотал Хоран, а потолок опустился еще на сантиметр. Сантиметр за удар сердца — плата, продиктованная уходившей жизнью.

— Не важно. Так что что же мне ему передать? Следующие слова твои я ему доставлю…

Хоран молчал. В голове роились сотни вопросов, но ответов на них не было. Если Зейн согласится, у него есть шанс выжить. Но он предаст их дружбу. А предаст ли? Ведь они оба обещали бороться до конца, как и сказал этот странный невидимка. Возможно, если Зейн согласится, он спасется и, благодаря этому обещанию, не станет предателем?

«Чтобы выживать, надо убивать», — прозвенели в памяти слова Принца-Потрошителя. Согласившись на сделку, Зейн убьет Найла и выживет. Вот только клялись они помогать друг другу выбраться и бороться за свои жизни — обе, никак не одну из двух! — до самого конца. Клялись сделать всё, чтобы выбраться отсюда вместе. И согласившись, они бы нарушили эту клятву.

Найл осел на пол. Грустно улыбнувшись, он посмотрел на приближавшийся потолок. «Это конец?» — промелькнуло у него в голове. Парень обхватил колени руками и, не сводя взгляд с равномерно приближавшегося серого квадрата, подумал, что сам бы он никогда не предал Зейна. А значит, даже думать о том, что Зейн предаст его, он права не имел. Верить людям так сложно. Гораздо проще поверить в чудо. Особенно если ты всегда был один… или думал, что одинок. В памяти вспыхивали картины из детства: пустые ночи, залитые светом одинокой луны в окружении тысяч звезд, чужой смех на футбольном поле, куда Найлу Хорану пути не было, походы в парк развлечений и ожидание у подножия Колеса Обозрения, в крошечную кабинку которого его не пускала острая, жгучая, сдавливавшая горло клаустрофобия… А еще смех — веселый и звонкий, разливавшийся по улице с раннего утра, круживший над футбольным полем, когда Малик посвящал лучшему другу очередной гол, искрившийся мириадами бриллиантов среди сотен голосов парка развлечений, когда Зейн выпрыгивал из кабинки Колеса Обозрения и протягивал Найлу фотоаппарат, в котором навсегда застыли виды города с высоты птичьего полета… смех Найла Хорана, который не был одинок. «Зейн, прости. Я тебя не видел. Не видел всё это время. Не замечал, что ты рядом. Я идиот. Мечтал о том, чтобы стать Золушкой, которая была необходима Принцу как воздух. И не видел, что рядом есть тот, кто никогда не предаст. Прости. Мы с тобой оба будем бороться до конца. Ты и я. Только не сдавайся. Слышишь?..»

— Зейн, не сдавайся, — произнес он без тени сомнения, и где-то безумно далеко, но так близко, его лучший друг услышал эти слова, переданные иллюзией, обреченной на смерть. — Борись до самого конца. Обещай мне это. А я обещаю, что тоже не сдамся.

Найл Хоран улыбался. А его пальцы, совсем как пальцы его двойника, заскользили по выбоинам и трещинам потолка. В синих глазах не было слез. С губ не сходила улыбка, ни на мгновение не превратившаяся в спазм. А с сердца упал последний камень. Найл Хоран больше не боялся крохотных комнат, потому что не боялся он больше одиночества. Ведь он никогда не был один. Даже по ночам, когда луна светила так ярко, что ослепляла маленького мальчика, единственного живого человека во всем доме. Потому что в соседнем доме на ту же самую луну смотрел его лучший друг. Друг, размышлявший о том, как переживет очередную пустую ночь одинокий мальчик, который никогда не был одинок.